Прошло несколько минут, волчица ничего не делала, только лизала кровь. Глаза мертвеца были открыты и глядели вдаль, но ужас, который исказил застывшее лицо, мало-помалу отступил, словно, поддавшись ее ласке. Габриэль теперь ничего не чувствовал. Волк, который прежде был Мандорлой, который и теперь оставался Мандорлой, поднял взгляд, оторвавшись от тела. И взглянул прямо на мальчика. И, хотя комната была освещена изнутри, так что мальчик должен был оставаться невидимым за экраном отраженного пламени свечи, он ничуть не сомневался, она его видит, и с самого начала знала, что он там, наверху. Габриэль встретил ее волчий взгляд заговорщицкой улыбкой, которая достаточно ясно говорила, он не только знает, но и полностью принимает тот факт, что он из ее племени, а не из этого слепого, с холодными душами, рода людского, к которому принадлежала ее жертва.

Но он еще не был кровопийцей. Он еще не был чудовищем. Но не был и мальчиком из племени людей, и вообще не был мальчиком. Его плоть была лишь внешней оболочкой, которую он носил, ступая по земле, а внутри него сидел демон… или божество. И, пока он наблюдал за этим волчьим пиршеством, он не испытывал и подобия единства чувств с оборотнем, пожирающим свою жертву. И по тому, как спокойно и отстраненно смотрел он на него, понял, что он теперь далеко и от Хадлстоун Манора и от понятий о доброте, которым так упорно пытались научить его сестры Св.Синклитики.

Когда Габирэль вернулся к себе в спальню, голова его шла кругом от возбуждения и переживаний виденного, вдруг обнаружилось, что зеркальце, оставленное лежащим у постели, светится, словно по своей воле. Он не без колебаний приблизился, не зная, чего ожидать, но, увидев образ в зеркале, улыбнулся.

Лицо Джейкоба Харкендера за стеклом было, точно обычное отразилось в зеркале. Габриэль подумал, видит ли Харкендер его улыбку.

— Габриэль, — сказал Харкендер хриплым голосом, как будто долго и безуспешно выкрикивал его имя. — Габриэль, ты должен меня выслушать! Прошу тебя!

Габриэль был уверен, что в любой момент сможет изгнать этот образ из зеркальца простым прикосновением. Не исключено, что он мог и больше. Харкендер, вероятно, здорово рисковал, вступив в воображаемое пространство внутри зеркала, главного средоточия крепнущей мощи Габриэля. Может статься, в его силах уничтожить этого человека, который лишь несколько дней назад, замышлял стать его повелителем; и уж, наверно, Габирэлю ничего не стоит уязвить его телесно и духовно. Но он и пальцем не пошевелил, чтобы приступить к воплощению этих жестоких фантазий, он терпеливо и с интересом ждал, что же собирается сказать Харкендер. Маг молчал.

— Почему я должен тебя слушать? — Спросил он, дозволив новой сущности, пробуждавшейся в нем теперь, заявить о себе, впервые, в открытую, вслух. — Ты привез меня в Хадлстоун Мэнор и передал сестрам, прекрасно зная, что я не простой подкидыш. Ты скрыл от меня истину, не давал узнать, что я в действительности есть, спрятал меня от тех, что помогли бы мне… спрятал меня даже от меня самого.

— Нет! — Воскликнул Харкендер. В зеркале было видно только его лицо. Оно казалось таким крохотным и далеким внутри зазеркального пространства. Лицо это парило, точно гуттаперчивая маска, искаженная кривизной стекла. — Ты не понимаешь, Габриэль. Тебе не следует доверять оборотням. Мандорла безумна, жестока и зла. Она обманывает тебя и не остановится ни перед чем в надежде подчинить своей воле.

На мгновение Габриэль опять стал девятилетним мальчонкой, стоящим перед опытным и знающим взрослым. Он вновь вспомнил о послушании и долге. Но демон, который принес адский огонь в его душу, не нуждался в соблюдении условностей, которого требует вежливость. Те качества ума, которые недавно приобрел Габриэль, не имели ничего общего с чувством смирения, ощущением своей малости и страхом наказания. Миг сомнения возник и пропал.

— Теперь никто не может меня обмануть, — сказал ему Габриэль, хотя не знал наверняка, правда ли это. — Все и каждый лгали мне всю мою жизнь, но теперь с этим покончено навсегда. Теперь я силах понять, что ложь, а что нет.

— Это будет в твоих силах, — быстро ответил Харкендер, — И я порядком ошибался, недооценивая силу, которую ты уже приобрел. Она растет очень быстро, и ты стремительно движешься вперед по пути постижения истины. Но ты очень молод, и неважно, какова сила твоего взгляда, ты еще не способен понять, чем можешь стать. Твоя воля еще слаба. Мандорла позволит тебе видеть только то, что хочет показать сама. Ей нельзя доверять.

—  А почему? — Отпарировал Гэбриэл. — Она открыла мне больше правды, чем ты, когда явился в Хадлстоун со своими благими обещаниями. Я тогда считал себя ребенком, одержимым демоном, . Но в несколько кратких дней она показала мне, что я создание иного рода, и то, чем я кажусь, только внешняя оболочка, маска. Ты говоришь, она хочет меня использовать. Я тебе верю. Но почему мои цели должны быть отличны от ее устремлений, ведь я из того же племени, что и она, а не из твоего?

— Ты не из ее племени, — ответил Харкендер. — Такого племени не существует, не считая волков этой стаи, и один из них отступник, угрожающий ее замыслам. Мандорла одновременно противостоит и человеку и Богу. У нее нет никакого дела, кроме разрушения. Она использует тебя, если сможет, чтобы повергнуть род людской в хаос, какого сможет добиться с твоей помощью. Но если ты на это пойдешь, не только маги из людей нанесут тебе ответный удар. Есть и иные силы, которые оберегали и защищали нас, людей с самого нашего сотворения. Ты можешь мнить себя божеством, когда пускаешь в ход свою силу, чтобы заглядывать в души людей попроще или добиваться повиновения от пауков, но должен понимать: есть создания, мощь которых превосходит твою настолько же, насколько твоя превосходит паучью. Габриэль, умоляю тебя, не становись орудием Мандорлы! — Но до странного женственные черты Харкендера не могли должным образом передать, насколько он озабочен и встревожен. Его гнев на полных нежных губах представлялся не боле чем раздражением; властность притуплялась мягкостью его щек. И все же не следовало отрицать, что в этом человеке есть сила. Но было ли также что-то исключительное в его глазах? Был в его зрачках магически отражен некий образ так же ясно и четко, как лицо Харкендера отражалось в зеркале? Габриэль пристально всматривался в черты человека, который мог быть его настоящим отцом, а мог и не быть, но все, что скрывалось за этими глазами, оставалось черным, как ночь, и бесформенным… Демон в засаде. Его природу и облик невозможно установить наверняка. Мальчика терзали сомнения, слова Харкендера не убедили его.

— Ты тоже хотел меня использовать, — обвиняющим тоном заявил Габриэль, и его вновь обретенный голос зазвенел, как металл, ударившийся о камень. — Но я видел тебя за работой. В той комнате вместе с миссис Муррелл и девушкой. И теперь думаю, как и та женщина, что несмотря на все свои магические фокусы, ты напыщенный дурак. Я не человеческое дитя, Джейкоб Харкендер, хотя ты и пытался меня таким сделать, теперь, когда глаза моей души открыты, я не боюсь ни тебя, ни других. Я согласен, чтобы меня вела Мандорла, потому что она единственная честно сказала мне, что мне не нужно бояться.

— Ты не человеческое дитя, — согласился Харкендер, — Но ты не знаешь мира, в котором недавно родился. Это мир со множеством историй, ни одна из которых не истинна. И ты не сможешь понять, что он на самом деле, из россказней оборотней. Не откроется тебе это и в умах тех, чье внутреннее око слепо, так же, как ты не смог извлечь ничего из поучений хадлстоунских монашек. Есть только один путь к истине, Габриэль, и это странствие души, которому не препятствует лживая история. Только ничем не скованный полет в медитации дает возможность постичь высшую реальность. Этому могу научить тебя только я. Мандорла заключена в темницу своих ограниченных представлений и фантазий, которые принимает за воспоминания. Так происходит со всеми бессмертными, и так могло бы случиться с ангелами и демонами, если бы они не остерегались соблазнов слепой веры в свою исключительность.