Наверное, ты права. — Так ли это?

Я не смогла сразу понять, что к чему. И моя мать тоже не научила бы меня, как поступить в моей ситуации. Хорошо, что твой отец не разрешил мне забрать тебя с собой. Две взбалмошные глупые курицы хуже, чем одна.

Да, я рад, что остался с ним.

Он любил тебя, как умел. Может, и был слишком строг — а я переживала по этому поводу — зато любил тебя с самой первой минуты и мог показать это, чего не скажешь обо мне. Слишком поздно во мне проснулся инстинкт, который подсказал, как быть матерью.

И когда же он в тебе проснулся?

Когда ты отвернулся от меня.

Я знал, о каком моменте она говорит. Я тогда был рад, что мы с ней непохожи. Я сказал ей об этом. Но как же я потом плакал, когда убежал в свою комнату. Мне было стыдно, потому что я считал себя уже достаточно взрослым, чтобы не тосковать по маме, которой я не нужен. И презирал себя за те горячие, жгучие слезы.

Что ж, некоторые люди сначала должны потерять, прежде чем осознают ценность того, что у них было.

Ты прав, Сережа. Я все поняла. И теряла я гораздо чаще, чем ты думаешь. Моя материнская любовь была испытана до самого предела, я заплатила за ошибки, совершенные с тобой, болью о другом сыне.

Ты опять родила? — я повержен в шок. У меня аж дыхание перехватило от этой новости.

Нет. Я усыновила ребенка. Маленького больного мальчика. В его лице я любила вас обоих. Когда укладывала его спать, представляла, что и тебя укладываю тоже. Когда пела ему колыбельные во время болезни и приступов, представляла, что и ты слышишь мелодию и негромкие слова. Я плохо пою.

И где он сейчас? — я начинаю что-то вспоминать. Ира говорила.

Умер.

У меня что-то давит в районе солнечного сплетения. Наверное, сожаление.

Давно?

Я приехала к тебе в последний раз через месяц после его похорон.

Зачем?

Чтобы убедиться, что с тобой все хорошо. Чтобы знать … чтобы видеть…

Я не могу слушать, как ее голос прерывается, меняется и слабеет, как она пытается овладеть собой и продолжить рассказ, но не может. В ее глазах, наконец, появляются всполохи настоящих чувств, но я не могу или не хочу знать, что именно она ощущает. Потому что боюсь, что увижу в ней живого человека, а не бездушную куклу, как думал все эти годы.

Она вновь берет себя в руки, но продолжает хранить молчание.

Если тебе не нужно мое прощение, то что же тебе нужно?

Знать, что у тебя все хорошо.

У меня все хорошо. Мы с Ирой скоро поженимся.

Я очень рада, — она удивленно смотрит на зардевшуюся Иру и мягко ей улыбается, — я действительно рада, что рядом с тобой окажется такой душевный, искренний человек.

Я киваю. Она какое-то время рассматривает меня. Я буквально чувствую, как ее взгляд скользит по моему лицу, касается плеч, запутывается в волосах. Потом она вздыхает и продолжает говорить, глядя прямо в глаза.

Того, что было, не изменишь. Я с самого начала все делала не так. Причины уже не важны. Остались лишь последствия моих поступков. Я их прекрасно осознаю, Сережа, их я положу в свой гроб. Буду лишь надеяться, что тебе не доведется повторить мои ошибки. Молюсь об этом каждый день. Все родители мечтают об этом.

У меня больше нет сил находится здесь. Смотреть на эту незнакомую женщину, которая почему-то задевает за живое.

Меня бесит ее самообладание и выдержка. Такое впечатление, что она ни в чем не виновата передо мной. И то, что она усыновила кого-то, пытаясь сделаться хорошей матерью, еще не исправляет того, как она поступила со мной.

Во мне будто говорит ребенок, ревнивый и обиженный. Возможно, она бы и попыталась извиниться, если бы верила, что я хотя бы приму ее извинения. Но она знает меня — я не такой мягкотелый, старые обиды живут во мне, спрятанные так глубоко, что их не смог рассмотреть даже я сам. А вот она смогла. И от этого еще тоскливее и горше.

Как твоя болезнь? — я меняю тему.

Ничего такого, чего я бы не ждала.

Что говорят врачи?

Что мне осталось недолго.

Сколько?

Какая разница? Не вижу смысла называть конечную дату. Не люблю, когда люди постоянно смотрят на часы. Особенно — когда ждут чего-то неприятного.

Ладно. Тебе что-то нужно? — это было проявление никому не нужной вежливости. Если ей что и нужно от меня, я не в силах это дать. Она невесело усмехается, словно прочитав мои мысли.

Нет. Все в порядке. Спасибо, что навестил меня. Ирочка, надеюсь, вы будете счастливы.

Спасибо, Наира. Я вам еще позвоню.

Буду рада слышать, — она нежно жмет руку Иры и смотрит на меня неожиданно жадно, впитывая в себя каждую деталь.

Ее взгляд открыт и беззащитен, теперь я вижу ее эмоции. Она напоминает человека, голодавшего несколько дней подряд, которому показали хлеб.

Отворачиваюсь и выхожу из клиники, чтобы вдохнуть душного августовского воздуха, который кажется мне поразительно свежим и прохладным.

Регистрация брака была назначена на девятое сентября. Хотела бы я сказать, что в этот день состоится наша свадьба, но это было бы неправдой. Скромная роспись в здании ЗАГСа в присутствии свидетелей — людей абсолютно нам не близких — не претендовала на звание церемонии и не подходила под определение торжества. Хотя я этому безумно радовалась. Не будет ни пытливых взглядом родственников, которые станут обсуждать за моей спиной предыдущий неудачный союз, я не почувствую себя неловко, когда буду принимать поздравления от Влада, не стану гадать, как поведет себя моя мать.

Мы распишемся, поужинаем с Женей в ресторане и улетим в тот же день.

Все будет именно так, как мне хочется. Идеально!

И постепенно, отойдя от переживаний и волнений, я начала заниматься тем, чем занимается любая невеста — выбором свадебного платья.

Я сразу же отмела пышные юбки, шлейфы и фату. Традиционный наряд у меня уже был. Да и в моем возрасте смешно было бы одеть что-то подобное снова. Я думала, что второй брак вообще не обязывает меня облачаться в длинное белое платье. Но для Сергея это будет знаменательное событие. Он еще никогда не держал за руку свою невесту, не стоял перед работницей ЗАГСа, которая говорит пафосные речи с надрывом и желанием, чтобы слушателей проняло. Хотя в этот раз, наверняка, никакого надрыва и не будет. А жаль. Я очень долго смеялась над той тетечкой с невероятным начесом, которая пыталась показать важность момента на моем первом бракосочетани, произнося слова с какой-то абсолютно невероятной интонацией.

Я решила остановиться на чем-то светлом. Искала недолго. Молочного цвета платье-футляр с тонким золотистым ремешком на талии, без рукавов, длиной до колена, с красивым подвернутым воротником показалось мне одновременно скромным и эффектным. Если добавить к нему печатки, то получится что-то в стиле Одри Хепберн. Туфли у меня уже были — вот и что-то старое. А голубого и так достаточно — меня будет омывать светом невероятных глаз моего любимого.

Дни летели невероятно быстро, я не успевала их проживать.

Первое сентября, несмотря на все приготовления, было для меня полной неожиданностью. Никогда не думала, что я настолько сентиментальна.

В то утро я сделала Жене два хвостика, завязала огромные банты, прямо как в моем детстве, но вместо гольфов, которые купила накануне, пришлось одеть ей белые безразмерные колготы, потому что внезапно резко похолодало. Моя маленькая девочка с торжественным и серьезным лицом облачилась в школьную форму, будто это был королевский наряд, взяла свой рюкзачок, собранный с вечера, и смело глядя в будущее, села в машину.

По дороге мы заехали в цветочный, я выбрала красивый букет роз и трясущимися руками расплатилась с продавщицей.

Я узнала нашу учительницу сразу — очень высокая женщина выделялась среди толпы. Женя встала рядом с одноклассниками, сжимая в руке цветы, а мы с Сергеем пополнили ряды взволнованных родителей.

Линейка не была какой-то особенной, но я ревела так самозабвенно, что размазала тушь и помаду. Глядя на маленьких первоклашек, как цыплятки стоящих рядом с классным руководителем, на их крошечные личики и огромные ранцы, на букеты цветов, крепко зажатые в кулачках, я думала о том, что начался своеобразный отсчет. Взросление Жени теперь, как боем курантов, будет отсчитываться оконченными ею классами. Чем дальше, тем больше она станет отдаляться от образа милой малышки, которую я иногда до сих пор баюкаю на руках. Она начнет увлекаться чтением, ее внутренний мир будет расширяться, впуская новых друзей, новых людей, и она все меньше станет нуждаться во мне, в моих объятиях. Я перестану быть центром ее Вселенной.