Всего за девять десятилетий великая страна уподобится трусливой гиене, которая при виде реальной или мнимой опасности забилась под корягу, визгливо рычит на всех без разбора и в пароксизме пугливого гнева на самом деле может укусить, не думая о последствиях. Недаром, ох недаром этот зверь окажется одним из символов на государственном гербе Кемлина!

Внешнеполитическая картина изменится: Кемлин будут держать на расстоянии и пристально следить за происходящими внутри него событиями. Так и появится Лига. Желающий войны войну и получит.

А во времена астурина Гельтенстаха все было еще по-старому укладу. Сопротивление его войскам оказала, по сути, кучка отщепенцев. С этим эпизодом обычно и связывают истории о «кровопролитных боях под Кийаром», а также о ранении самого полководца. Не было казней и расправ: пришельцы не успели разозлиться как следует и в азарте боя дойти до резни, изнасилований и прочих карательных мер, так часто практикуемых победителями в отношении непокорных побежденных. Раковина с жемчужиной впустила чужестранцев и захлопнула створки, оставив их внутри.

Спустя два года — всего-навсего два года! — бравые вояки-северяне окончательно осели в красивом городе с его вальяжными, даже немного ленивыми жителями. Безмятежность передалась им, как передается простуда — по воздуху. Точно герои древних мифов, очарованные прекрасными колдуньями на острове в море, ва-косты в своей праздности завели семьи и обжились на новом месте, влив свежую кровь в жилы древней нации, что, несомненно, оздоровило ее, даже не собиравшуюся расставаться с привычными устоями и традициями. Словом, северяне стали очень быстро растворяться в кемлинской культуре и пропитываться ее ценностями. И их это устраивало.

Гельтенстах катался по провинциям своих новых владений и наслаждался мудростью этого странного народа. Где-то — не то в Энку, не то в Тайбисе — до него дошли слухи о подземном городе Агиза, Тайном Кийаре, прибежище беглых убийц-каторжан, которые в незапамятные времена стеклись в те края со всех концов засушливой страны. Тогда-то астурин и загорелся идеей побывать на запретной земле.

Именно об этом загадочном периоде жизни прославленного полководца повествовал в своих мемуарах кавалер северной астурии Поволь Сотис.

«Вчера астурин вернулся в Кийар после длительной отлучки. Он велел собраться всем боевым командирам армии и штабным, а также кавалерам из каждой астурии. Я сообщил домашним о приказе и выехал в ставку Гельтенстаха.

Там мы узнали, что наутро выступаем в Заречный Кийар, и известие это обрадовало лишь самых ретивых военачальников. Остальные отдавали себе отчет в том, что это будет утомительное путешествие в Агизе с его змеями и скорпионами, которые, в отличие от жителей Кемлина, были основными виновниками гибели наших солдат и лошадей. Но боевому приказу безоговорочно подчинились все и начали сборы.

Я не стал таить от жены цель нашего похода, у нас с нею всегда были самые доверительные отношения. Гайти переменилась в лице и после моих настойчивых расспросов о том, что случилось, неохотно пояснила:

— Вы едете к детям черных звезд. Это безрассудно! Даже мы общаемся с ними очень редко и только по необходимости, а вы для них враги. В той стычке вы убили нескольких людей из подземного города, поэтому остальные изгои будут вам за них мстить!

— В той стычке? Значит, вас по-настоящему защищала только горстка преступников? — удивился я такому откровению немногословной своей супруги.

— Они защищали не нас, они защищали Тайный Кийар. И будут защищать всегда. А нас, горожан, они подставили под удар, из-за чего в те дни пролилась и невинная кровь. Но Святой Доэтерий, хвала ему, раскрыл глаза вашему полководцу и удержал его от мести.

Это прозвучало немного двусмысленно, ибо в том самом бою наш астурин лишился одного глаза и только чудом не погиб.

Я ничего не сказал. Супруга прекрасно понимала, что ослушаться приказа не посмеет никто из офицеров. Значит, поход неминуемо состоится.

Мы выступили еще затемно. Все обратили внимание на тревогу лошадей, совершенно для них не свойственную. Об этом я мог судить по своему коню, который был не из робкого десятка. Мне вспомнились слова жены, но я видел пример нашего астурина, как ни в чем не бывало гарцевавшего на вороном скакуне.

За мостом расстилалась пустыня Агиз. К тому времени солнце поднялось над горизонтом, и Бороз Гельтенстах, как всегда, набросил на голову свой черный колпак, защищая белокожее лицо от ожогов. Ехал он впереди и выглядел весьма озабоченным. Никто не смел побеспокоить его.

Вскоре вернувшиеся разведчики доложили, что путь через мост свободен, а они смогли разглядеть древние постройки Заречного Кийара. Но людей, сказали они, в городе видно не было — он казался мертвым.

Астурин пришпорил вороного, и за ним двинулась вся армия.

Нашему взору предстал романтический пейзаж. Над старинными башнями города пустыни медленно кружили величественные птицы, время от времени издавая протяжный тоскливый свист и клекот. Солнце касалось лучами их золотого оперения. Странное марево висело над самой высокой постройкой, а утро, несмотря на безоблачность, было необъяснимо мрачным. Изменился сам воздух, померкли лучи светила, как если бы я смотрел вокруг через слегка закопченное стекло.

Те люди возникли неожиданно. Мне даже показалось, будто они вынырнули из пустоты, и, делясь позже своими наблюдениями с друзьями, я узнал, что им померещилось тогда то же самое.

Назвать парламентеров нищими изгоями было нельзя. Наоборот, одеты они были роскошно и держались с достоинством, словно какая-то невероятная подземная элита. Кожа этих кемлинов имела бледно-сероватый оттенок и сильно отличалась от золотистого загара их соотечественников из восточной части города. И не только это было разницей меж ними. У заречных было жесткое, почти злое выражение лиц.

— Вы не пойдете дальше, — спокойно сказал седовласый высокий старик, окруженный молодыми мужчинами в затейливых доспехах. — У вас есть верхний город. Довольствуйтесь им.

Пустыня, кажется, померкла еще. Лошади захрапели, а крики золотистых птиц стали еще протяжнее.

Удивленный и даже очарованный дерзостью жалкой кучки людей, вышедших навстречу целой армии почти безоружными, астурин Гельтенстах спросил старца, знает ли тот, кто перед ним.

— Да, знаю. Ты — первый чужеземец, кто увидит. Но войдешь с нами только ты. Твое войско останется снаружи.

Астурин придержал вдруг взъярившегося вороного, взглянул в небо, а после рассмеялся:

— Ты говоришь с тем, кому поклонились и отдали свои армии владыки семи государств этого мира!

Вороной привстал на дыбы. Невероятно, но небо в самом деле темнело, как в сумерки, хотя солнце, уже не так слепившее глаза, оставалось на своем прежнем месте — взошедшим над горизонтом востока.

— Восьми, — невозмутимо поправил его старец. — Но ты прав: в Восточном Кийаре никогда не было надежной армии — и только поэтому мы позволили вам быть здесь. Нам нужна твоя армия семи астурий, нам нужен тот, кто умеет обращаться с властью, но притом обладает здравомыслием и не пытается подчинить себе сильнейшего.

По стройным рядам наших пробежал ропот. Гельтенстах снова захохотал:

— Мне говорили, мол, жители подземного города — безумцы, но то, что вижу я, превосходит самый красочный рассказ. Мои пушки сметут эти развалины и развеют их обломки по пустыне задолго до того, как настанет час обеда. А все, кто выйдет на поверхность, будут погребены под руинами. Ты хочешь войны, кемлин?

Старик прищурился. Мне отчетливо подумалось, что за разговором он тянет время, лелея некий умысел.

— Ты мне нравишься, беловолосый полководец. В наших краях людей с белыми волосами и красными глазами считают священными избранниками. Приглядись — я тоже вовсе не сед и не так стар, как может вам показаться издалека. Я такой же, как ты, о самонадеянный ва-кост! И я могу сделать тебя третьим хранителем… если, конечно, ты проявишь благоразумие и пожалеешь жизни своих солдат, а также наши силы. Я сделаю тебя третьим в обмен на семь астурий, которые отныне будут охранять безопасность завоеванного вами Кийара!