— Не все они являются женщинами его старшего брата. Хотя кто знает, у тебе же их было полно.

— Наконец-то. — Вздыхает удовлетворенно Аман, беря меня за руку и ведя к дверям.

— Что… что это должно значить? — Недоуменно шепчу я, смотря на наши руки. Его прикосновения всегда слишком сильно действуют на меня.

— Наконец-то ты сама признала это.

— Я не… — Замолкаю, понимая, что оправдываться уже нет смысла. Потому иду другим путем: увожу разговор в совершенно иную степь: — Каин сказал, что ты встречался с Захарией раньше.

— Ты могла узнать это и от меня.

Несомненно. Но случай избавил меня от такой необходимости.

— Почему ты… не убил его тогда? — Шепчу я, заставляя Амана остановиться.

Я смотрю в сторону, сознательно пряча свои глаза. Там злость и детская обида.

Если бы глава уничтожил ублюдка, когда была такая возможность, моя семья была бы сейчас жива, и кто знает, как сложилась бы моя судьба. Возможно, я бы вообще не появилась на свет при таком раскладе. В любом случае, мое положение не было бы хуже нынешнего…

— Кем же ты меня считаешь? — Задумчиво говорит Аман, а я чувствую его пронизывающий взгляд.

— Единственным, кто мог это сделать.

— Но кто пошел на поводу долга. Таких как Захария — единицы…

— Это точно. — Лично я еще не встречала таких отпетых подонков.

— …они неприкосновенны.

— Потому ты просто сделал его калекой.

— Да.

— Тогда почему ты не убил его в этот раз?

Конечно же, по той же самой причине. Он не имел права трогать Захарию, хотя от этого тщедушного старика уже нет никакой пользы.

— Потому что я пришел к нему домой. Пришел требовать плод его крови.

— Я — никто для него. Он отдал бы меня и даром.

— Дело не в нем, а во мне. — В его спокойном голосе проскальзывало недовольство. — Захария понял, что может торговаться, раз уж я явился к нему добровольно. Что может требовать все что угодно.

— И ты дал ему свою кровь. Каин сказал, это запрещено. И это табу находится на одной строчке с убийством чистокровных людей! — Мой голос достиг высоты непозволительной для разговора с главой. Я вырываю свою руку из его ладони. — Но этот закон ты нарушил, а тот… он безжалостно убил мою семью! Если я… я все еще не верю в это, но если я что-то значу для тебя, почему ты…

Я замолчала, не в силах договорить. Я обвиняла не его на самом деле, а саму себя. Обвиняла в слабости и страхе перед этим тяжелейшим грехом. Потому что решившись однажды убить Захарию, я знала, что не смогу пройти через это снова. Я не в состоянии отомстить за них и себя. Я слишком слаба для этого.

— Какая кровожадная.

— Думай, что хочешь. — Нервно бросаю я, уходя вперед. — Живя там, я на каждом шагу только и слышала что о мести и ненависти. Каждый встречный-поперечный говорил мне о необходимости отомстить, потому что это лучшее обезболивающее. Я не предавала значения их словам лишь потому что клан Вимур, якобы уничтоживший моих родных, был высотой недоступной для меня. Я бы никогда не справилась с этой задачей, потому и старалась об этом не думать. Но когда я узнала о том, что их смерть — вина Захарии… возомнивший себя богом, он был рядом все это время, лгал, улыбаясь, калечил судьбы других людей, тогда как сам был всего лишь человеком… Мне казалось, что сделать это по силам мне. Я была готова. Тебе следовало бы опоздать… ах!

Моя спина резко соприкасается с холодной стеной, и я впервые за этот вечер жалею о том, что выбрала платье с глубоким вырезом сзади. Воздух покидает легкие одним толчком, и когда я открываю глаза, прижимаюсь к стене плотнее. Как же… близко…

— Моя ошибка, Мейа, я не сказал тебе о том, что в этом доме наложены запреты на некоторые темы. — Очень тихо говорит господин Аман, нависая надо мной. А я бессовестно смотрю на мужские губы, убеждая себя в том, что на этот раз его недовольство мной не закончится страстным поцелуем. Конечно, нет. — Так вот одна из них — мои поступки, которые касаются непосредственно тебя. Особенно, если это имеет отношение к твоей безопасности, твоей жизни.

— Или смерти.

— Особенно смерти. — Рычит мужчина, а я продолжаю недоуменно на него пялиться. Сколько экспрессии. Ну просто… ничего себе! — Потому я тебя настоятельно прошу больше не говорить о том, что стало бы, опоздай я на какую-то секунду. Договорились?

— Настоятельно просишь? Похоже на приказ.

— Моя госпожа, ты же знаешь, я не могу тебе приказывать. Я просто ставлю тебя перед фактом, что тебе не понравиться то, что произойдет, скажи ты еще хоть раз о возможности умереть.

Я ошарашено смотрю на него, взглядом умоляя о расстоянии.

— Ты… ты… ударишь меня?

О, кажется, я сделала только хуже. Мужчина буквально изменился в лице.

— Мейа. — Тихо вздыхает господин Аман, кладя свою голову мне на плечо. — Я же только что говорил тебе о том, что твоя безопасность — мой приоритет.

Я облегченно закрываю глаза. Он и не был похож на тех, кто может позволить себе бить женщину, но его слова про «не понравится»… что еще они могли означать?

— Много того, о чем ты узнаешь в скором времени. — Прошептал в ответ на мой вопрос глава. Очень многообещающе. — Ведь ты даже не слышала о покорности.

Не правда, я очень покорна и веду себя исключительно прилично.

— Ты просто смеешься надо мной. — Говорит на это Аман, а мне почему-то нестерпимо захотелось его обнять. Мы стоим так целую вечность, забыв о времени. — Хочешь, чтобы я забрал его жизнь?

Я тяжело вздыхаю. Почему-то мне кажется, что если я отвечу утвердительно, для Захарии сегодняшний день станет последним. Однако я и так доставила главе полно хлопот, не стоит заставлять его нарушать еще больше законов.

— Мне больно. — Говорю я чуть слышно. — Просто я наивно полагаю, что после станет легче… А еще… кажется, без него мир станет лучше.

Дочь священника, называется.

— Всему свой срок, моя госпожа. — Едва ли цитата из Екклесиаста утешит меня. — Я не убиваю старых инвалидов.

В его словах звучит обещание. Конечно, Каин говорил об этом: кровь чистокровного вампира для человека — живая вода. Мы еще увидимся с Захарией, эта встреча неизбежна. Потому что вернув себе молодость, сильнейший законник не захочет с ними расставаться снова. Он придет за новой дозой.

— Мы опаздываем на ужин, мой господин. — Шепчу я, не желая на самом деле никуда идти. Даже просто шевелится.

Склонившись надо мной, слушая стук моего сердца, Аман кажется безмятежным и… счастливым.

Последняя неделя походила на непрекращающийся ванильный сон. Иногда, сидя в саду и храня молчание вместе с Франси, я, взглянув на себя со стороны, понимала что выгляжу непозволительно счастливой. У меня было все, что только можно пожелать. Крыша над головой (очень недурная крыша), еда (гурманы удавились бы за возможность единожды ее попробовать), богатый выбор одежды (видела бы меня Аги!), общество верной подруги (по три раза на дню говорю Франси, что ей идет новая прическа, потому что она обладательница по-настоящему красивой формы черепа), внимание мужчины, имя которого некогда я боялась произносить даже мысленно.

— …потому у меня есть две новости для тебя. Хорошая. И отличная.

Я нахожусь в кабинете главы, сижу в кресле и слежу за движением красиво очерченных мужских губ.

Господин Аман мог дать фору любому Дон-Жуану, в частности своему брату, если дело касалось соблазнения. Глава просто выбрал удачную ненавязчивую тактику: ему не нужно было подкупать понравившуюся женщину. Один его вид, звук голоса, взгляд делали то, чего не могли добиться украшения, цветы, сладости и звезды с небес. И почему-то теперь его сдержанность и серьезность не казались отталкивающими, скорее даже напротив…

— Моя госпожа. — Зовет меня глава, заставляя очнуться и сфокусировать на его фигуре свой взгляд, по которому Аман понял, что астрально я уже достигла Марса. — С какой начать?

Мотнув головой, я пытаюсь переключиться с фазы созерцания к осознанию.