«Теперь они пресыщены той пищей, которую подсунул им бог-целитель и двенадцать, — шустро думал Айят, да и гнев наконец освободил грудь Ноиро, вырвавшись вместе с истошным криком. — Он напичкал Посланников до отказа своими големами, и теперь им невмоготу будет гнаться за нами. А чтобы преобразовать проглоченную силу, все равно потребуется некоторое время».

Ноиро увидел, как сорвались со своих постов ученики и как покинул разбитую молнией вершину учитель, а обожравшиеся и неуклюжие Посланники завязли в воздухе, подобно мухам в сиропе.

Айят дерзко несся к сияющему небесному водовороту, которым завершалось Междумирье. Серебристые облака кружили над шпилем огромного обелиска, точно вытесанного из чистейшего льда. Воздух здесь уплотнился, обрел густо-фиолетовую окраску и потяжелел.

«Мы спасены!» — огибая башню и спускаясь широкими витками на стены с бойницами, воскликнул сокол.

И лишь оказавшись на мосту, перекинутом через глубокий ров, попутчики обнаружили, что они здесь не одни. Две женщины и двое мужчин стояли под навесом у ворот и наблюдали за гостями.

— Нам нужно в Обелиск, — принимая истинный облик, вслух сказал им Айят.

Они продолжали смотреть. На этих людях были длинные дорожные плащи одинакового покроя. Наконец навстречу прибывшим выступила темноглазая изящная брюнетка с проницательным взглядом и совсем еще юным лицом.

— Мир устроен так, — проговорила она, не отводя глаз от преобразившегося в свой настоящий вид Элинора, — что за все нужно платить. Только что ты создал новое звено, целый мир — и не имеешь права бросить его на произвол судьбы. Вы пройдете, но Альвинор отправится с нами туда и довершит начатое. Такая плата. А потом будет видно.

Вторая женщина, пышнотелая статная блондинка, чувственно улыбнулась полными губами сразу и Айяту, и Ноиро, и Та-Дюлатару.

— Чего она от него хочет? — шепнул Ноиро, подавшись к уху Айята.

— Она хочет вернуть Альвинору кое-что, принадлежащее ему, — вступил в разговор высокий мужчина с ярко-зелеными глазами, небольшой бородкой и такими же длинными и пепельно-русыми, как у Элинора, волосами, распущенными по плечам. — И поручить ему работу.

— Ваццуки прав, — кивнула темноглазая. — Мы отправимся туда впятером. Таково предназначение.

— Но мы же спешим! — воскликнул журналист, не обращая внимания на рукопожатие Айята, пытавшегося его вразумить.

— Здесь вообще нет времени, звездный человечек, — грудным голосом ответила ему блондинка, приблизилась и провела пальцем по кромке выреза своего бархатного платья. Ноиро показалось, что где-то рядом зашипела змея. Он отпрянул, однако успел увидеть, что зеленоглазый бородач, названный брюнеткой Ваццуки, подал присоединившемуся к ним Элинору нечто, издалека напоминающее стеклянную сферу. — Не скучай и не бойся, это не твое испытание!

Он готов был поклясться, что на одно мгновение между ее аппетитных подушечек-губ мелькнул раздвоенный алый язык, а зрачки сошлись в вертикальные черточки по центру серо-голубой радужки.

— Сладкий! — она сделала вид, будто хочет его игриво куснуть, и метнулась к своим попутчикам, зачем-то открепляя от корсажа кроваво-красный бутон розы.

А потом они вдруг все как один приняли облик крылатых черных ящеров и, взлетев, растворились в фиолетовом сумраке Обелиска…

— Так и будете стоять? — сварливо проворчал знакомый голос позади Ноиро и Айята, провожавших взглядом загадочную пятерку.

Из разлома в земле, постанывая, выволакивал искалеченное окровавленное тело Та-Дюлатар. Разлом полыхал огнем, и темно-серый плащ целителя густо дымился.

— Но… ты же… — растерялся Ноиро и для подтверждения посмотрел на юного сына племени Птичников, а потом в сторону только что захлопнувшихся ворот в Обелиск. — Это правда ты?!

Элинор только буркнул что-то неопределенное. Лишь тогда они, опомнившись, догадались броситься ему на помощь.

— Ох и надоело же мне все это… — прохрипел лекарь и лег, вытягиваясь на земле между въездом на мост и закрывающимся разломом. — Сколько уже можно помирать? — он мазнул ладонью под разбитым носом. — Так недолго окончательно утратить веру в людей…

— Что нужно делать? Говори, мы перевяжем или…

— Да само пройдет сейчас, это же… уф… это же Обелиск… иллюзия….

— Ничего себе — иллюзия! Кто тебя так?

Элинор язвительно усмехнулся:

— Верные и любящие подданные!

Раны его и в самом деле затягивались с невероятной скоростью, переломы срастались, ожоги покрывались здоровой кожей, опаленные волосы отрастали. Айят молча сидел рядом на корточках, а Ноиро никак не мог понять, откуда здесь взялся Кристиан, только что на их глазах улетевший в Обелиск с остальными:

— А когда успели-то?

— По-твоему, три с половиной тысячи лет — не срок? — лекарь наконец смог подобраться и привстать на локте, все еще поохивая от боли в разбитых и только-только заживающих ребрах. — Тут вот… — он вытянул из кармана большую черную пуговицу и подкинул ее на закопченной ладони. — Это пропуск нам… от хогморов… Ноиро, прекрати ковыряться в моей памяти, позволь мне перевести дух, и я сам удовлетворю твое любопытство.

— Нам пора к предкам, ушедшим-за-горизонт-в-ночь, — подал голос Айят.

— Вот, слышишь его? — подтвердил Элинор, уже садясь и утирая оставшуюся кровь. Она удивительно легко для крови исчезала не только с кожи, но и с материи, как под ластиком в руке художника. — Сейчас, мальчик, дай время хотя бы подняться на ноги… Ноиро, ну какой же ты докучливый, Протоний тебя покарай! — он улыбнулся. — Ну на же, на, смотри уже! Погубит тебя твое любопытство когда-нибудь…

Ноиро закрутило в водовороте воспоминаний лекаря.

Он видел отнюдь не каждый день его жизни на неизвестной земле, лишь самые яркие воспоминания — когда люди строят прекрасные города и веселятся на праздниках, когда встречаются влюбленные, когда творят шедевры мастера искусства. Ему хотелось обратно, он ни на минуту не забывал о тех двоих, которых оставил там, перед Обелиском, но шли годы, десятки, сотни лет, сливаясь в озера тысячелетий. И он терпел, ждал, привычно погружаясь в работу и стараясь не думать о своем настоящем деле. Ему это было не впервой — и терпеть, и ждать, а десять лет или тысячу — уже не имело особенного значения…

Он был среди людей, создавших его в том мире, который сотворил он сам, и его почитали, но не страшились.

А потом… воспоминания пластались короткими полуобгорелыми лоскутами.

Тварь, похожая на гигантскую бурую жабу с хвостом, волочет за собой безвольных людишек, некогда творивших и любивших, а ныне покорных ей. Она взяла их на простые, самые простые низменные инстинкты: страх, голод и холод, желание быть как все, но при этом богаче и влиятельнее других членов стаи. Она внушила им, что они вольны выбирать сами, без хогморов, которые якобы управляют ими по своему усмотрению. И таких жаб было много, очень много, и люди породили их сами, деградируя и впадая в дикое безумие.

Он лицезрел гибель соратников — людей, еще сохранивших здравый рассудок. Он бился за них, но тех, других, было больше. Он видел, как калечили зеленоглазого хогмора из их квинтериума, но к тому времени его самого уже добивали в собственном Бастионе — самом прекрасном здании Рэанаты недавнего прошлого[17]…

Он погиб, даже не зная, удалось ли выжить остальным, и только вновь увидев фиолетовую мглу Обелиска с острым ледяным шпилем и нащупав в кармане заколку хогмора мудрости, понял, что завершил миссию, обрел свободу и получил возможность провести своих спутников туда, куда живым заказан путь.

Пелена сползла. Ноиро смотрел в глаза уже поднявшегося на ноги и слегка похлопывавшего себя ладонью по локтю Элинора, который ждал его со скрещенными на груди руками и скептической усмешкой на устах.

— Ты удовлетворен подробным отчетом о моей неудачной административной деятельности, мэтр Сотис? Или задержимся тут еще? Разобьем лагерь?