— Будет лучше, если ты уйдешь.

— Даже так?

— Даже так. И передай своему Зотову, чтобы больше не приходил.

— Да прости ты меня, дуру! — взмолилась Ира. — Ну, что поделать, если я такая? Вот и мой Константин, мой лапушка, говорит, что дура я круглая, а — любит. И ты меня ругай, коли я заслужила, но люби, потому что я без тебя не могу. И чего я привязалась к тебе, сама не знаю.

Она еще долго говорила что-то, вздыхала, охала, каялась, даже всплакнула, но Елена оставалась безучастной, и вконец расстроенная Ира поплелась домой.

Облегченно вздохнув — иногда она действительно уставала от Иры, — Елена снова опустилась в кресло и стала читать письмо Петра, четыре машинописные страницы.

Она словно слышала его ровный, чуть насмешливый голос, и такой сладкой печалью защемило сердце, что слезы выступили на глазах. Как часто на заре жизни она слушала Петра, затаив дыхание, а он рассказывал об отважных путешественниках, о великих полководцах, которые, завоевав полмира, умирали в бедности и одиночестве, о подвижниках духа, что в муках проходили тяжкий путь земной и оставляли после себя светлый след, по которому шли другие.

В памяти всплыли чудесные минуты, когда под ровный голос Петра перед ее мысленным взором проходил мир, населенный разными народами, которые чтили свои обычаи, свои святыни, жили на разных континентах, но были схожи в одном: слезы у всех были одинаково солоны, а радость одинаково сладка.

Читая письмо, Елена забылась, окунулась в ту жизнь души, когда все будничное, мелкое размывается, как предметы в тумане, а остаются только вечные ценности.

В письме были и такие строки:

«Помнишь ли, милейшая кузина, наш разговор о чеховской Душечке? Конечно же, помнишь, потому что память у тебя цепкая. При всем моем преклонении перед этой женщиной, одно обстоятельство весьма огорчает меня: она не имеет собственного источника энергии, аккумулятора, что ли. Уж прости за техническое сравнение, но более точного я сразу не нашел и ухватился за это, потому что оно по сути точное. Аккумулятор нуждается в регулярной подзарядке, то есть, время от времени нужно его подержать под определенным электрическим током, чтобы продолжал функционировать. Без этой подпитки он становится бесполезным. Такой подпиткой для Душечки была возможность кого-нибудь любить. А когда этой возможности не стало, она превратилась в пустое, неинтересное существо. Я хочу этим сказать, что Душечка зависела от случайности — придет ли в ее узкое пространство жизни, ограниченное двором и близлежащей улицей, кто-то, кого она тут же полюбит. А если этой случайности не произойдет?

— К чему это вы, достопочтенный Петр? — слышу я твой вопрос.

И спешу ответить. Все эти месяцы я пытался представить, в каком душевном состоянии ты находишься. Но я совершенно был спокоен за тебя. И только потому, что ты в отличие от Душечки обладаешь собственным источником энергии.

— Что за источник? — спросишь ты, моя кузина.

И я тебе отвечу. Я скажу, что это чувство предназначения. Не каждому человеку дано это чувство. Я говорю не об инстинкте самосохранения. Это из животного мира. А это чувство скорее религиозное. Ты родилась на свет не по прихоти случая, а зачем-то, по какому-то высшему промыслу, и это сознание закодировано в тебе. То есть человек с этим чувством никогда не покончит собой, никогда не сломается, не опустится, не потеряет гордости, потому что знает: тем самым он нарушит тайный договор, изменит своему предназначению. Это чувство постоянно напоминает о ценности жизни. Нужна еще воля, чтобы сделать жизнь полезной не только для себя, то есть исполнить предназначение. И эта воля у тебя есть.»

Елена вдруг подумала, что она всегда соглашалась с Петром. А почему? Такая бесхребетная, что ли? Да нет, не сказала бы. Собственное мнение имела и часто настаивала на нем в разговорах с другими. Но не с Петром. Надо будет подумать на досуге: что же это такое, почему Петр всегда ее убеждал? Даже не убеждал, а подводил к мысли, что она сама до чего-то там додумалась, а он только при сем присутствовал.

Долго Елена обдумывала ответ. Хотелось написать о самом важном, а самым важным было возвращение к жизни, и тут возникало много вопросов. Есть ли ее вина в гибели Валерия? Может ли она верить в какое-то личное счастье, когда его нет? Не слишком ли быстро уходит он в прошлое? А если так, то любила ли по-настоящему? Не обман ли то был? А если обман, то кто же она такая, Елена?

Никак не могла сесть за письмо.

Пришел Новый год. Она побыла на школьном балу, но недолго. Хотела провести новогоднюю ночь одна. В почтовом ящике обнаружила записку:

«Была. Ушла. Буду. Ира».

Немножко огорчилась. Сидела на кухне. На столе стояла раскупоренная бутылка вина. Пить не стала. Ей и без того было хорошо. Трудно вспомнить, какие мысли посещали ее голову, но они будили приятное чувство умиротворения и покоя. Пусть же будет таким весь год. Слишком велико было потрясение, которое довелось пережить, душа хочет равновесия и тишины.

На столе горела свеча. Елена смотрела на куполообразный язычок пламени и думала. Очнулась от этого странного мечтательного состояния, когда свеча догорела.

Улыбнулась, поднялась и ничего не убрав со стола, прошла в спальню. В окна светила луна. Машинально, не зажигая света, разделась. Подошла к окну, чуть раздвинула занавески.

«Какая ты большая, — подумала о луне. — И какая глупая».

Она чувствовала себя как в детстве, ей не было страшно, потому что где-то рядом родители — позови и прибегут. Где-то рядом Петр, спокойный, улыбчивый и все-все понимающий.

— Эй! — вдруг произнесла Елена, обращаясь к луне. — А ну-ка, признавайся — он в эту минуту тоже смотрит на тебя?

Луна улыбалась.

— Ой, все-таки ты глупая! — Елена на цыпочках пробежала к кровати и нырнула под одеяло. — А может, я глупая?

И уснула, как ребенок, с улыбкой на губах.

Утром ее разбудил барабанный бой в сенях.

— Иду! — крикнула Елена, выбираясь из-под одеяла.

«Чего это я голая? — удивилась она. — Ну, хороша! И одежду всю разбросала по полу. А вроде пьяна не была».

Она мысленно посмеялась над собой, накинула халат, затянула пояс на талии и пошла открывать дверь. Конечно же, это была Ира.

— Ах, как мы провели ночь! — восклицала она, воздевая руки. — Ты не можешь представить! Мы приезжали за тобой на «Мерседесе» Было жутко весело. Что у тебя есть?

Она бесцеремонно прошла в кухню, подбоченясь, изучила стол и сделала уверенный вывод:

— Так и есть — сидела одна. Даже бутылка осталась невинной. Ну, я это поправлю. — Налила себе фужер и выпила. — Отлично! — потом нахмурилась, чем-то озабоченная. — Погоди-погоди. Мы приезжали, тебя не было…

— Была в школе.

— Так. Допустим. А Дмитрий?

— Я его в глаза не видела.

— Он был с нами в машине. Тебя дома не оказалось, он и говорит: буду ждать, приедем вместе на такси. И остался во дворе. Ты когда вернулась домой?

— В первом часу.

— Не подождал полчаса? Что-то здесь не так.

— Может, я его убила и труп зарыла в снегу? — усмехнулась Елена. — Дам тебе лопату, ищи.

— Ты чего смеешься? — Ира была очень обеспокоена. — Он не мог уйти сам, по своей воле.

— Что ты хочешь этим сказать? — встревожилась и Елена.

— Ты знаешь, как теперь с криминогенной ситуацией. К нему могли пристать какие-нибудь. Одет хорошо. При нем, наверняка, и деньги были. Могли ограбить, избить… Если не хуже.

— Что же делать?

— Надо звонить ему. Он на самом деле хотел тебя дождаться. Все твердил — ты скоро придешь. Я еще подумала — может, договорились. И не стала встревать. Так что пошли звонить.

— Хорошо. Я сейчас, я быстро…

Елена метнулась в спальню и стала торопливо одеваться, а Ира для успокоения разгулявшихся нервов еще немного выпила, развернула конфету.

— Чудно, — произнесла она вслух. — На столе ничего не тронуто, а свеча на нет сгорела… Это же сколько надо было сидеть! Одна столько не высидишь. Что-то тут не так… Ну, посмотрим…