Увы, вскоре она подошла к парню, сидевшему верхом на мотоцикле. Он дал ей шлем, но, прежде чем его надеть, она смачно чмокнула его в губы. Этот поцелуй заставил меня замереть. Мое волнение (вызванное скорее возможностью новой истории, чем самой девушкой) в мгновение ока испарилось. Они умчались в ночь, и у меня осталось чувство симпатии к ним обоим. Я тоже был когда-то счастлив.

Я чувствовал себя счастливым и теперь. Мне нравилась эта свобода, которая может привести и к беде, и к свету. Я подумал, что Луиза оставила меня, чтобы дать мне возможность жить своей жизнью, потому что я жить перестал. Она раньше меня поняла, насколько я был несчастлив. Образ ответственного человека, в который я себя запихнул, разлучил меня с тем юношей, которым я был когда-то. Наш разрыв с Луизой разом погрузил меня в состояние неопределенности, обязательное для творчества. Даже то, что только что со мной произошло, хоть оно и кажется мелочью, тем не менее может стать темой нескольких абзацев. Что-то сдвинулось, замаячили какие-то очертания романа. К тому же в дальнейшем меня ждали удивительные события. Первое из них — то, что совершенно случайно, в каком-то кафе, я встретил девушку с кладбища. Ту, с которой мы переглядывались на похоронах Сони Сенерсон много лет назад. Я посмотрел на нее, она тоже на меня посмотрела, и мы друг друга узнали. Я так долго мечтал снова ее встретить, что ее лицо намертво впечаталось мне в память; мое влечение спасло ее от забвения. Я подошел к ней, хотя ноги неохотно меня слушались.

— Я не знаю, помните ли вы…

— Да, я вас помню… — сказала она.

Мы оба улыбнулись, словно нас связывало что-то общее. После минутного замешательства, исполненного, надо заметить, нежности, я ушел, пожелав ей хорошего дня. Я решил предоставить случаю решать, встретимся ли мы еще.

Прошло немногим более месяца после того, как я преследовал официантку; наступили февральские каникулы. Луиза отправила Поля ко мне. Париж перестал быть будничным городом, он превратился в город экскурсий и музеев. Мы с сыном воспринимали его теперь как туристы. Я разработал интереснейшую программу. Кстати, мне открылась удивительная вещь: какое это счастье — быть отцом-одиночкой. Счастье быть один на один со своим ребенком. У нас с Полем отношения всегда были отличные, но теперь, после ухода Луизы, они строились по-другому. Я повел его в музей Орсе и до сих пор слышу, как он смущенно прыснул перед картиной Курбе «Происхождение мира». Мы поплавали на кораблике по Сене, и оказалось, что я не способен объяснить, почему эти кораблики парижане называют «мухами». А потом мы отправились в Люксембургский сад, в кукольный театр «Гиньоль». Мы опаздывали и потому пустились бегом. Мы неслись как сумасшедшие, я ни о чем не думал, нам было хорошо. И совершенно забыл, как приходил сюда с дедом. Но когда мы остановились у входа, прошлое похлопало меня по плечу, как старый знакомый. От волнения у меня перехватило дыхание, и я не знал, куда от этого деться. Поль прыгал на месте, а у меня перед глазами стояло лицо деда. Как редко я о нем вспоминал последнее время! Но в то же время он никуда не делся, он был во мне. Я любил его, я по нему скучал. Я по нему тосковал. Сын взял меня за руку, а я и сам был в этот момент мальчишкой. Детство вдруг вернулось ко мне. Я чувствовал прикосновение дедовой руки, слышал его голос, чувствовал его испарину, мне казалось, я даже могу его поцеловать, настолько его присутствие было явственно. Я ощутил внутри огромное тепло, которое сделало меня сильнее, увереннее. Я знал, что готов теперь ко всему. Мы вошли в зал, спектакль начался. Все было в точности как в детстве. Гиньоль носился по сцене со своей дубинкой, и дети вопили, предупреждая его, что злодей близко. Здесь, по крайней мере, ничего не изменилось.

Я помню, как в один прекрасный день что-то вдруг щелкнуло во мне. Как будто я накопил достаточно печали, чтобы начать писать. Именно в этот момент вдруг полились слова. Вспоминая о минутах счастья, я вспомнил деда, я вспомнил его на смертном одре. Вспомнил бабушку и дом престарелых. С улыбкой вспомнил, как мы навещали художника, писавшего коров; потом вспомнил девушку, встреченную мной на кладбище. Вспомнил, как бабушка сбежала, как мы все перепугались тогда. Вспомнил, как ко мне в школьном дворе подошла Луиза; вспомнил ее первые слова, ко мне обращенные: «Чем я могу вам помочь?» Вспомнил знаменитую фразу отца, благодаря которой я в итоге появился на свет: «Вы так прекрасны, что лучше мне никогда вас больше не видеть». Все это как-то разом собралось и упорядочилось в моей голове, и я подумал: вот, момент настал.