На следующее утро Келес проснулся рано и с привычной головной болью, но постарался не обращать на неё внимания. Они быстро свернули лагерь и отправились в путь по плоской равнине, покрытой тонким слоем чёрного снега, прибившего пыль земле. Цвет снега никому из них не понравился, и таумстонер все время подгоняли их, убеждая двигаться быстрее. Когда стало ясно, что Келесу нужно время для работы, попутчики бросили их и отправились вперёд одни.

Следуя по протоптанным в снегу дорожкам, шестеро путников вошли в ущелье, гораздо шире того, с водоёмом. Стены ущелья блестели, словно отполированные. Келес предположил, что его когда-то создал нахлынувший поток магии, и до сих пор ущелье иногда захлёстывает шторм, поэтому камни такие гладкие. Он даже видел на скалах своё отражение, но образы быстро менялись. Чаще всего он видел себя ребёнком, но очень грустным; несколько раз — согбенным и обессилевшим, как его дядя Улан.

Хуже всего было увидеть собственные глаза на лице Киро. Даже одетый в его одежду скелет, едущий верхом на скелете лошади, и то не поразил его так неприятно, как он в образе Киро. Прошлое и будущее больше не сталкиваются в этом месте, но отражение по-прежнему показывает их смесь.

Никто из путников не проронил ни слова, но все придержали коней, разглядывая отражения. Келес видел только их самих, но выражения их лиц — от ужаса до восторга — свидетельствовали о том, что и они видят самые разные картины. Лишь Рекарафи смотрел на скалы с презрительным безразличием, но в одном месте и он, взмахнув когтистой рукой, оставил на гладкой поверхности глубокие царапины.

Ущелье поворачивало и изгибалось. Впереди они увидели долину, простиравшуюся с севера на юг и ведущую дальше на запад, в Иксилл. Начали появляться признаки обитания людей, в основном, в виде разбросанного мусора. Там и здесь виднелись следы от мотыг на камнях. Келес увидел отражение человека, копавшего что-то, а в реальности там оказались лишь полузасыпанная яма и валявшийся рядом сломанный черенок лопаты.

Наконец они одолели небольшой подъем и увидели Опаслиноти. Боросан сложил руки на луке седла и улыбнулся.

— Он вырос.

Остатки романтических представлений окончательно выветрились из головы Келеса. Опаслиноти действительно был городом, но таких городов Келес прежде ни разу не видел. Здесь не было ничего, что намекало бы на вирукианское происхождение. Он попытался представить, что сейчас чувствует Рекарафи. Если бы Моравинд превратился в такое, мне захотелось бы умереть, чтобы не видеть.

Больше всего Опаслиноти напоминал большую мусорную кучу. Люди сновали по нему, словно личинки мух. Город был построен на пересечении двух каньонов шириной около двух миль и вплотную примыкал к юго-восточной стене одного из них. В дни былой славы вируков он располагался возле слияния двух рек. Келес представлял себе проплывавшие здесь корабли, башни, вздымавшиеся над водой… Правда оказалась другой.

Когда поселение людей было небольшим, нависавшие скалы, видимо, неплохо защищали от магических бурь. До этого места доходили лишь небольшие вихри. Потом поселение разрослось; породу, срытую при строительстве, отвозили на северную границу города. Получилось нечто вроде запруды. Скалы кое-где блестели на солнце, так что магия явно коснулась их, но блестели и внутренние стены плотины. Значит, во время бурь магия выплёскивалась на расположенный ниже город, служивший ей превосходным вместилищем.

Они подошли ближе, но ничего обнадёживающего Келес не заметил. Рудники были расположены террасами; жилые дома прятались в глубине скал. По периметру огромного колодца расположились, словно шляпки гигантских поганок, крытые сводчатые здания, побольше и поменьше, служившие укрытиями. Возле самых больших укрытий в загонах стояли лошади и верблюды. Келес предположил, что во время бурь их тоже заводят внутрь.

Укрытия явно были построены из грязи и соломы, но укреплены по поверхности плоскими серыми камнями.

— Что это за камни, Боросан?

— Камни добывают ниже, в колодце. Они содержат примесь таумстона и впитывают магию. После шторма люди выламывают эти камни и продают их. Но это таумстон очень низкого качества, и он мало на что годится.

Он слегка пришпорил лошадь.

— Вперёд. У меня есть друзья на нижних уровнях. Мы отведём лошадей в конюшню, и они примут нас.

Моравен подал голос.

— Нижние уровни — лучшие?

Боросан кивнул.

— Во время бурь магия переливается через край запруды, но редко заполняет Колодец полностью. Нужно избегать ливней во время шторма, и лучше всего находиться как можно глубже. Опаслиноти, что бы вы о нем ни думали, вполне безопасное место.

Кирас, подъехавший к многочисленным следам, ведущим к городу, покачал головой.

— Не думаю, что так будет и на этот раз, Мастер Грист.

Моравен нахмурился.

— Что такое, Кирас?

— Эти следы ведут к самому большому укрытию. И я знаю, чьи это следы. — Кирас положил руку на рукоять меча. — Каким-то образом разбойники опередили нас.

Джориму удалось убедить воина в золотой маске подождать, пока они отправят лодку за капитаном Грист. Тот, казалось, понял, что означает слово «капитан». Джорим отправил на «Волка Бури» лейтенанта Линор. Оставшиеся солдаты окружили «Лунного Дракона» и заняли оборонительные позиции, бросая подозрительные взгляды в сторону леса.

Джорим остался на берегу с великаном. Хотя тот и ответил без запинки на приветствие Джорима, его знание языка Наленира было отрывочным. Он представился как Зихуа и, по просьбе Джорима, начал называть наиболее общеупотребительные слова на своём языке. Джорим быстро узнал, что племя Зихуа называло себя «Аменцутль», весь их народ — «Каксиан», а он сам прибыл с южных границ, из Токайана. Команду «Лунного Дракона» отвели туда ради их же безопасности, — так как было известно, что поблизости бродят лазутчики вражеского племени Мозойан.

Джорим постепенно начинал разбираться в их языке. Суффикс «йан», к примеру, означал принадлежность к какому-то месту. Племя Мозойан происходило извне, — они были так же чужды этому народу, как турасиндцы — народам Империи. Джориму понравилось, что язык Аменцутль подчинялся определённому порядку. Это означало, что его будет проще выучить.

Не прошло и часа, как капитан выбралась на берег, а с ней — Йезол и Шимик, а также ботаник «Волка Бури». Зихуа поприветствовал её и разрешил оставить солдат на берегу. Он возглавил их небольшой отряд, и они двинулись вглубь леса. Зихуа, обратившись к Джориму, сказал, что они, без сомнения, могут не бояться шпионов Мозойян с такой хорошей охраной. Он взмахнул рукой, и из-за деревьев выступило около полудюжины молодых мужчин и женщин. Зихуа приказал им оставаться на берегу, якобы для того, чтобы «помочь» солдатам в случае надобности. Но обе стороны понимали, что эти люди — заложники безопасности прибывших с «Волка Бури».

Зихуа во все глаза глядел на Шимика, но, когда фенн поднял лапы и Йезол подхватил его на руки, словно ребёнка, недоверчивая озабоченность гиганта заметно ослабла. Он уводил Джорима, Энейду и Йезола все дальше в лес. Они сделали не более полудюжины шагов, и берег пропал. Они очутились в зелёном полумраке. К ним постепенно присоединялись все новые воины. Тропинка вилась между стволами огромных деревьев; золотистые мартышки и какие-то другие, более мелкие, обезьянки пронзительно кричали, прячась в густых кронах; спустившись вниз, чтобы посмотреть на путников, они снова мчались наверх, без умолку стрекоча.

Джорим и Энейда молчали, но мысленно Джорим вторил Йезолу, без конца бормотавшему: «О, боги, о, боги!». Эти слова слетали с его губ так часто, что вскоре Шимик принялся нараспев произносить: «Обо-гибо-гибо!». Фенн принялся точно так же подражать и голосам обезьян, — достаточно громко для того, чтобы их мохнатые преследователи смолкли и удивлённо склонили головы набок, услышав крики Шимика.