И, главное, уехать Вениамину от больной мамаки нельзя было, хотя он уже готов был рвануть за зятем-белорусом на целину, пусть бы тут почесались… К слову сказать, он мог сесть на следующий «Кировец», даже улучшенной модификации, но Вениамину не нужен был следующий, очередной — первый он и есть первый. Хотя, к работе притязания Вениамина на первенство никогда никакого отношения не имели, в работе его вполне устраивал состарившийся гусеничный «ДТ».

А между тем мамака, возвращаясь от дочерей «с хлебцем для Венечки», все чаще заводила речь о женитьбе. «Некогда мне», — отрезал Вениамин, поглощенный в то время не столько работой, сколько возней с «верховым» мотоциклом, выгодно, на его взгляд, приобретенным у бывшего наставника, который уже ездил на «ИЖе» с коляской (не в ознаменование ли выгодной сделки назвал Иван Игнатьевич Гущин своего третьего сына Вениамином?). И Евдокия Васильевна опять плакала потихоньку: если некогда в клуб ходить, то как же жениться? Никак нельзя. И уж вовсе давала она волю слезам, слушая, как заливается, смеется во сне ночь напролет ее сынок Венечка.

Чему смеялся во сне Вениамин Витухин, никому не известно, а сам он об этом свойстве собственной натуры и сейчас понятия не имеет. Но одной такой веселой ночкой проспал он тихую кончину матери. Может быть, и звала его Евдокия Васильевна в свой последний час, да не докричалась? Когда Вениамин, сердитый, что его не разбудили вовремя на работу, тряхнул пухлое мамакино плечо, в темных глазницах Евдокии Васильевны сверкнули последние, не успевшие высохнуть слезки.

Пытаясь потом вспомнить, о чем говорила, на что конкретно жаловалась мать, Вениамин вспомнил только, что просила она его поскорее жениться. Поневоле и стал он задумываться об этом предмете. Но всего вернее подвигнули его к выбору невесты настойчивые сестрицы, которым надоело подкармливать и обстирывать холостяка-братца. Невестой в конце концов оказалась Леночка Матросова, Ленок. Она пошла за Вениамина без ужимок, а родителям ее и на́ дух не нужен был какой-то чересчур самостоятельный зять. Свадьба совпадала с выборами в местные Советы и запомнилась, в отличие от се́стриных, именно поэтому. Тогда в Лопуховке умели обставлять выборы как всенародный праздник, хотя и не больно тратились.

Готов ли был к семейной жизни Вениамин Витухин в свои двадцать пять лет? С уверенностью можно сказать, что нет. Двор его стоял с распахнутыми, повалившимися воротами (без конца регулируя мотоцикл, он должен был иметь возможность в любую минуту сесть и проехаться с полкилометра по селу), саманные постройки сыпались на глазах, разметало даже слежавшуюся за много лет солому с крыш (в Лопуховке к тому времени только еще у Ховроньихи имелась соломенная крыша), а Вениамин, кончая работу или пустопорожнюю толкотню в отстроенных мастерских, спешил заняться или с мотоциклом, или с женой Леночкой, кормившей мужа и себя с просторного родительского стола или из магазина Лопуховского сельпо, в котором работала уборщицей.

Не собирались молодые менять свободный-вольный уклад своей жизни и в ожидании близких родин, за что и поучил их… ну, скажем, Господь, послав двойню женского пола. Новорожденных назвали Верой и Надеждой, веря и надеясь, что этого больше не повторится. И действительно, третьим и четвертым ребенком у молодых Витухиных стали Гришка и Мишка — кудрявые голубоглазые мальчики-погодки.

Вот такой поворот ожидал Вениамина Витухина в его молодой и цветущей жизни. И последующие, вплоть до сего дня, годы супружества, надо полагать, промелькнули для него невидя. За четырнадцать лет он превратился всего лишь из крикуна в говоруна, а из расхлебая по части семейной жизни — в бездомовника с идейной подкладкой. На исходе четвертого десятка Вениамин Витухин взялся убеждать всех, что потому не водит настоящего хозяйства с коровой и овечками, что начисто лишен кулацких замашек и Продовольственную программу намерен решать самым правильным путем — коллективно работая на пашне и ниве. Работал он на дважды перекрашенном в ремтехпредприятии «ДТ-75», но зарабатывать хотел бы не меньше Василия Матвеева — орденоносца. Но опять же вкалывать не собирался, а хотел бы, чтобы это как-нибудь само собой получилось бы. Да у него и уверенность появилась, что это «как-нибудь» — вполне вероятная вещь. Он еще помнил, как наскребал рублевки на подержанный «верховой» мотоцикл, а нынешние деньги казались ему дармовыми — сами в руки плыли, ходил бы трактор (Вениамину принадлежит любопытная мысль о том, что потому не хватает его семье этих нынешних денег, что они не настоящие).

На зависть беспечно жили Витухины в своем похилившемся доме. На поросшем лебедой дворе у них стояло двое качелей, купленных в магазине, торчали из мясистой лебеды останки велосипедиков и санок, проржавевшая рама какого-то мотоцикла-донора. Куры и поросенок содержались в старых постройках, а новым был тут мотоциклетный гараж. У людей в это время росли дома и приусадебные участки, содержательные сберегательные книжки, а шестеро Витухиных не хотели даже внешний марафет на свое подворье навести, колхозную квартиру ждали. Не хотели и жили… как-то беспечально. Вот именно… Странная мысль!

Удивительная мысль: а вдруг одни только Витухины во всей Лопуховке и чувствуют себя счастливыми?

(Тут, Верочка, новую закладку сделай. А там посмотрим).

Счастье — это вряд ли достаток, добротный дом и бежевый «Москвич». Это же чувство. Это уверенность в себе самом, в своих близких, в том, что по крайней мере завтра ничего непредсказуемого, ничего страшного не случится. Счастье — это когда не страшно потерять что-то, а чего-то и вовсе не иметь…

Так что же, начинать рассказ о Вениамине Витухине сначала?

Уд-дивительная мысль.

И в самом деле, не вопит же Витухин, что запилила его жена, а четверо детей сокрушили. Это на бригаде о бригадных делах он шумит, а домой торопится дать роздых душе, волю иному красноречию, наперченному иронией и насмешками над тем, о чем какой-то час назад высказывался с матерком да с нервами.

И Ленок Витухина по Лопуховке раскатывается колобком, а мать ее, провожая дочку, нагруженную банкой молока и аккуратными свертками, умильно глядит ей вслед и на замечание соседки, что, мол, чересчур раздобрела Леночка, отвечает с достоинством: «А как же! Чем больше курочка несется, тем она краше…»

И девочки Витухины хорошо учатся в школе, в седьмом классе, и уже сегодня говорят, что после восьмого пойдут в педучилище на дошкольное отделение. А пятиклассник Гришка и четвероклассник Мишка отлично поют в школьном хоре и так, родственным дуэтом. Кудрявые лопуховские лобертины…

Или завернут «На недельку в Комарово»! Они и дерутся с песнями, и не папа ли Вениамин обучил их «Варягу»?

Так-так-так. Оч-чень любопытно. Куда вырулили… Ай, да Плошкин! Ай, да сукин сын!

(Тут конец пока, Верочка. Продолжение следует.)

Дорогая Маша! Письмо твое получила еще неделю назад, но с ответом, как всегда, задержалась. Да и не хотела запиской отделаться. А сейчас Вася ушел на собрание, Павлик приедет из техникума только завтра, я убралась по дому и решила, что можно садиться за письмо.

Приветы твои я давно разнесла по адресатам. Известный тебе человек интересуется, как ты устроилась на новой работе. Я ему рассказала, а потом думаю: зачем? Если хочешь знать — узнавай сам!

У нас тебя все помнят и немного жалеют. Говорят, и правильно, что уехала, а потом жалеют. Такой портнихи нам неоткуда больше взять. А мужики как были дураками, так ими и останутся. До седых волос им бы все в игры играть. Своего я не исключаю. Я тебе писала мимоходом, что звено у него разбежалось осенью, так вот до сих пор переживает, глупый. Он в маленькую коммуну хотел поиграть, да игроки неважные подобрались: они «на деньги», а он — «на интерес».