—  Кажется, я начинаю понимать, зачем я вам нужен, — задумчиво произнес Таллентайр. — Вы владеете такой мощью, чтобы изменить меня внешне, а также имеете силу, способную меня уничтожить. Но во мне, как и во всем существующем, есть нечто, не подверженное переменам, им не доступное. Вы в состоянии завладеть моей душой, как уже завладели душами Лидиарда и де Лэнси, но все равно останется нечто, имеющее собственную силу, существование, способность, Фрэнсис Мэллорн назвал бы это моим духом. Для того, чтобы завербовать нас на службу своему делу, требуются убеждения, а не владение. Не потому ли вы оставили меня в покое в Египте, не из-за того, что я оказался последним человеком, кого вы нашли, но по той причине, что я был лучшим из всех?

— Увы, — проговорила она, улыбаясь очень по-человечески. — Мой выбор тогда был абсолютно случайным. И все же, по-моему, он оказался лучшим!

Лидиард вспомнил, как ему привиделся пленный Сатана в Аду, его стремление поднять руку, и избавить мир людей от страданий. И себя самого он видел в облике Сатаны, и несмотря на веру, от которой никогда до конца не отказывался, оказалось, что он поддерживает его дело, с яростным рычанием восставая против несправедливости Бога. Теперь сэр Эдвард Таллентайр оказался в подобном же положении, его втягивали в дело, служение которому было далеко за пределами его демонстративного рационализма.

Мы продали души наши дьяволу, сказал себе Лидиард. Мы заложили себя и поклялись в верности делу своего противника для того, чтобы воспрепятствовать Судному Дню. Если нас обманывают, как нам это узнать? И если окажется, что мы падем, и Паук, в конце концов, победит, какая же у нас останется надежда на Рай и прощение?

Таллентайр, в свою очередь, сознавал, что именно он совершает. У него не было возможности ни отказаться, ни усомниться. Если мир состоял из снов и кошмаров, он все же должен в нем жить, и сомнение ничуть ему не поможет. Если братья Святого Амикуса правы в своей вере, значит он и приговорен, и проклят.

А если они не правы…

Теперь его проводником должна стать надежда, не вера. Смелость и ум должны ему служить, как только могут, поскольку все то, что он до сих пор называл знанием, совсем не могло ему служить.

— Загадывайте вашу загадку, — потребовал Таллентайр, обращаясь к Сфинксу. — И я попробую ответить на нее, как смогу.

Когда Корделия пришла в себя, то не ощутила ничего, указывающего на то, что прошло какое-то время. Она была убеждена, что вовсе не теряла сознания, а Лидиард был в этом уверен еще больше.

И все же — время прошло. Корделия лежала на кровати, но она не знала, чья это кровать, и не имела понятия, что это была за комната. И не узнала двух женщин, находившихся в этой комнате и смотревших на нее. Одна из них уже достигла средних лет и отличалась на вид твердостью характера, вторая же казалась не старше самой Корделии, и в ее лице каким-то странным образом сочетались равнодушие и любопытство.

Корделия тотчас же села и огляделась. Обои на стенах и обстановка говорили ей, что эта комната в богатом доме, но дом этот не поддерживали с такой заботой и тщанием, как ее родное жилище. Ни единый звук не доносился сюда, если не считать тиканья напольных часов, зато все помещение было ярко освещено послеполуденными солнечными лучами, струившимися через зарешеченное окно.

В течение нескольких секунд Корлделии никак не удавалось соотнести прошлое и настоящее, но затем она все вспомнила и кинула быстрый взгляд на свою ладонь. Ни малейшего признака паука.

— Где я? — спросила она. — И где доктор Остен?

— Теперь вы более не в Чарнли, — покачала головой старшая из женщин. — Это дом мистера Джейкоба Харкендера в Уиттентоне.

Это открытие удивило и встревожило Корделию, но она твердо решила не показывать своего отношения к этому факту. Лидиард молчаливо похвалил ее за храбрость.

— Как я сюда попала? — спросила она. — И кто вы такая?

— Вы приехали в карете, в ответ на приглашение мистера Харкендера. Мое имя миссис Муррелл — вам оно ни о чем не скажет, но ваш отец и я имеем одного общего знакомого.

Женщина не потрудилась представить свою спутницу или просто назвать ее имя, но мановением руки приказала девушке удалиться, возможно, для того, чтобы та сообщила Джейкобу Харкендеру о том, что Корделия очнулась.

— Насколько мне известно, мой отец не водит компании с похитителями людей, а также не ищет общества спиритуалистов и розенкрейцеров. — холодно сообщила Корделия.

— Ни мистер Харкендер, ни я не принадлежим ни к одной из этих категорий, — заверила ее миссис Муррелл — Вас вовсе не силой сюда доставили, и никто не желает вам зла. Цель мистера Харкендера на самом деле состоит лишь в том, чтобы защитить вас от опасности, которая преследует вашего отца и вашего жениха с самой египетской пустыни. Со всем должным доверием к доктору Остену я должна сказать, что мистер Харкендер — единственный человек, который может обеспечить вам защиту.

— Увы, — произнесла Корделия не без яда. — Я нисколько не верю ни в его искусство колдовства, ни в его добрые намерения. — И с этими словами она вспомнила паука и предшествующие события, в результате которых она потеряла сознание и оказалась в этом незнакомом месте. Ее отец назвал бы это гипнозом или насильственно навязанной галлюцинацией, а вовсе не волшебством, но результат был один и тот же.

— Трудно поверить в то, чего вы никогда не видели, — вздохнула миссис Муррелл. Она произнесла эти слова так многозначительно и двусмысленно, что Корделия даже удивилась, как сильно эта женщина верит в магические силы Джейкоба Харкендера, но девушка не успела ничего ответить, поскольку в это время дверь отворилась, и вошел сам Харкендер.

— Благодарю вас, миссис Муррелл, — сказал он, держа дверь полуоткрытой и демонстрируя этим, что женщина ему больше не нужна. Корделии было неприятно смотреть, как та поднялась с каменным лицом, но явно обиженная.

Лидиард присмотрелся к теням, ища среди них такие, которые могли быть признаками присутствия Паука, Хозяина Харкендера, но не нашел их. Хотя не осмелился сделать вывод, что тот оставил человека в покое.

— Она, разумеется, совершенно права, — объявил Харкендер, глядя сверху вниз на Корделию, но избегая слишком к ней приближаться. — Трудно поверить в то, чего вы не видели, а миссис Муррелл страдает определенного вида слепотой, из-за которой весьма трудно достичь веры. Но, по-моему, вы позапрошлой ночью видели, как человек превращался в волка — волка, который отказался умирать, хотя вы застрелили его в упор. Люди могут превращаться и в более странных животных, чем волки, миледи, и создание, напавшее на вашего отца в Египте, неизмеримо опаснее, чем лондонские вервольфы.

— Мне кажется, вы уже пытались убедить моего отца в огромной опасности и раньше, — ядовито напомнила Корделия. — Убедили вы его или нет, но он отказался от вашей защиты. Я ничего не знаю об этой опасности и не понимаю, о чем вы сейчас говорите.

Лидиард слишком хорошо понимал, сколько у нее накопилось обид, все еще тяготящих душу, и видел, что она разглядывает своего хозяина с любопытством и тревогой, но его радовало ее желание держаться подальше от этого человека, возникшее сразу же, как только она увидела Харкендера.

Корделия встала, оправляя платье. Харкендер был достаточно высок ростом, чтобы продолжать смотреть на нее сверху вниз, но ей это не казалось отсутствием преимущества с ее стороны, пока она была в состоянии смотреть ему прямо в лицо. Она заглянула ему в глаза и не увидела в них ничего такого, что заставило бы ее страх усилиться, да и Лидиард не заметил здесь в тени присутствия паука, прядущего паутину, которая привела сюда Корделию.

— Ваш отец просто не захотел меня слушать. — напомнил ей Харкендер, — И боюсь, у меня не было альтернативы, как только предоставить ему свободу испытать все страдания, возникшие в результате его тщеславия. И все же, считаю себя вынужденным сделать все, что в моих силах, чтобы сохранить вашу жизнь, а также жизнь Дэвида Лидиарда. Лидиард находится в самой большой опасности, и даже не потому, что его захватили вервольфы. Его душа в плену у кого-то такого, кто может в одно мгновение его уничтожить.