Не переживай.

Что сказал тот доктор?

Повторяю уже в который раз. Восемь часов — это так долго и так ничтожно мало. Мы действительно можем не успеть.

Хочешь, я опять позвоню ему?

Он молча кивает. Набираю номер, Вадим отвечает после второго гудка.

Извини, мне очень неудобно звонить так поздно, — начинаю я.

Ничего. Я на дежурстве. Ты по поводу Наиры?

Да.

Не приходила в себя.

Каков твой прогноз?

Я уже говорил тебе. Несколько часов. Возможно, не доживет до утра.

Нет, — шепчу я пораженно.

А что такое?

Мы уже в дороге.

Ты едешь к ней?

Да. С ее сыном.

Понятно. Ира, не сильно надейся. Вряд ли она придет в сознание.

Я все понимаю. Но все же держать ее за руку, провожая за грань, для Сергея было бы уже своеобразной данью, его прощением.

Пересказываю разговор. И мы оба замолкаем. Я незаметно для себя засыпаю. А когда просыпаюсь, вижу знакомые очертания города.

Пять утра. Успели? Нет? На телефоне ни пропущенных звонков, ни сообщений.

Мы подъезжаем к онкологическому отделению. Я бегу за Сергеем внутрь. Знакомую медсестру в регистратуре прошу присмотреть за ребенком, оставленным в незапертой машине, буквально на пару секунд. Пока показываю ей авто со спящей Женей, спрашиваю дрожащим голосом, никто ли не умер этой ночью. Мне кажется, она все понимает.

И утвердительно кивает головой.

К палате иду на негнущихся ногах. Сергей уже внутри. Он приоткрыл белую простынь. Наира не похожа на себя. Тонкая, как былинка, скелет, обтянутый кожей. Сергей не может оторвать глаз от ее лица. Потом медленно берет за руку и опускается на стул у кровати, прижимая неподвижную кисть к своему лбу.

Мы опоздали на полтора часа.

Сережа не захотел хоронить свою мать здесь, в незнакомом месте, в чужой земле. Он организовал перевозку ее тела в родной город, чтобы ее могилу не забывали, и когда мы будем навещать отца Сергея, то будем приходить и к ней.

Пока он этим занимался, на него вышел поверенный Наиры. Он обязан был передать сыну личные вещи и ознакомить с ее последней волей.

Наира хотела все свое имущество отдать на благотворительность. Но в последние недели своей жизни внесла некоторые изменения. После ее кончины она обязала своего единственного сына создать благотворительный фонд, куда и пойдут ее деньги. Директором фонда назначалась Ирина Вронская.

Эта новость сразила меня наповал. Но Сергей, казалось, ничуть не удивился.

Ее вещи из Германии должны были прийти через месяц. Поверенный уточнял адрес, по которому их следовало отправить.

А небольшой чемодан, собранный хозяйкой съемной квартиры, где она временно жила, лежал у нас в багажнике.

Женю забрали мои родители. На похоронах нас было всего трое. Я, Сережа и его отец. Мне почему-то подумалось, что такая процессия смотрится жалко, Наира была достойна большего. Но Петр Кононович уже давно не поддерживал связь с подругами бывшей жены.

Дорогой лакированный гроб стоял открытым. Сергей долго смотрел на застывшее лицо человека, которого ненавидел, которого любил так же сильно. Думаю, он признался себе в этом только сейчас, когда уже ничего нельзя изменить и вернуть. И сожаление оставило глубокий отпечаток на его лице.

Петр Кононович был более сдержанным. Хотя он скорбел. Я видела это по глазам. Наверное, даже если Наира не вела себя так, как полагалось молодой жене и матери, она все-равно не оставляла равнодушной. Ее жизненная сила, волевой характер и яркая индивидуальность заставляли людей обращать на нее внимание, хотеть познакомиться с ней и таким образом перенять часть ее энергии.

Промерзлая земля поглотила гроб. Мы положили венки на свежий холмик, когда рабочие с лопатами отошли. А потом Петр Кононович подошел к своей машине, открыл багажник и едва не согнулся под весом охапки разноцветных хризантем.

Он буквально завалил могилу бардовыми, белыми, желтыми, голубыми, розовыми цветами.

Ее любимые, — сказал Петр Кононович и, не оборачиваясь, ушел.

Мне больше не казалось, что Наира уходила в одиночестве, почти без свидетелей, скорбящих по ней. Ее провожали два замечательных мужчины, которые любили ее.

Мы вернулись в Киев через два дня. Я видела, как Сережа подавлен, и ничего не могла сделать. Потерю можно только прочувствовать и пережить.

Однажды вечером, сидя в зале, он перебирал чемодан с вещами матери. Драгоценности, бижутерия, одежда, косметика и духи. То, что обычно берет с собой в дорогу женщина. В записной книжке много имен записано на немецком. В пластиковой папке собраны заключения по ее болезни, личные документы. Внимание Сережи что-то привлекло. Он достает лист бумаги, на котором яркими росчерками разноцветных карандашей нарисована какая-то картинка. Подхожу поближе.

Детской рукой на белом полотне неуверенными линиями набросан рисунок. Темноволосая женщина с синими глазами держит за руки двух мальчиков. Один очень на нее похож, такой же темноволосый и синеглазый, второй с карими глазами, светлыми локонами и широкой улыбкой. Внизу справа подпись: «Ich, meine Mutter und Bruder Sergei». Не нужно в совершенстве знать немецкий, чтобы догадаться, что написал маленький мальчик. «Я, моя мама и брат Сергей».

Листок начинает дрожать в руках Сережи. Потом падает на пол и наполовину залетает под диван. Его плечи вздрагивают, и он прячет лицо в ладонях. Я впервые вижу, как мой несгибаемый муж, сильный и решительный, плачет.

И пока я стою растроганная и растерянная, к нему подходит моя Женя. Обнимает и кладет голову ему на плечо. Он поднимает лицо и медленно улыбается ей. Она улыбается ему в ответ, целует в щеку и говорит единственно правильные слова в этой ситуации.

Не переживай. Твоя мама теперь на небе и она все знает.

Наверное, моя дочка станет очень мудрой женщиной. Великодушной, способной исцелять любовью. Одно я знаю теперь точно. В моей семье воцарилась гармония.

Мы прошли через испытания и боль, я сама виновата в этом. Но мне повезло — меня простили все, кому я причинила страдания. А конечный результат свидетельствовал о том, что все в итоге только выиграли. Я знаю, в жизни такое встречается нечасто. И тем больше ценю то, что имею, что смогла построить из руин, что мне повезло найти и уберечь вопреки всем и всему.

На Новый год мы нарядили чудесную елку. В квартире пахло хвоей, на стенах играли блики от гирлянд, Женя с трепетом вынимала из упаковки елочные украшения, купленные вчера в супермаркете.

Мы с Сергеем задумали подарить ей множество игрушек. И конструктор, и куклу, и планшет. Все уже упаковано и дожидается нужного момента, чтобы волшебным образом появиться под елкой.

Я даже знаю, что подарит мне Сергей. Случайно увидела сюрприз на его полке в шифоньере, когда складывала туда чистые футболки. Браслет с бриллиантами. Я не знаю, сколько стоила эта вещица, но поклялась себе одевать ее исключительно на мероприятия высшего ранга, и только если муж будет все время рядом.

У меня тоже был подарок. И я думаю, что Сергей сочтет его не менее дорогим.

Наш первый Новый год Сергей решил встретить дома. Я обрадовалась, что мы не идем на вечеринку, что за праздничным столом вечером соберется только наша небольшая семья.

Выбирая блюда для меню, я превзошла саму себя. Закуски из голубого сыра и бекона, мясо фламбе и несколько салатов, над соусами для которых я трудилась четыре часа, стоили того, чтобы простоять целый день на кухне.

Отныне я сама себе хозяйка. Созданный фонд Наиры перешел в мое управление. Я начала привлекать других спонсоров, отдавала работе всю душу. Но теперь мне не требовалось присутствовать в офисе весь день. Я сама забирала Женю из школы, отвозила ее на танцы и английский. Моя жизнь стала именно такой, о какой я всегда мечтала.

Рядом с бутылкой Мартини Асти лежит детское шампанское — чтобы все смогли поднять бокалы под бой курантов.