Так что и вечером Катерина управлялась по хозяйству без него, а когда он пришел, уже собирала белье для бани. Потом она купала Витьку, а Николай дожидался их в темном холодном предбаннике, покрикивая через дверь:

— А ко мне лиса пришла! Слышь, Витек? Ры-ыжая, бессты-ыжая… Это кто там, говорит, плачет? Я говорю, никто, иди отсюдова!

— Щипа-ает! — хныкал в бане сынишка.

— А ты не три глаза. Ну! Кому говорят?

Дома они раздели Витьку, и Катерина стала надевать на него сухое белье.

— Кого ждешь? — спросила она Николая. — Иди, мойся.

— А может, — Николай запнулся, — может, вместе сходим?

— А Витьку одного оставим?

Николай не думал, что это такая уж серьезная помеха, но опять, как повелось с осени, мылся один. В бане, при свете фонаря, ему показалось, что он даже слегка располнел в последнее время и выглядел вполне здоровым, сильным мужиком. Примерещилась та «Красавица»…

Сидя потом с Витькой около голландки, просыхая, он подумал о Катерине, о том, что напрасно они так поддались этой операции («Лопнет вот что-нибудь там, будешь знать», — говорила Катерина). В жене Николай не сомневался вроде, но нельзя же столько времени-то… Ему уже на месте не сиделось.

— Витек, ты побудь один тут, а я к мамке сбегаю, спинку ей потру, — сказал он сынишке и стал быстро одеваться.

Завешенное изнутри, окно в бане не светилось, но он знал, как хорошо слышны там близкие шаги и под конец прямо крался, как кот, неизвестно, почему.

В темном предбаннике, наткнувшись на валенки, Николай замер, присел, переводя дух, и вдруг почувствовал, что в бане Катерина не одна. Он задержал дыхание, прислушался. Плеснула вода в тазике, мокро скрипнула половица, и кто-то вроде рассмеялся и шлепнул по голому телу. Николай попятился назад, но, остановленный внезапной догадкой, вскочил, больно ударившись о крышу, и, нашарив скобу, дернул на себя банную дверь.

Ему показалось, что это его кто-то дернул, встряхнул изо всех сил, а дверь и не шелохнулась. «На крючке», — понял Николай и дернул скобу еще раз.

— Да кто там? — дошел до него чужой мужской голос.

— Я — открывай! — крикнул Николай.

— Это что за «я» еще?

Николай аж задохнулся.

— Открывай, сказано! — не то заревел, не то засипел он.

— Ты не шуми там больно!

— От-кры-вай! — стиснув зубы, потребовал Николай.

— Какой еще псих на тебя напал?

Голос из-за двери прозвучал спокойно, и Николай понял, что там Тимка Урюпин, сосед, заведующий…

И снова дернул скобу. Теперь ему показалось, что дверь вдобавок еще и держат изнутри. И валенки путались под ногами. Николай выбил их пинками наружу.

— Ты откроешь? — спросил он с нажимом и голосом выдал дрожь, охватившую его.

— А я тебе говорю, не ералашь…

Он не понимал, что такое творится с ним. Голова вроде работала ясно, он вспомнил, что иногда Катерина баню топила пожарче, говоря, что после них будут мыться коровий пастух Жирнов с женой. Мог, конечно, и Урюпин попроситься, но теперь Николай знал, что и Катерина там. Сердце красавицы… Где ей еще быть-то? Его успело поразить то, что Катерина вольна сейчас быть где угодно. Как и вчера, как и месяц назад… А сейчас он и сам хотел, чтобы оказалась она в бане, с Урюпиным. Голая, жалкая, с мокрыми волосами, в душной грязи. И ему что-то сделать надо, страшное что-то и сильное. Воображение разжигало эту страсть, и он уже не мог остановиться.

«Вот чего хотелось тебе!» — эта мысль распрямляла его, как часовую пружину. Не мог он распрямиться и ударить в пустоту!

Отпустив скобу, Николай выскочил из предбанника, рыскнул взглядом по сторонам и, не раздумывая больше, метнулся к окошку, ударил по нему открытой ладонью.

Стекло с глухим звуком разбилось, осколки застряли в мешковине, и Николай ухватился за нее, выдернул наружу, лицо его окутал густой влажный пар. Он услышал какие-то придавленные возгласы, но голоса жены не опознал. Что-то словно подтолкнуло его сзади, он кинулся пролезать в узкое окошко, но тут воротник его телогрейки ухватила крепкая рука, рванула, и, оборачиваясь, валясь с ног, он смутно увидел кряжистую фигуру, нависшую над ним.

Упав с разворота на колени, Николай тут же вскочил, дернулся вперед с растопыренными руками, но чужой крепкий кулак ударил его в грудь, пресек дыхание. «Только не в живот», — запоздало подумал Николай, и чьи-то руки подхватили его, встряхнули, и он словно поплыл куда-то. «Куда это я?» — равнодушно подумал Николай, хотя лежал уже неподвижно. Что-то холодное и мокрое мазнуло его по щеке, коснулось лба и полезло за шиворот. В лицо ударила вода, уколов льдинками. Николай дернулся, стараясь увернуться, и тут его словно прострелили: он задохнулся.

Избавляясь потом от тьмы и беспамятства, Николай увидел, что лежит дома, на топчане. При свете неяркой лампочки он разглядел каждую трещинку на стене, но, сморгнув, увидел стену ровной, грязно-матовой.

Лежа с закрытыми глазами, он разом вспомнил все, что произошло с ним, и пожелал все вот так же, разом, забыть. Открыв глаза снова, он увидел рядом жену, закутанную в платок, бледную и притихшую. Закрыв глаза, Николай отвернулся. И тогда появилась мать, хотя в точности нельзя было сказать, мать ли. «Ах, сынок мой, сынок», — прошелестел тихий голос.

Пахнуло холодом, и в дом ввалился Пашка Микешин.

— Что тут у вас? — спросил громко и приблизился к топчану. — Ты чего?

Николай даже головы не повернул.

— Урюпин под окно стукнул, — сказал он находящейся где-то там Катерине. — Уработал, говорит, Сынка… Коль, слышь, ты как там?

— Отстань, — выдавил Николай.

— Ты гляди, живой! — ухмыльнулся Пашка. — Куда он тебя? Он же вдарит — бык повалится!

— Отстань, а, — попросил Николай.

— Че случилось-то, Кать? — переключился Пашка.

— А я тебе знаю?

Николай насторожился.

— В бане мылись. Витьку помыли, сам сходил. Я только собралась — вот он, заведующий. Пусти, говорит, с молодкой обкупнуться, в гости зовут…

— Или сошлись? — удивился Пашка.

— Да сколько можно по задам-то, — горячо защитила кого-то Катерина.

— Ну-ну, — Пашка, слышно, закурил.

— Ну, идите, говорю. А сама к Жирновым, сказать, чтобы не торопились. Ну, прям, чуточку там задержалась. На двор захожу, а заведующий уже волокет его. Откуда, как? Кажись, говорит, уработал. Слов, говорит, не понимает… Я прямо как чумная сделалась…

Главное, она, кажется, не врала.

— Так за что? — все недопонимал Пашка.

— Да в баню я полез, — не сдержался Николай.

— А? — Пашка повернулся к нему. — В баню? А-ах-ха-ха-ха! — он тут зашелся таким смехом, что отозвались стаканчики из кухонного шкафа. — Подгля… ха-ха-ха! Подглядывать полез!

— Уймись уж, — пробормотал Николай, не решаясь взглянуть на жену, хотя интересно было: смеется она или как?

— Это… это он, Кать, на фронте супружеской бдительности пострадал, — развеселился Пашка. — Разведка неудачная вышла!

— Да уж, разведка, — проговорила вовсе не весело Катерина. — А если он ему повредил там?

Пашка примолк.

— Коль, ты как там? — спросил озабоченно.

— Да идите вы, — буркнул Николай, но прислушался к себе: особо так ничего не болело, только все равно что пьяный был — в голове шумело. Переволновался больше, а от Тимкина кулака отскочил. Ничего…

— Разве он теперь скажет, — вздохнула Катерина.

— Да-а, случай, — Пашка отошел к двери. — Ну, прибегай, если что.

— Ты уж, Паш, помалкивай там, — попросила Катерина.

Тут дверь открылась, и Пашке пришлось посторониться. У порога вырос Урюпин в новом полушубке, из-за его плеча выглянула какая-то женщина.

— А вот и боксер пришел, — ухмыльнулся Пашка.

— Ну, че? — спросил его Урюпин.

— Посажу, говорит, соседа, пусть ему молодая жена передачки возит…

— Пашк, ты уймись, прошу, — Николай повернулся и легко сел на топчане.

— Фу ты, — вырвалось у Тимки (Николай старался ни на кого не глядеть). — Я говорю, давай сходим…