— Потому что он тут ходил, наверняка обнаженный и босиком, и скорее всего оставил отпечатки, которые непременно сотрутся, если мы продолжим топтаться около бассейна.

— Ты права, — сказал Барри.

— Здесь нужно тщательно пройтись ультрафиолетом, — сказала Келли. — Дюйм за дюймом. Слава тебе, Господи, у нас есть кому этим заняться.

Следы убийцы, включая скрытые отпечатки, и кровь, и сперма могут флуоресцировать, то есть испускать лучи, если на них воздействовать ультрафиолетовой лампой. Келли права. Если подонок действительно спокойно здесь расхаживал в голом виде, по всей вероятности, это будет отправной точкой для следствия и самой главной уликой.

Мы прошли через раздвижную стеклянную дверь, продолжая оглядываться на двор.

— Ты все-таки считаешь, что в бассейне больше крови, чем было на убийце? — спросил Барри.

— Думаю… — сказала я и замолчала.

И тут на меня вновь снизошло понимание, так происходит всегда: оно словно выплыло из мрака подкорки.

«Мерзавец наслаждался тем, что мог сделать что-нибудь гадкое и на улице. Он убил целую семью средь бела дня, чуть не искупался в их крови, а затем разделся и долго и с удовольствием плавал, в то время как их тела варились в доме с выключенной вентиляцией. А между тем соседи отмечали дни рождения детей, подрезали кусты, жарили барбекю — и не догадывались, что преступник здесь, совсем рядом, и по-своему наслаждается этим замечательным днем».

— Его ликованию не было предела, — сказала я, взглянув на Барри. — Он подобен вурдалаку, попавшему на дневной свет. Почувствовал себя могущественным, настоящим хозяином положения. Он был абсолютно уверен в себе, когда входил сюда средь бела дня, и ни секунды не сомневался в выборе орудия убийства.

— Вот черт! — Барри со вздохом покачал головой. — Итак, он проплыл несколько кругов в бассейне, может, даже повалялся на травке, подслушивая разговоры соседей и радуясь своему триумфу. Вопрос только в последовательности его действий. Ты сказала, что кровь здесь, внизу, была свежей. Допустим. Но как ему удалось? Двоих убил наверху, расписал кровью стены, затем пришел, выкупался и убил третьего? А что в это время делала Сара?

— Еще не знаю. — Я пожала плечами.

— Ненавижу, когда меня заставляют с этим работать! — вздохнул Барри и вдруг взревел так, что я вздрогнула: — Эй, Томпсон!

Как по волшебству, появился молоденький полицейский, который не пускал нас за ограждение.

— Слушаю, сэр, — произнес он.

— Во двор никого не пускать до распоряжения начальника криминального отдела.

— Есть, сэр, — ответил он и встал около стеклянной двери. Он был слишком молод и по-прежнему необычайно взволнован своей причастностью к происходящему.

— Ну что, готовы подняться в спальню? — спросил нас Барри.

Вопрос был риторический. Ведь мы вели расследование, пытались шаг за шагом воссоздать картину преступления, а действовать необходимо по горячим следам. Мы вышли из гостиной и стали подниматься по лестнице, Барри впереди, за ним я и Келли. Наверху Барри заглянул в комнату.

— И какая необходимость тащиться сюда вдвоем? — раздался недовольный голос. — Чтобы натоптать побольше?

Этим недовольным оказался Джон Симмонс, начальник выездной криминальной группы полицейского управления Лос-Анджелеса. Сварливый и раздражительный, Симмонс не доверял никому, кроме себя самого, когда дело доходило до поиска и обработки улик. Но подобное поведение простительно, ведь он считался одним из лучших.

— Вообще-то втроем, — произнесла Келли и подошла поближе, чтобы он смог ее увидеть.

Симмонс далеко не молод. Он давно уже работает в криминальной полиции, ему около шестидесяти, и это заметно. Улыбка у него замечательная, но появляется в редких случаях. Похоже, Келли и есть такой случай.

— Кальпурния! — воскликнул Симмонс и неподражаемо улыбнулся.

И, отпихнув меня и Барри, обнял мою подругу. Келли засияла и тоже его обняла на глазах у изумленного Барри. Я уже не раз это видела и знала историю их отношений. А Барри — нет.

— Джонни был руководителем моей практики, когда я получала диплом по криминалистике, — объяснила она Барри.

— Она очень талантлива, — с нежностью произнес Джонни. — Кальпурния — моя удача, одна из немногих учениц, которые действительно ценят науку.

Теперь Симмонс перевел взгляд на меня и принялся откровенно рассматривать шрамы на моем лице, но я не беспокоилась. Я понимала, что он интересуется не из праздного любопытства.

— Здравствуйте, агент Барретт, — сказал он и поклонился.

— Здравствуйте, сэр.

Я всегда называла Джона Симмонса «сэр». Я считала его настоящим рыцарем, и он никогда не давал повода в этом усомниться. Келли была единственной из моих знакомых, кто называл его Джонни, а он, в свою очередь, был единственным, кто безнаказанно называл ее Кальпурнией, именем, которое она люто ненавидела.

— Ну хорошо, Кальпурния, — сказал Симмонс, снова повернувшись к ней. — Я полагаю, вы будете внимательны на месте преступления? Обещаете, что ни до чего не дотронетесь и не натопчете там, где не нужно?

— Обещаю, — ответила Келли и, подняв левую руку, правую приложила к сердцу. — И вот что еще, Джонни…

И она рассказала Симмонсу о заднем дворе, а он снова удостоил ее нежной улыбкой.

— Я сейчас же пошлю туда человека, — сказал он и, недоверчиво взглянув на нас с Барри, отступил. Мы шагнули в комнату.

Оставив нас одних, Симмонс, чертыхаясь, отправился на первый этаж. Несмотря на ворчание, он понимал, что нам необходимо погрузиться в атмосферу преступления. Он никогда не ограничивал меня ни во времени, ни в пространстве, никогда не давил и не заглядывал через плечо.

Теперь, когда мне уже не нужно было увещевать Сару, я остановилась и посмотрела на все взглядом криминалиста.

Мистеру Дину и миссис Лоурель Кингсли (сейчас-то я знала, как их зовут), без сомнения, было около сорока. Оба загорелые, красивые, в прекрасной спортивной форме, ухоженные. Даже в таком состоянии в них еще чувствовалась жизненная сила.

— Господи! Он был слишком самоуверен! — воскликнула я. — Не потому, что пришел сюда посреди выходного дня, а потому, что ему покорились двое красивых здоровых людей и их сын-подросток.

Глаза Дина были широко открыты, они уже превратились в глаза мертвеца, серые, словно подернутые дымкой, как мыльной пеной. А глаза Лоурель оказались закрытыми. Губы у обоих были растянуты и напоминали собачий оскал, как будто их заставили улыбаться, пригрозив оружием. Язык Дина вывалился изо рта, Лоурель крепко стиснула зубы.

«Отныне, — подумала я, — она уже не сможет их разомкнуть».

Но что-то подсказывало мне: об этом хорошенько позаботились, сама женщина наверняка была против.

— Пожалуй, он угрожал оружием, хотя вряд ли ножом, — сказала я. — Нож не произвел бы должного впечатления на такое количество людей. Скорее всего пистолетом. Большим и устрашающим.

Тела несчастных от самых ключиц были разворочены так, будто они проглотили по ручной гранате.

— Один-единственный длинный разрез на каждом, — сказал Барри. — Убийца воспользовался чем-то острым.

— Может, скальпелем? — пробормотала я. — Но разрез не слишком ровный, похоже на признаки нерешительности. Вы заметили эти рваные участки?

— Да.

— Мерзавец рассекал их тела дрожащими руками, то и дело останавливаясь, потом выгреб все, что мог, у них изнутри и выкинул, как рыбак, потрошащий рыбу.

Стоя над телом миссис Кингсли, я видела нижнюю часть ее позвоночника. Внутренние органы, которые должны были скрывать его от моих глаз, полностью отсутствовали.

— Эта нерешительность меня удивляет.

— Почему? — спросил Барри.

— Потому, что во всем остальном он действовал слишком уверенно.

Я наклонилась, желая внимательнее рассмотреть горло жертвы.

— Горло-то он им перерезал ровно и без малейших колебаний. — Я выпрямилась. — А может, это не признаки нерешительности. Может, след такой неровный от того, что убийца был очень возбужден? Ведь он мог, например, испытать оргазм.