Моппл наклонил голову:

— Я бы и не выдал. Мне нравится Ричфилд. Он наш вожак. Но мне кажется, что это улика.

Он вопросительно посмотрел на Мисс Мапл. Она все еще любовалась ночным морем.

— Улика, — задумчиво протянула она. — Но в чем она уличает? Не в характере Ричфилда запугивать других овец, когда они говорят правду.

Она помолчала.

— Это странно, — произнесла она после паузы. — Ты умеешь молчать, Моппл? — доверительно спросила она.

Моппл Уэльский замер.

И тогда Мапл рассказала ему об отпечатке овечьего копыта на животе Джорджа.

— Какая-то овца очень сильно ударила Джорджа копытом в живот, — сказала она. — Или наступила на него. Трудно сказать. Самый важный вопрос — когда? Перед его смертью? Возможно. Но незадолго до нее, это точно, потому что след был слишком отчетливый. Это означает…

Моппл напряженно смотрел на нее.

— Это означает, что незадолго до смерти или сразу после нее рядом с Джорджем была овца. Или во время его смерти. Сильная овца. Или тяжелая.

Она вопросительно взглянула на Моппла.

— Но зачем овца наступила на Джорджа? Она защищалась от него? Как с таблеткой кальция?

Моппл вспомнил о таблетке кальция и шевельнул ушами.

— Но самое странное, — сказала Мисс Мапл, — самое странное, что эта овца ничего нам об этом не рассказала. Почему? Или все забыла…

— Ричфилд! — вскрикнул Моппл.

И тут же смутился. Все-таки он обещал молчать. Но Мисс Мапл даже не обратила на это внимания.

— …или не захотела рассказывать…

— Моппл, — Мисс Мапл пристально на него посмотрела. — Мы не должны отвергать и такую версию: может ли кто-то из овец иметь отношение к смерти Джорджа. Не только люди ведут себя странно. Некоторые из нас тоже. Сэр Ричфилд. Отелло. Хотя он рассказал нам о саде мертвых. Но зачем он туда пошел, мы не знаем. Мы вообще очень мало знаем об Отелло. Мы не знаем, чем Джордж занимался с ним вечерами за пастушьим вагончиком. Нам нужно обо всем этом подумать.

Моппл глотнул.

Когда они вернулись в сарай, все овцы не спали. В воздухе царило напряжение.

— Что случилось? — спросила Мисс Мапл.

Овцы долго молчали. Потом вперед выступила Мод. Нос ее по всей длине был перечеркнут полоской лунного света.

— У Хайде есть вещь! — сказала она.

Так началась ночь, которую в стаде потом вспоминали еще много месяцев. Хайде стояла в углу, онемевшая от стыда, и глаза всех овец были прикованы к ней.

— Вещь? — выпалил Моппл.

— Вещь? — ахнула Корделия.

— Что такое «вещь»? — спросил ягненок. — Я могу ее съесть? От нее может быть больно?

Мать ягненка промолчала. Как можно объяснить малышу, что такое вещь, не видя ее?

— Это… это не совсем вещь, — пробормотала Хайде. Она опустила голову и строптиво добавила: — Она красивая.

— И съедобная? — переспросил Моппл.

— Я думаю, нет.

Хайде опустила уши.

— Она живая? — спросила Зора.

— Я думаю… возможно!

Было видно, что эта мысль только что пришла ей в голову.

— Я хотела бы выяснить, живая она или нет. Когда на нее падает свет, она немного движется. Она такая красивая. Такая же красивая, как вода. Я хотела бы смотреть на эту вещь всегда…

— Хайде! — вперед выступил Сэр Ричфилд. Голову он держал очень высоко, и тень от его рогов в три витка в лунном свете приблизилась к ногам Хайде. Сразу стало ясно, что Сэр Ричфилд все еще вожак стада.

— Все, что по-настоящему красиво, ты всегда можешь видеть. Небо. Траву. Небесных барашков. Солнце. Но это принадлежит всем, а не тебе одной.

Ричфилд говорил так назидательно, как будто обращался к маленькому ягненку. Он говорил то, что все и так знали, но овцы не прерывали его.

— Тебе принадлежит ягненок, стадо. Если у тебя есть кто-то, то и ты у него есть. Живое у живого. Стадо должно держаться вместе — маточные овцы, ягнята и бараны. Никто из овец не должен покидать стадо… Глупость, такая глупость… Если бы я держал язык за зубами, если бы держал язык за зубами…

И тут Сэр Ричфилд стал заговариваться. Он смотрел мимо Хайде и что-то бормотал себе под нос. Хайде снова стала непокорной молодой овцой и хотела уже незаметно нырнуть в середину стада, когда из самого темного угла сарая раздался дрожащий голос. Голос был ломким, как принесенная прибоем ветка.

— Иметь — плохо, — сказал голос. — Иметь вещи плохо.

Все повернулись к Уиллоу, стоявшей в тени у пустой кормушки. Ее старые глаза сверкали, как росинки.

— Мама! — прошептала Хайде.

Обычно матки и ягнята держатся друг за друга, как трава за землю. Матка, которая публично порицает собственное чадо, — это было что-то неслыханное. Уиллоу заговорила! Уиллоу была второй молчаливой овцой в стаде. Последний раз ее слышали вскоре после рождения Хайде: ей не нравилась погода. Но никто в стаде не огорчался, что Уиллоу так неразговорчива. Считалось, что в юности она объелась кислым щавелем. Ничем иным ее постоянно плохое настроение было объяснить нельзя. Но на этот раз преувеличения в ее словах не было.

— Это позор, — негодовал Клод.

— Это скандал. — Зора спокойно дожевала соломинку из пустой кормушки.

— Недостойно, — сказала Лейн.

— Глупо, — отрезала Мод.

— Это чисто по-человечески, — сказал Ричфилд, глаза которого опять стали строгими, как и подобало вожаку. Этим было все сказано. У Хайде был очень жалкий вид.

Мисс Мапл с любопытством подняла уши.

— Что же это, собственно, за вещь? — спросила она.

— Она… — Хайде сдержалась. Она хотела сказать «красивая», но до нее уже дошло, что говорить так о вещах не подобает. Но что еще можно сказать об этой вещи?

— У нее нет конца.

— У всего есть конец! — вздохнула Сара.

— Если бы не было конца, то не было бы ни одной овцы на всем свете, — сказала Зора.

Овцы обменялись меланхоличными взглядами.

Но Хайде стояла на своем:

— На этой вещи есть два знака, как в книгах. Может быть, это вовсе и не вещь. И еще она похожа на такую, на цепочку, как у Тесси, только короче и без конца. На нее можно смотреть часами, а конца так и не увидеть.

— И ты часами таращилась на нее, — возмутилась Мод. — Твой нос уже пропах этой человеческой вещью. Я сразу учуяла.

Хайде во всем созналась. Она нашла этот предмет вскоре после смерти Джорджа на лугу и была просто очарована. Она прикатила туда камень, чтобы спрятать вещь. А сегодня она перепрятала ее под дольменом, пока Ричфилд считал овец. Она очень раскаивается. Она не хочет больше видеть эту вещь.

Тут же решили послать к дольмену несколько овец, чтобы раз и навсегда освободиться от этого соблазна. Это было очень серьезное мероприятие. Добровольцев не нашлось. У Клауд внезапно заболели суставы, Саре нужно было кормить ягненка, а Лейн начала безудержно чихать. У Моппла обнаружилась куриная слепота.

Всем было страшно идти ночью к дольмену, особенно после того, как там видели танцующего оборотня. Наконец было решено: идут Сэр Ричфилд, Отелло, Мисс Мапл, Мод, которая, как обычно, не успела придумать отговорку, и Зора, которая была слишком горда, чтобы придумывать отговорки. Кроме того, пришлось идти и Мопплу. Ему не помогло даже то, что в сарае он сразу наткнулся на косяк, пытаясь всех убедить в своей бесполезности.

Ночь была ласковая, теплая, лунная. Видимость была прекрасной, а ночные запахи просто пьянили. Под предводительством Ричфилда они пошли к дольмену. Мод стояла на стреме, чтобы не пропустить оборотня, если он вдруг появится. Овцы полезли под верхнюю плиту: Моппл и Зора с одной стороны, остальные — с другой. Отелло разгреб землю копытом и высвободил предмет. Из-за овечьих теней поначалу не было ничего видно. Потом они уловили едва ощутимый человеческий запах. Запах потной руки, металла и еще один, щекочущий ноздри, незнакомый. Мапл попросила Моппла слегка отодвинуться, и, когда толстый баран обиженно отступил, в широкой полосе лунного света они увидели какой-то предмет.