Оливер: Ты на занятиях?

Я: Неа.

Оливер: С тобой все хорошо?

И вот тут настает момент расплаты…

Я: Ага.

Телефон звонит.

— Привет, — отвечаю я наиболее дипломатичным голосом, который мне удается изобразить.

— Я сделал что-то не так?

Мое молчание отвечает за меня.

— Предполагается, что я знаю, что я сделал?

Я смотрю вперед. Мой корпус приблизительно в пятидесяти ярдах от меня, поэтому я могу либо соврать и повести себя как малолетка: прервать звонок и сердиться весь день или выложить все как есть.

— Я расстроилась, когда вчера вечером не состоялся наш разговор, с чем я могу смириться. Но затем ты сказал: «ага».

— Ага?

— Ага.

— Ты сказала мне «ага» сегодня утром.

— Потому что ты сказал мне так вчера вечером, — вздыхаю я. — Я ответила тебе тем же.

— Когда я сказал «ага» тебе вчера вечером? И чего ты пытаешься добиться таким образом? — я слышу раздражение в его голосе.

— Я сказала, что люблю тебя, а ты ответил: «ага». Я пытаюсь донести до тебя, что никто не хочет, чтобы ему отвечали: «ага»!

— Это просто неформальное слово в значении «да»!

— Ну, это был неправильный ответ, Оливер! «Я люблю тебя» — это утверждение, а не вопрос, бл*дь! — я кривлюсь, понимая, что люди смотрят на меня. На самом деле я не такая девушка, которая употребляет слова на букву «Б» в публичных местах. Сворачивая на траву, я прячусь за стволом большого дерева.

— Вивьен, мне…жаль. Это было как раз в разгар ужина, и я пытался переписываться с тобой, отвечая на вопросы Брайса и Митчелла. Я не хотел…

— Стой, — я тяжело выдыхаю. — Это не твоя вина. Я слишком остро отреагировала. В последнее время я подвержена стрессу и я просто… — я очень хочу сказать то, что чувствую, «я скучаю по тебе», но не говорю. — Прости. Мне нужно бежать на занятия.

— Вивьен?

— Гм?

— Я люблю тебя.

Я усмехаюсь и закатываю глаза, чувствуя себя неловко, смехотворно и, не смотря на мое ученое окружение, слегка туповатой.

— Ага.

Оливер неожиданно смеется, и это стирает все напряжение между нами, которое воцарилось за последние пять минут.

***

В пять тридцать послышался стук в дверь. Это разносчик из моего любимого индийского ресторана, подарок от Оливера. Часом позже снова раздался стук в дверь: разносчик цветов. Я кладу их на столешницу и читаю карточку.

Я читал, что пятнадцать роз символизируют «я действительно очень сожалею, пожалуйста, прости меня». Поэтому я прислал тебе восемнадцать, потому что три означают «Я люблю тебя». ~ Оливер

После того как прошла первоначальная эйфория «О, я самая счастливая девушка», я осуждаю себя за детское отношение, ненадежность, поведение девушки-подростка. Ему стоит задуматься, не меняет ли он одну полностью нестабильную женщину на другую. Я молю Бога, чтобы он не рассказывал никому о нашем споре и своей необходимости извиняться. Я могу себе представить этот разговор.

— Эй, Оливер, к чему такой широкий жест?

— Я написал Вивьен слово «ага».

Если уже это не говорит о первых звоночках сумасшествия, тогда я не знаю, что может на это указывать.

Я знаю, что он вероятно с Кэролайн, но не могу устоять, чтобы не отправить короткое сообщение.

Я: Я не достойна.

Я удивлена его немедленным ответом.

Оливер: Расскажи мне об этом. Я только что получил фотографию. Тебе придется серьезно объясниться!

Я задерживаю дыхание, в то время как голова кружится от замешательства.

Я: Какую фотографию?

Оливер: Поговорим позже.

Я не могу думать ни о чем другом после его странного ответа. Фотография… какая фотография? Я была в баре еще несколько раз вместе с Челси, Фелицией и Тесс, и мы все делали глупые фотографии на свои телефоны, но я никогда не была с другим парнем или делала что-то такое, что могло бы расстроить Оли.

Время тянется, пока я снова и снова перечитываю одну и ту же страницу книги. Наконец, как приостановление исполнения приговора, мой телефон вибрирует. Оли прислал мне фотографию… ту фотографию. Затем он звонит.

— О боже! Ты засранец, я думала, ты злишься.

— Я злюсь.

Я перевожу звонок на громкую связь и смотрю на фото, которое Алекс сделала вчера во время ланча — то, на котором я выгляжу как бешеное животное, нападающее на гамбургер. Он был таким вкусным, но даже я морщусь, глядя на то, как кетчуп и масло капают с него.

— Ты же осознаешь, что мой отец — кардиолог, да? Если это выйдет наружу, то это позор для нашей семьи.

Я смеюсь, и даже если он не может меня видеть, мое лицо краснеет.

— Я думаю, это был бургер с индейкой.

— Вивьен.

— По крайней мере, я его заказывала, но если подумать, официант мог перепутать мой заказ, и у меня не было времени, чтобы ждать, пока он исправит это…

— Любимая, ты не умеешь врать как положено.

Я смеюсь.

— Ты меня спрашивала о Дне благодарения. Боюсь, что не смогу приехать домой. Мне действительно очень жаль.

Он только что украл улыбку, которую вызвал на моем лице десять секунд назад.

— Почему?

— Дуг и Лили думают, что мое отсутствие на праздники негативно отразится на Кэролайн, да и на работе нагрузка больше, чем я ожидал.

— Как у тебя дела, Оли?

— У меня? Отлично, а что? — замешательство в его голосе удручающее. — Я имею в виду, что иногда разочаровывает то, что приходится ждать, когда у Кэролайн наступит заметное улучшение. Ее родители говорят, что видят его, даже доктора говорят, что она идет на поправку, но я этого не замечаю. Мне просто интересно, сколько времени это займет.

— Сколько времени займет, что?

— Чтобы она поняла.

— Поняла, что?

Я слышу разочарование в его вздохе.

— Чтобы она поняла последствия того, что она сделала и что ей нужно отпустить меня!

Мое тело замерло. Его ледяной голос содержит столько горечи и неприкрытой злости.

— Прости… я не хотел…

— Оливер, все хорошо.

— Не хорошо. Причина, по которой я здесь — это чтобы защитить тебя от всего этого дерьма. Вот почему я никогда об этом не упоминаю.

— Но если ты хочешь поговорить об этом…

— Нет! Я не хочу говорить и не нуждаюсь в этом разговоре. Я просто… я просто нуждаюсь в тебе. Мне нужно, чтобы ты рассказала о том, как прошел твой день и о Розенберге, о свадебных планах, которые сводят тебя с ума. Это жизнь, которую я хочу и, если у меня не может быть ее прямо сейчас, по крайней мере, я хочу представить себе ее, даже если совсем на чуть-чуть каждый вечер по телефону с тобой.

Я вытираю слезы, которые он не может видеть. Он не хочет моей жалости. Я понимаю. Тоже была в таком положении. Но Оливер застрял. Он в этой темной дыре и не может найти из нее выход. И не имеет значения, сколько рук помощи протянуто, чтобы вытащить его на свет, потому что он не может их видеть. Поэтому я делаю все, что могу. Я даю ему просвет в жизнь, которую он ищет.

— Не думаю, что для моего инструктора по английскому языку он родной. Я имею в виду, действительно? Разве это не должно быть одним из основных требований? Розенберг действительно полюбил твои старые беговые кроссовки. Как такое возможно? Разве у собак не сильно развитый нюх, чувствительный к запахам?

Оли смеется и, если бы между нами не было тысяч миль, я бы могла поклясться, что он смеется сквозь слезы.

— Алекс — типичная брайдзилла[67], ее может превзойти только ее мама, у которой поведение страдающей свадебным обсессивно-компульсивным расстройством. Кстати, если ты придерживаешься этикета, то ты должен знать также, что твое приглашение прислано тебе домой, сюда.

Я делаю паузу. Он не отвечает.

— Ты же будешь на свадьбе, да?

— Я буду. Ни за что не пропущу, чтобы увидеть тебя разодетую в пух и прах.

— Ну, мистер Конрад, чувства взаимны. Ты улетел со всеми своими сексуальными костюмами. Я до сих пор не видела тебя одетого в один из них. Мне интересно, смогут ли они заменить мою фантазию о кожаных ботинках.