Я сильно ошиблась, когда решила, что прогулка поможет мне расслабиться и собраться. Вопреки ясному солнцу и весеннему нежному теплу, я не смогла успокоить свое сердце. Напротив, я ранила его еще сильнее, собрав по пути из малого особняка до сада и обратно взгляды каждого встречного. Прислуга, садовники, охрана — все считали своим долгом посмотреть на меня так вызывающе-осуждающе и усмехнуться чему-то своему. В тот раз я предпочла сослаться на свою впечатлительность. Но это повторилось и на следующий день. И на следующий за следующим.

Какой-то негласный заговор против меня объединял всех живущих под крышей малого дома, и это не было моей паранойей. Сплетни, которые раньше я была не прочь подслушать, теперь ужасали меня и заставляли бежать прочь в единственное место на вилле, казавшееся безопасным — мою комнатку.

Героиней каждого пошлого слуха теперь являлась я.

Тогда я думала, что хуже быть не может, но прошла неделя и я поняла, что «хуже» — это не конечная станция, а пропасть без дна. И все это время я погружалась в нее все глубже.

Через неделю господин Аман разорвал помолвку со своей невестой. Общественность и его семья были в шоке, но главу это нисколько не волновало.

На самом деле, в моей трагедии были и забавные стороны. К примеру, все слуги терпеть не могли Адель, но когда она исчезла, они встали перед вопросом: нужен был кто-то на место объекта всеобщей ненависти, но на этот раз они решили, что этот объект должен быть по возможности беззащитным. А еще лучше человеком. И-и-и… так уж получилось, что я была создана для этой роли.

— Еще одна. И где они их берут, таких умелых? — Сидя в библиотеке, я пыталась убедить себя в том, что разговор намеренно вставших неподалеку девушек не касается меня.

— Да, вкусы у них одинаково паршивые. Но на то они и братья.

Когда Франси покидала меня на какие-то считанные минуты, начиналась моя личная версия ада.

— Просто люди привыкли пресмыкаться, а наши господа привыкли к поклонению. Они нашли золотую середину.

Мне нужно было бежать, но все тело дрожало и горело, отказываясь подчиняться разуму.

— Черт, узнать бы, как она это делает?

— О, я расскажу. Иду, значит, вчера…

И никогда… никогда эти стервы не использовали имена, потому их нельзя было ни в чем упрекнуть. Что сказать, они веками оттачивали свое гадкое мастерство. Самое забавное, что прислуга тоже знала, что лжет от начала до конца. И все равно не собиралась закругляться. До тех самых пор, пока я тоже не сбегу от них через окно.

— Закройте рты! — Прорычала я, не выдержав.

Вскочив со своего места, я стиснула ладони в кулаки, словно мечтала сжать в них чьи-то волосы. Ну, пусть извинят мою раздражительность, проблемы нарастали как снежный ком, и я знала, что достигну точки кипения рано или поздно. Что ж, это произошло сейчас.

— Вроде бы ваша обязанность — чистота? Так займитесь сначала своими языками!

— О, кажется сеньорите плохо? — Начали лепетать служанки, изображая из себя черти что.

— Надо позвать врача, у вас галлюцинации…

— Вы бредите…

Вылетая из зала прочь, я слышала провожающий меня хохот.

Франси говорила, что единственный способ победить их — показывать свое полнейшее безразличие. Но откуда его взять? Вроде бы безразличие — спутник бессмертных нелюдей, а я не была ни первым, ни вторым!

Боже, я не находила покоя от них даже в медицинском центре.

— Шлюха. — Едва слышно шепнула лаборантка, убирая с моей руки иглу.

— Ч-что?! — Не веря в услышанное пролепетала я.

— Простите? — Как ни в чем не бывало осведомилась женщина, глядя на меня с «искренним» беспокойством.

— Да как вы смеете…

— Я сейчас позову доктора или вашу хранительницу. Вы, кажется, нездоровы. — Показывая лживую заботу и участие, пообещала она, после чего ушла в лабораторию к своей подруге, и я вновь тонула в звуках ядовитого смеха.

Думаю, именно это подтолкнуло некогда Эмили к самоубийству. Вполне вероятно, что сплетни и необоснованная злоба точно так же довели бы и меня до ручки. Но моя судьба сложилась иначе.

— Госпожа, если так продолжится, мне придется сообщить обо всем доктору Мелчиоре и господину. — Проговорила однажды вечером Франси, смотря на нетронутый мною ужин.

И эти ее слова, накопившиеся в моей душе обиды, несогласие, жалость к самой себе, вдруг скооперировались и хлынули из моей души наружу громкими рыданиями.

— Сообщи, черт! Ну давай! Ты думаешь, тут есть кому-то до меня дело?! Ткни меня в контракт, как это вы умеете! Ударь по больному! Контракт, тоже мне! Вот ваш контракт! — Я достала из тумбы свой экземпляр, разрывая его на мелкие кусочки и превращая его в снег, сыплющийся мне на голову. — Что теперь скажешь?! Ты ведь тоже с ними заодно, считаешь меня продажной! Хотя вы все знаете, что я не сплю с ним! Что я вообще к нему не подхожу! Что я боюсь его! Он пугает меня больше, чем бог и дьявол вместе взятые! И нужно быть конченой… конечной нимфоманкой, чтобы захотеть кого-то вроде него! Так какого же черта вам всем от меня надо?! — Рычала я, не задумываясь о громкости своего голоса. — Оставьте меня в покое! Или мне нужно умереть, чтобы не слышать этот гребаный смех?!

Мой голос оборвался, и я замерла. Внезапно мой мечущийся взгляд остановился, выхватывая из окружающего меня враждебного мира чудесный пейзаж за окном. Весенний закат в горах… его красота застала меня врасплох, нахлынула так неожиданно и сокрушительно, смывая в сторону злость и гнев. Я облегченно вздохнула, словно сильная рука атланта сняла с моих плеч весь груз вины и обиды, а эта ноша была, кажется, тяжелее небесного свода.

— Нет!

Крик напугал меня, и я отказывалась верить, что этот отчаянный, полный несогласия звук принадлежит Франси. Я тряхнула головой, глядя на девушку, которая в считанные секунды оказалась напротив меня, загораживая собой окно.

— Боже, Франси… — Виновато простонала я, закрывая лицо руками. — Прости. Пожалуйста, прости! Я не знаю, что несу… я не имела в виду это… вовсе нет. Просто мне так… больно и одиноко… я никогда не чувствовала себя такой одинокой.

И я не сразу поверила в то, что произошло в следующий момент: Франси подошла и обняла меня. И не отпускала все это долгое время, пока я рыдала на ее груди, вцепившись руками в предплечья хранительницы.

— Не плачь, Мейа. — Шептала Франси, поглаживая меня по волосам. — Не плачь. Я не повторю свою ошибку.

Она, правда, собиралась это сделать. Иисусе, она на самом деле решилась на это.

Вжавшись всем телом в кресло, которое находилось рядом с водительским, я смотрела через лобовое стекло на приближающиеся ворота. Конечно, пугала меня не кованая решетка, а охрана, которой стало на порядок больше после посещения виллы законниками.

— К озеру. — Ответила Франси на вопрос о том, куда это мы намылились в столь поздний час. — Говорят, сегодняшней ночью будет тринадцатое полнолуние. Редкое событие, а там такой вид.

Охранник недоверчиво покосился на меня, напряженную и с сердцем трясущимся где-то в районе горла.

— Момент, только уточню у господина. — Пробормотал громила, доставая телефон.

Нам крышка, поняла я.

А ведь, казалось, мы выбрали момент для побега идеально: главы на вилле не было. Кажется, он уехал улаживать дела, как-то связанные со скандальным разрывом его помолвки. Думаю, в эту самую минуту он выслушивает что-нибудь со стороны несостоявшихся тестя и тещи. Но, тем не менее, на хозяйстве он оставил своего младшего брата, который, конечно же, не был в курсе нашей «поездки на озеро».

Выбраться с территории особняка без эскорта теперь для меня не представлялось возможности. И то, что мы сейчас, вдвоем, с сумкой набитой деньгами под моим сиденьем, в машине с полным баком собираемся «на озеро» вполне резонно озадачило охранника.

— Да брось, тут всего километр… — Усмехнулась Франси, поражая меня натуральностью игры. Даже я на мгновение поверила, что мы отправимся к Маджоре, а не в аэропорт, где меня уже ждал самолет.