— Что это, Карди? — Паллада посмотрела на мужа.

— Скорее всего, все-таки эн-пи-си, — пожав плечами, ответил Дик, но Эфимия тут же перебила его фразу протестующим воплем:

— Это был не «непись»! Это был живой человек! Живой!

Калиостро поднялся с корточек и терпеливо присел рядом с нею на краешек кресла.

— Ну вот подумай-ка сама, терновая колючка: все эти, — он кивнул на микро-ДНИ, завалившие половину стола дочери, — игры заточены исключительно под тебя. Туда не пустят даже нас с мамой. Ты сдавала генограмму перед регистрацией?

— Естественно!

— Ну вот и все. Там только твоя территория. Ни разработчики, ни администрирующий персонал попасть внутрь локалов не смогут. В их возможностях — работа с программой извне. Просто тебе попался отлично проработанный эн-пи-си.

— Нет! Ну пап, почему ты снова сомневаешься в моих словах? Говорю тебе — это был одушевленный персонаж, живой человек, у которого что-то стряслось. Никакой «неписи» не доступны такие эмоции. Что же я, по-твоему, мало повидала на своем веку «неписей»?

— Уж побольше нашего, что правда, то правда, черт возьми! — ввинтила Фанни, настежь открывая окно с видом на Парк-авеню и Ист-Ривер, поблескивавший на солнце и закованный в многоярусные секции набережных, к которым то и дело приставали то водные катера, то воздушные туристические судна, высаживая на берег и подбирая с пристаней пассажиров. — Фим, тебе следует проветриться. Сходи, подыши.

— Отпустите меня на ТДМ — и я проветрюсь идеально!

— Та-а-ак, понятно, — Дик поднялся и пошел к выходу. — В другой раз, юная мисс, изобретите что-нибудь более изощренное, чем призраки в многомерниках.

— Па! Ну это правда! Ма, ну скажи ему, что я ничего не придумывала!

Калиостро остановился в дверях и указал на отключившийся голопроектор:

— Видишь чудо-агрегат? Для его использования не нужен анализ ДНК. Ради будущего спектакля дарю тебе эту подсказку. Может быть, в нем ты разглядишь тень отца Гамлета за спиной диктора… Или, на худой конец, фантом оперы в рекламе верещащих жвачек.

Эфимия перевела растерянный взгляд на мать, но та лишь вздохнула и развела руками:

— Если верить гороскопам, не бывать тебе в Пирамиде Путешествий еще как минимум два года… Я сделала все от меня зависящее…

Девушка содрогнулась: от словечка «гороскопы» повеяло инквизиторскими застенками, темными временами и гаданием на кофейной гуще.

— Каким гороскопам? — спросила она.

— Да всем. Козерог, родившийся в год Быка — это испытание не для слабонервных.

— Великий Конструктор! Мои родители помешались! Ты мне еще средневековую книгу порекомендуй… Эту, которая про отлов и допросы ведьм…

Направившаяся вслед за мужем Паллада тоже чуть задержалась в дверях:

— Ну, в свете того, что ты нам рассказала… э-э-э… помешались как раз не мы. И порекомендовать тут стоит не «Молот ведьм», а что-нибудь об одержимости бесами.

— А кто это?

— А ты не в лабиринтах «неписей» гоняй, — едко подметила Фанни, — а в ГК хоть раз загляни и почитай полезную информацию. От лишних знаний еще никто не помер. А с такой эрудицией, как у тебя сейчас, какой из тебя, к черту, мета-социолог?

— Не знала, что в обязанности мета-социологов входят шаманские практики изгнания бесов!

Паллада дернула плечами, сделав вид, будто замечание дочери ее слуха не достигло.

Две теплые ладони прикрыли ее глаза с древним, как мир, и не требующим слов предложением поиграть. Эфимия улыбнулась, представляя себе подкрадывавшегося к ней Луиса, и закрыла виртуальную книгу. Видимо, он решил, что она просто любуется Гудзоном.

— Наве-е-ерное, это… Стивен? — с выражением продекламировала девушка.

Тут же из-за спины послышался возмущенный вопль:

— Че-е-его?!

Она захохотала — сочный, завлекательный смех достался ей от матери — и совсем отключила компьютер. Линза восстановила прозрачность. Эфимия повернулась на гранитной тумбе парапета, водружая руки на плечи приятеля. Чтобы видеть ее лицо, Луису приходилось запрокидывать голову и щурить от солнца голубые глаза.

— Здравствуй, Лу! — торжественно сказала она.

— Здравствуй, Эфимия! — в тон ей ответил Луис. — Ну ты и забралась — я прошел всю набережную!

Девушка смотрела на него и ощущала что-то необычное, как будто за считанные дни повзрослела и стала относиться ко всему с той серьезностью, которая никогда прежде не была присуща ее легкомысленному нраву. Куда делось то бездумное кокетство и полудетское самодовольное хвастовство — мол, вот какой у меня красивый парень, одна из лучших игрушек среди всех, которыми я когда-либо обладала! Взвешенное, глубокое чувство шевельнулось в душе при виде его искристых глаз, на дно которых нырнуло весеннее солнце. Она смотрела на него, словно видела впервые, но знала давно. Смотрела так, точно сама стала другим человеком. А Луис был прежним: все те же длинные светло-русые волосы при темных ресницах и бровях, чуть асимметричное лицо, улыбка — то ли застенчивая, то ли озорная…

— Что-то не так? — нарушая затянувшуюся паузу, спросил он.

А она уже знала, чего хочет, и смотрела серьезно, испытующе.

— Все так, — Эфимия обрисовала пальцем его губы.

— Кстати, почему это ты сидишь на камне? Лето тебе, что ли?

— Ох, только без назиданий! На сегодня мне хватило папочки с мамочкой.

— А ну слезай!

Луис стащил ее с тумбы и покружил на руках. Эфимия почувствовала себя уютно, как в гнездышке, и плотнее прижалась к его груди.

— Ты сегодня какая-то странная.

— Потому что я соскучилась.

— Я тоже. Что там, в Москве?

— Дед снова приглашал меня на свою работу. Они занимаются такими странными вещами… Он дал мне послушать запись «крика» ДНК. Говорит, они хотят установить связь между трансдематериализацией и внетелесным опытом…

— Каким опытом?

— Внетелесным. Пока этот опыт доступен только Эфию — помнишь его, Лу?

— Конечно! Он со мной играл в детстве и еще так смешно говорил…

— Сейчас он говорит уже совсем чисто, а характер у него все тот же. Да, насчет трансдематериализатора… Папа меня не пустил.

Юноша засмеялся:

— А мама предупреждала, что так и будет. Она знает его лучше нас с тобой.

— Может, тогда она попробует поговорить с ним? На правах давней подруги?

— Бесполезно. Она знала, что мы ее об этом попросим, и посоветовала не напрягаться. В этом вопросе твой папа непреклонен. А что это ты читала?

— М-м-м… неважно!

Эфимия тут же закопошилась в его руках и спрыгнула на землю.

— Стоп!

— Да ничего я не читала! — она бросилась наутек.

— Стой! — он догнал ее, ухватил за краешек пальто и снова сгреб в объятия. — Ну-ка рассказывай!

— А-а-а! Не щекочи! — Эфимия извивалась в приступах смеха. — Я боюсь щекотки!

— Что читала?

— Я фильм смотрела.

— Не ври, у тебя синим светилось, — Луис поднял ее руку с браслетом на кисти.

Эфимия улучила момент и вырвалась. Петляя, они помчали к парку на третьем ярусе, и он нарочно поддавался ей, делая вид, будто не может догнать, но стоило им вылететь на зеленый газон, девушка была настигнута одним рывком. Хохоча, оба покатились по траве.

— Не смей щекотать! — Эфимия предупредительно выставила палец, и Луис тут же подмял ее под себя.

— Мне нравится твой смех.

А ей нравилось его тепло, его головокружительная близость и игра, которую можно было повернуть в любую сторону.

Со стороны реки дунул прохладный ветер, взъерошив кроны старых тисов над ними. Эфимия облизнула губы и потянула Луиса к себе, а потом задохнулась от жаркого и жадного поцелуя. Пусть, пусть все будет не так, как тогда. Пусть исправится ошибка, от которой остался отголосок, но не было памяти!

— Лу, поехали? — шепнула она.

Он понял, немного удивился, но встал, протянул Эфимии руку и отряхнул ее пальто от мелких веточек и листиков. И они побежали к нему домой, где она была тысячу раз, но с этой целью — впервые. Они бежали, подгоняемые весенним безумием, полные сил и безудержного желания растратить их — догоняя друг друга, вопя от дурацкого, необъяснимого восторга, пугая встречных прохожих, которые потом еще долго оглядывались на них, сдерживая скулящих от радости собак.