— Че-е-его?! — глаза у Нэфри полезли на лоб. — Какая еще беременность?!

Веги прыснула.

— Вы будете расписываться? Пишите: «Ответственность за свое здоровье и здоровье ребенка беру на себя»!

— Какого ре… Да… Ы… Да идите вы… сами знаете куда! Идиоты! — Нэфри разорвала бумагу и отшвырнула клочки на носилки. — Придурки! Вы осматривали меня, анализы проводили, чтобы такие заключения писать?!

— Что вы сделали?! — разъярилась медсестра. — Это документ!

— Нет никакого документа! Что за документ, в котором пишется такая чушь?!

Веги заливисто хохотала.

— Медики, Протоний покарай! Чему вас только учат! А после этого они будут говорить всякие гадости на настоящего врача! Уж он, во всяком случае, отличил бы беременность от воспаления коленки! И синяки на венах не ставил бы! И…

Отмахнувшись, реаниматологи побрели к машине, а Нэфри в запале все кричала им, каким она представляет себе настоящего врача и какие они недоучки.

— Веги, ну ты видела? Они полные идиоты!

— У меня уже живот болит, — простонала та, сгибаясь пополам.

Нэфри не выдержала и улыбнулась:

— Это у тебя тоже беременность. На нервной почве.

— Конечно, ага. Но попала — ты.

— Это еще почему?

— Потому что «Вселенский калейдоскоп-пресс» выпускает еще и вечерние светские газетенки, где публикуются всевозможные городские сплетни. Поэтому ты попала!

Лицо Нэфри вытянулось, и девочка захохотала еще сильней. Сотрудники же в окнах, забыв о текущих заботах, по-прежнему терпеливо ждали, чем кончится сцена.

— О, нет! — простонала певица.

— О, да!

— О, нет! Нет! Нет! Поехали отсюда!

— Это уже не поможет.

Нэфри запрыгнула на мотоцикл и едва дождалась Веги. Сорвавшись с места, они стремглав унеслись прочь.

Веги сама не знала, насколько оказалась права.

Дайнио отлип от окна и поправил свою шапочку. Суровым взором смерил он коллег:

— Вы что, бездельники, не узнали солистку «Создателей»?!

Нисколько не смутившись, ему тут же ответила миленькая Сафти, так умело шагавшая по головам сослуживцев:

— Конечно узнали, Дайнио!

— Тогда я не понял, ты почему еще не пишешь заметку?! — взъярился он. — Сдача номера через полтора часа!

— Я уже пишу! — она кокетливо поморщила вздернутый носик. — Уже пишу! Только мне нужно сбегать к Окити. Это все случилось на седьмом этаже. Она наверняка в курсе. Все уточню — и через полчаса сдам тебе заметочку.

— Ну смотри у меня!

Они почти не таясь отправили друг другу по воздушному поцелуйчику, и Сафти выскочила за дверь под ненавидящими взорами женщин-журналисток.

Затон встретил горожанок долгожданной прохладой. Здесь пахло хвоей громадных сосен с мягкими иглами, которые свисали, будто гривы лучших скакунов кийарской конюшни. Устойчивые к жаре и сухости, сосны эти ценились куда выше остальной растительности, но выживали только в пойме реки на восточном берегу. Пустыня наступала, однако длинные корни старых деревьев уходили глубоко под землю и питали ствол и крону.

— На чьей конюшне вы тренировались? — спросила Нэфри через плечо, сбрасывая скорость.

— Ювара Латориса. У Ноиро там был его собственный конь, который признавал только его…

— Собственный — это выкупленный?

— Не-е-ет! Это такой конь, которого могли дать только брату, остальных тот просто не подпускал. Ноиро заботился о нем, денник чистил, его самого, водил на реку купать. У них были очень странные взаимоотношения: от любви до ненависти. Никто их понять не мог.

— Хм! Очень интересно.

Певица свернула к самой реке и по узкой дороге поехала в сторону фермы Латорис, часть которой хозяин оборудовал для занятий конным спортом и конных прогулок по историческим местам — охочих до этого туристов было немало.

Давно Нэфри не была здесь! Года два, наверное… Или даже три? И это не сравнить с плаванием, где, однажды научившись, уже не разучишься. Сомнения закрались в душу: а стоит ли рисковать? Но она отогнала их. Нет ничего лучше запаха лошади, движения мускулов бегущей лошади, топота копыт лошади. Была это генетическая память или что-то иное, девушка не знала. Стоило увидеть скакуна — и сердце начинало колотиться сильнее, а мышцы сжимались пружиной в предвкушении полета во весь опор.

С семи до двенадцати лет она жила с мамой в Са-Аса, городе на границе Агиза и узлаканской степи Араш-Туромт. Там она посещала маленькую двухэтажную школу — одну из трех в Са-Аса, где и учителя были не по всем предметам, и о существовании самих предметов девочка узнавала от своей матери; с нею же их и проходила. Все свободное от учебы время Нэфри проживала в седле, а то и без него, верхом на самых бешеных лошадях местных конезаводчиков.

Ее мать знали почти все жители Араш-Туромта и уважали, как большого ученого из большого города, поэтому многие почитали за честь обучать ее дочь верховой езде, стрельбе из пращи на скаку и всевозможным акробатическим трюкам. Развив гибкость и укрепив тело, как настоящий степной житель, Нэфри умела пролезать под брюхом скачущего галопом коня, спрыгивать ему на спину с дерева или из окна второго этажа, вставать на попоне во время бега, попадать точно в цель и еще много чего, совсем не нужного в городе. Еще она умела мериться силами с мальчишками, и те не раз выли от боли, расшибив кулак о мышцы ее брюшного пресса, получив пяткой в нос или деревянным мечом по хребту. Ее даже называли мальчишкой в юбке, хотя юбки она не надевала ни на праздники, ни в школу, да и вообще ненавидела всю женскую атрибутику. А уж высоченная тетовица, что росла во дворе дома, угол в котором снимали тогда они с мамой-археологом, и подавно была ее вторым жилищем. Там она с приятелями строила домик, туда таскала птиц-подранков, и некоторых ей удавалось вылечить и отпустить на волю.

Потом все кончилось. Бабушка заболела и попросила их вернуться в Кемлин. Нэфри была рада увидеть бабушку и свой любимый чердак, забитый антикварной рухлядью, но в глубине души она сильно скучала по Араш-Туромту, лошадям и звездам над тихой ночной степью. Узнав о Затоне, она стала приходить на занятия и очень быстро получила статус тренера. Вскоре она самостоятельно обучала группу новичков-сверстников, удивляя их и других преподавателей-жокеев нездешним мастерством.

Почти ни одной свободной минутки не было у девочки в те годы. Учителя вокала, обнаружив у нее волшебный голос, настояли на ежедневных занятиях — для этого они ухитрились заполучить в союзники Агатти Иссет, мать Нэфри, несмотря на то, что раньше она и слышать ничего не хотела, кроме как об археологической карьере дочки. Однако, чтобы укрепить влияние своей дисциплины на разум дитя, госпожа Иссет стала еще чаще водить Нэфри на геологические, минералогические, исторические и археологические выставки. Кроме всего этого, девушка преуспевала и в Затоне. Что уж удивляться ее совершенной непросвещенности в делах романтических?

До восемнадцати она даже не задумывалась, что может понравиться кому-то как женщина, а не напарник в играх или учебе. В девятнадцать бывший одноклассник, приятель Камро Риза и такой же ветреник, все-таки добился от «неукротимой дочки шамана» поцелуя, а спустя полгода обаял настолько, что они стали близки. Увы: вскоре Нэфри убедилась, что с такой же легкостью и непосредственностью этот красавчик крутит романы и с другими девицами, ни в чем себе не отказывая. Почувствовав себя идиоткой из сопливого фильма для дамской аудитории, Нэфри отчаянно погрузилась в учебу и сумела выдавить из души боль, которую в момент разрыва считала нестерпимой. Только спустя год она узнала от знакомых, что Камро, узнав о причине их ссоры, отнюдь не воспринял это как слезливую сериальную драму, а поймал и сильно поколотил бывшего дружка за предательство подруги. Девушка не ожидала от него такого поступка, ведь он и сам был образцовым повесой.

— Ну и что? — беззаботно сказал тогда Риз, обняв ее за плечи. — Мои девицы — просто девицы, а ты такая — одна. Будь ты моей девушкой, я перестал бы себя уважать, если бы полез в постель к другой. Так и скажи своим ухажерам: «Будешь иметь дело с Камро, если обидишь его шаманку!»