— А сколько у нее звезд? — спросил он.

— Две.

— Ну, если моя дочь будет с тобой, значит, их будет три.

Мне невероятно понравилась его фраза, и несколько месяцев подряд я называл Луизу «моя третья звезда».

Поженились мы в начале лета. Церемония была скромная, но радостная. Мои родители делали над собой нечеловеческие усилия, чтобы не испортить нам праздник, и даже преуспели в этом. Они старательно улыбались во весь рот, точно рекламировали зубную пасту. Мои лицейские товарищи, с которыми я, по правде говоря, мало общался в последнее время, пришли все до единого. Мне было приятно разделить с ними свое счастье и показать жену. Просто уму непостижимо: моя жена. Я был действительно счастлив; после стольких лет одиночества и бесцельного существования я вдруг обрел нечто вроде социального статуса. Как было сладостно прикоснуться к нормальной жизни! Луиза сказала «да», я сказал «да», мы поцеловались, и я подумал: этот поцелуй и есть тот роман, который я так и не написал.

Он часто вспоминал о последнем вечере, когда видел свою жену. В предыдущие несколько недель он много работал и возвращался домой поздно. Он управлял фабрикой, где делали зонтики, и надо было срочно повысить производительность, потому что надвигалась дождливая пора. В тот вечер он вернулся часам к одиннадцати и с удивлением обнаружил, что жена, которая обычно ждала его возвращения, читая книжку или сидя перед телевизором, уже заснула. Вообще-то она редко ложилась раньше полуночи. Когда он вошел в спальню, она проснулась и включила свет. Посмотрела на мужа и спросила: «Ты есть хочешь?» Он ответил, что перехватил чего-то на работе, так что можно не беспокоиться. Она потушила свет, и он тоже лег в постель. Ночью, во сне, она умерла. Последние слова, которые он от нее слышал, были «Ты есть хочешь?». Он постоянно вспоминал этот эпизод, который казался ему необыкновенно значимым, особенно ее интонация, ласковая и заботливая. Это было проявлением ее любви. И даже теперь, когда ее не стало, ему казалось, что она заботливо наблюдает за ним.

Теперь мне следует рассказать, как дальше сложилась наша жизнь и как мы пытались обуздать безумный вихрь дней. Сейчас, когда я хочу собрать воедино свои воспоминания, меня не покидает чувство, что после нашей свадьбы время понеслось вскачь. Никогда до этого я не замечал, чтобы дни летели с такой быстротой. Когда я был подростком, секунды, помню, текли страшно медленно, как капельница у постели умирающего. Может быть, главным признаком счастья является стремительный бег времени? Потому что мы были счастливы; я, во всяком случае, нисколько в этом не сомневаюсь.

Луиза переехала ко мне в отель и добилась перевода в школу Примо Леви в XIII округе. Ей безумно нравилась новая жизнь. Мне кажется, она с облегчением уехала от отца. После смерти матери у них сложился некий мрачный тандем, отделенный от мира и сплоченный несчастьем. Разъехаться было полезно обоим. Мой тесть начал снова выходить на люди, общаться со знакомыми, создавать себе жизнь в настоящем времени. Иногда он приезжал нас проведать и с каждым разом нравился мне все больше. Я старался, чтобы ему в Париже было не скучно, и, разумеется, селил его в одном из лучших номеров. Встречались мы вечером, за стаканом вина и, пока Луиза готовилась к занятиям, болтали о том о сем. Он давал мне советы, как управлять гостиницей; правда, между отелем и зонтиками сходство небольшое, зато у него был серьезный опыт в плане организации и, главным образом, общения с персоналом. Это мне было тем более необходимо, что Жерар укатил в Австралию повидаться с детьми и сбросил на меня все дела. Правда, жаловаться было не на что, потому что работа моя мне нравилась. Нравилось ставить перед собой конкретные задачи и добросовестно их исполнять. Наверное, я был создан управлять отелем. Литературные амбиции мало-помалу оставляли меня. Правда, Луиза о них не забывала и регулярно напоминала мне о моих замыслах. Она даже мысли не допускала, что я могу от них отказаться, и уговаривала меня выделять себе сколько-нибудь времени для писания. Чтобы ее не разочаровывать, я снял комнату для прислуги неподалеку от гостиницы. Поставил там стол, стул и довольно скоро раскладной диванчик. Временами я уединялся в этом храме отсутствия вдохновения и сидел, уставясь в одну точку, а потом раскладывал диван и ложился спать.

Года через два с небольшим после нашей свадьбы Луиза объявила, что беременна. Мы решили завести ребенка совсем недавно и были счастливы, что наши попытки так быстро увенчались успехом, но в то же время слегка потрясены. Мы мечтали стать родителями, но рассчитывали подойти к этому постепенно. Надо полагать, это дитя очень хотело прийти в мир и намеревалось свершить в нем много славных дел, раз оно заявило о себе после первого же раза, когда мы обошлись без противозачаточных средств. Или же другая гипотеза: я обладал сверхактивными сперматозоидами. Чтобы отпраздновать событие, мы решили совершить длинную прогулку по Парижу. Никаких ресторанов, никаких подарков — просто гулять пешком по набережным Сены[24].

Довольно скоро мы сообщили новость отцу Луизы. Тот отреагировал неожиданно. «Я подарю ему первый в жизни зонтик!» — заявил он. Мне кажется, он был настолько ошарашен, что сказал первое, что пришло в голову. Так мне тогда показалось. Но когда пришло время, он действительно подарил своему внуку зонтик с инициалами. Это было для него чем-то вроде передачи семейного дела по наследству. В тот момент я понял, что он действительно очень любит свое занятие и важнее зонтиков ничего для него в мире нет. Я много раз замечал, как он радовался, если небо начинало хмуриться. С каким удовольствием произносил: «Кажется, дождь собирается». Даже в отпуск он ездил либо в Ирландию, либо в Азию в сезон муссонов. О дожде он мог говорить часами. Он считал, что дождь свидетельствует об одухотворенности неба и о том, что вселенная наделена душой. Мне импонировала его романтичность, в такой обыкновенной профессии он умел найти поэтическую сторону. Наверно, и мне следовало поискать поэзию или подвести какую-нибудь теорию под гостиничный бизнес, но особой одухотворенности в этом занятии я, увы, не видел.

Когда Луиза сообщила, что беременна, я почему-то решил, что у нас будет дочка. И что эту дочку будут звать Алиса. У нее будут длинные гладкие волосы. Я уже представлял себе, как она занимается музыкой и учит в школе немецкий. Я совершенно отчетливо видел ее в своем воображении, когда УЗИ положило конец моим мечтам, Помнится, мне понадобилось несколько минут, чтобы отреагировать на эту новость.

— Отлично, — заключил я, — значит, мы будем играть с ним в теннис. В теннисе так трудно найти партнера.

— Все-таки ты сумасшедший, — сказала Луиза, и я страшно испугался, потому что когда она это сказала однажды, то надолго пропала. Я крепко обнял ее, чтобы она никуда не делась. И снова сказал: «Это так здорово!» В тот вечер, вернувшись в отель (теперь надо будет искать квартиру), мы много раз прокручивали на экране запись УЗИ, как будто это был какой-нибудь захватывающий триллер.

Предстояло также сообщить новость моим родителям. После их развода с ними стало очень трудно общаться. Когда я встречался с отцом, он непременно спрашивал: «Что слышно от мамы?» Он был настолько потрясен отстранением от роли мужа, что это стало его пунктиком. И без конца повторял: «Не понимаю, что с ней случилось. Я был к ней так внимателен. Я был хорошим мужем. Не понимаю, что на нее нашло». Мне было больно за него, потому что он страдал по-настоящему. Но что ж теперь поделаешь, так получилось. Так решила мама, и изменить ничего нельзя. Я пытался его подбадривать, как умел, но ничего не помогало. Тогда я стал реже у него бывать. Когда я рассказал про ребенка, лицо его просияло. Будто у него появился новый смысл в жизни. Его бурная реакция меня даже слегка испугала. Он стал говорить, куда его повезет, например, просто необходимо показать мальчику Большой Каньон, а когда ему исполнится восемнадцать, он поведет его в ресторан на макушку Эйфелевой башни.