У Коннора дрожали и руки, и ноги. Алекса уже побывала на пике наслаждения, а у него в голове, с трудом пробиваясь сквозь пелену безумия, зазвучал мрачный злой голос: он должен немедленно прервать половой акт, иначе может наградить ее ребенком. Он представил Алексу круглой и неповоротливой, вынашивающей его ребенка, и ему стало трудно дышать. Больше не думая об опасности, он рванулся вперед, излил в нее свое семя, а его хриплый крик заглушил громкий удар грома.

Коннор покосился на окно и обнаружил, что проснулся в ярком обновленном мире. Буря стихла, и первые лучи солнца проникли в комнату, упали на кровать и высветили рассыпавшиеся по подушкам мягкие кудряшки. Шелковистая волна переливалась всеми оттенками бронзового цвета, но в ней встречались и пряди, казалось, состоявшие из тонких золотых нитей. Зрелище было великолепным. Это было настоящее сокровище, и Волкодав на мгновение почувствовал себя самым богатым человеком на свете.

Потом он закрыл глаза, прижал ладонь ко лбу и грубо напомнил себе, что все это не что иное, как иллюзия. Золото дураков.

Он был не настоящим алхимиком, создавшим нечто ценное из неблагородного металла, а обычным шарлатаном. Или, хуже того, грабителем. Движимый настроением, он попросту украл то, что не мог получить законным способом.

Голова заболела сильнее. Он заслуживает самого сурового наказания.

Алекса пошевелилась и отвлекла графа от мрачных размышлений. Во сне она сбросила одеяло и теперь лежала обнаженной на смятых простынях, нежась под ласковыми солнечными лучами. На ее губах играла улыбка. Потянувшись, она повернулась на бок, придвинулась к Коннору и прижалась к нему спиной.

Несмотря на чувство вины, он ощутил невыразимое удовольствие и, обняв Алексу, привлек ее к себе и замер, вдыхая исходящий от волос запах вербены и лаванды. Теперь в ее запах вплелся еще один компонент — очень земной, намекающий на плотскую страсть. Присмотревшись, он заметил на ее чистой коже свое семя. Грубо говоря, он таким образом пометил свою собственность.

Интересно, каково бы это было — просыпаться каждый день, обнимая Алексу?

Он подавил стон, не зная, чего ему хочется больше — плакать, смеяться или выть на луну.

Госпожа Удача — капризная спутница. Учитывая обстоятельства, у него не было никакого права делать то, что он сделал. И когда на смену рассвету пришел ясный солнечный день, Волкодав понял, что они оба оказались в еще более сложной ситуации.

Невинная юная леди и циничный распутник?

Будучи опытным игроком, он должен был знать, что слишком многое против них. Было несправедливо и нечестно лишать Алексу будущего. Несмотря на злые сплетни, Коннор всегда считал себя человеком чести.

Но теперь…

Соблюдая максимальную осторожность, граф отодвинулся. Алекса сонно запротестовала и попыталась схватить его за руку. Он легко избежал ее сонной хватки. В конце концов, у него был большой опыт уклонения от прочных связей. Его родители были эгоистичными черствыми людьми, и Коннор долгие годы считал, что эти черты передались ему по наследству, как титул. Возможно, это была одна из причин его безучастности и одиночества.

Он всегда был один.

Прикрыв Алексу простыней, Волкодав тихо собрал вещи и вышел из комнаты.

Коннор.

Алекса несколько раз прошептала его имя, словно пробуя на вкус. Имя очень подходило графу: твердое, но в то же время мягкое, чуть-чуть экзотическое и очень мужское.

— Коннор?

Нащупав только смятые простыни, Алекса сразу проснулась и села. Она была одна. Простыня упала, но несмотря на то что из окна ощутимо тянуло прохладой, ее кожа горела. Подумать только, она спала обнаженной в постели графа!

Подвинувшись, она почувствовала слабую боль между ногами, однако легкий дискомфорт быстро исчез, вытесненный воспоминаниями о волшебной ночи. Припомнив, до какой степени они были близки, Алекса покраснела, и по телу побежали мурашки.

Жар и холод?

Все правила утверждали, что произошедшее между ними неправильно. Но и в то же время… правильно. Наверное, мудрая Сюзи Чатсуорт могла бы все объяснить, однако Сюзи рядом не было. Алекса погладила подушку, еще хранившую отпечаток головы Волкодава, и поняла, что должна все решить сама.

Куда он ушел?

Встав, она подняла с ковра свою ночную рубашку и подошла к окну в надежде, что увидит графа. Одного. Интересно, он и дальше будет вести себя так? Мысль о том, что он, возможно, сожалеет о проведенной с ней ночи, заставила ее нахмуриться.

Она, конечно, может пойти следом и убедить его, что нет никаких причин испытывать угрызения совести.

Возможно.

Она могла убеждать, просить, умолять… Но не могла заставить его полюбить ее.

Это Алекса знала. Прижавшись щекой к холодному стеклу, она попыталась примириться с этой неприятной истиной, но лишь почувствовала озноб.

Скоро, очень скоро ей придется уехать. Пока им удавалось избежать скандала, но обман не может продолжаться вечно. Она вернется в Йоркшир, но какая-то часть ее все равно останется здесь. Где-то в глубине ее души всегда будет существовать пустота и боль, которая никогда ее не покинет. Она, разумеется, переживет это. В отличие от героини романа она слишком практична и прагматична, чтобы зачахнуть от неразделенной любви.

Любовь.

Да, она полюбила, но это не утешало.

Алекса стояла еще несколько минут, наблюдая, как солнце играет в прятки с облаками, а потом упрямо вздернула подбородок. Она не позволит никому омрачить этот день. Если воспоминания о Конноре и Линсли-Клоуз — это все, что она увезет с собой, она по крайней мере постарается, чтобы эти воспоминания не были печальными.

— Ее сиятельство вышла.

— Это я уже понял. — Ноги Коннора ныли от долгих часов, проведенных в седле, и он никак не мог скрыть владевшее им раздражение. — Вы можете предположить, куда она отправилась?

— Думаю, на верхние пастбища.

— Спасибо, миссис Коллоуэй. — Поморщившись, Коннор направился к двери. Судя по всему, Алекса не намерена облегчить его жизнь. — Да, пожалуйста, задержите ужин. У нас с ее сиятельством срочное дело в Хиллингтоне. Не могу сказать, как долго мы будем заняты.

— Что-нибудь случилось? — встревожилась старая домоправительница.

— Нет. — Он сунул руку в карман и сжал пальцами лежавшую там бумагу. Ее края казались острыми как бритвы. — Это небольшая формальность, но откладывать ее нельзя. Мы вернемся, как только освободимся.

Направившись по крутой тропинке, Коннор обнаружил, что идти по отдельным камням довольно трудно. А будет еще хуже. Он слишком хорошо знал отношение Алексы к необходимости подчиняться узде или вожжам. Проклятие! А как она отреагирует на кандалы?

Вряд ли хорошо.

Он стиснул зубы и нахмурился. Не то чтобы он хотел ее принуждать, но она сама предпочла игру с высокими ставками. Долг чести следует оплатить.

— Видишь, наш общий знакомый прекрасно себя чувствует, — неуверенно улыбнулась Алекса, заметив графа.

Маленький козленок щипал ее за пальцы, явно желая высвободиться. Алекса на секунду нежно прижала его к себе и отпустила на волю.

Коннор намеренно решил не смягчать мрачное выражение лица, опасаясь, что не устоит. Алекса выглядела такой беззаботной — волосы развевались на ветру, щеки порозовели от теплого солнца. Неужели он бросит тень на всю ее жизнь?

Заметив, что граф хмурится, Алекса встала. Боль и обида вытеснили из ее глаз смех.

— О, не надо… сердиться.

Коннор видел ее неуверенность, но все же она не утратила мужества, а глаза ее полыхали огнем. Возможно, он законченный эгоист, но мысль о том, что ее жизнь отныне будет связана с его жизнью, доставила удовольствие.

Только бы она его простила.

— Я не сержусь, — сказал он. — Далек от этого.

— Тогда почему вы такой мрачный, как сам дьявол?