Когда малыши раздарили цветы и каждый десятиклассник стоял с букетом, вперед вышла Жукова. Марийка увидела, что ее подруга тоже взволнована. Юля прижимала к груди полученный подарок. Так получилось, что ей его преподнес Митя, и это почему-то особенно растрогало Юлю.

— Дорогие Татьяна Максимовна, Юрий Юрьевич, дорогие учителя! — торжественно прозвучал в весеннем воздухе Юлин голос. — Разрешите перед нашим последним звонком поблагодарить вас за ваш благородный труд, за то, что учили и воспитывали нас! Сердечное спасибо вам от всех учеников и учениц десятого класса!

Юля посмотрела вверх. Над школой сияла нежная майская голубизна, и в ней, как парашютик, серебрилось единственное на всем небе пенистое облачко.

— Перед лицом всей школы даем торжественное обещание, что мы оправдаем ваши надежды, что мы честно и самоотверженно будем работать на пользу нашей любимой Родины, как работают лучшие сыны и дочери советской земли. А вам, — Юля повернулась к первоклассникам, — спасибо за цветы, за пожелание успехов, и в свою очередь от всех выпускников желаю всегда хорошо учиться, по-ленински, с пятерками переходить из класса в класс, любить и уважать своих учителей. И чтобы, выучившись, стали вы славными гражданами нашего государства, строителями Коммунизма.

Вышел к столу пионер-трубач, ослепительно сверкнул на солнце горн, он поднял его вверх и заиграл. И все флаги взметнулись еще выше. И когда замолк трубач, настала глубокая, словно завороженная, тишина. Только где-то на улице, за каменным домом школы, весело звенели трамваи и перекликались сирены.

В тишине Татьяна Максимовна торжественно взяла звонок и подняла высоко вверх. Еще мгновение, и знакомый звучный звон в последний раз прозвучал для притихших десятиклассников. Марийка с невольной грустью ловила отзвуки эха, отозывавшегося в дальних уголках школьного двора.

Кто-то положил ей на руку теплую ладонь.

— Нина?

— Задумалась, Мавка? Нет, теперь ты уже не похожа на Мавку, Марийка. Другой стала, взрослой. Только я, кажется, не подросла.

Марийка пристально посмотрела на подругу:

— Ошибаешься, Нина. Ты тоже выросла. Еще как!

Нина поняла, зарделась.

Десятиклассники шли на последний урок. Из окошечка на фанерном листе, где отмечалось, сколько дней оставалось до экзаменов, выглядывала цифра «5».

Каждый вечер теперь в школе дежурили учителя, и каждый ученик мог получить у них нужную консультацию по основным предметам. Большинство десятиклассников готовились к экзаменам группками по двое, по трое. Проверяли знания, экзаменовали друг друга.

Юля и Нина приходили к Марийке и Варе и часто работали вчетвером. Лида Шепель училась вместе с Вовой Морозом. Был свой кружок у Юры Карпенко.

Виктор Перегуда готовился к экзаменам сам. Юля беспокоилась, не тяжело ли ему, приглашала присоединиться к их группе, но Виктор решительно отказался.

— Мне в самом деле тяжело, — ответил он, — и твоя забота меня трогает, спасибо тебе, Юля. Но тем более я буду гордиться, если хорошо сдам экзамены. Я же, ты знаешь, не люблю ничего легкого. Так что подсаживать меня не надо, сам вылезу.

— Экзамен — не дерево, — улыбнулась Юля.

— Видишь, я должен привыкать к трудностям, — задумчиво продолжал Виктор. — Представь, как мне будет тяжело работать в цехе, и учиться вместе с тем. Но, знаешь, я верю, что уже через два года смогу самостоятельно варить сталь.

Он глянул на Юлино лицо и скороговоркой прибавил:

— Ну, ясно, этот вопрос еще не решен, не решен…

Один только Мечик Гайдай не готовился к экзаменам. После воспаления легких у него появилось какое-то осложнение. Сейчас он уже медленно выздоравливал, но пропустил в последней четверти много уроков, и вдобавок чувствовал себя еще очень слабым, и, разумеется, не могло быть и речи, чтобы он появился на экзаменах.

В один погожий день его пришла навестить целая группа десятиклассников.

Гайдай лежал в больнице. Пройти к нему в палату разрешали только кому-то одному из его товарищей.

— Кто пойдет? — спросил Виктор. — Справедливее всего будет, чтобы пошла Юля. Она, как секретарь комитета… Одним словом, думаю, что возражений не будет. Пусть разговаривает с Мечиком от нашего имени.

— Если такое решение, я…

Юля не досказала, так как встретилась с умоляющим взглядом Марийки. Какой-то миг Жукова колебалась. Ей тоже хотелось увидеть Мечика. Или может, сделать вид, что не поняла немого языка Марииных глаз? Но так поступить она не могла.

— Если такое решение, — снова повторила Юля, — я категорически возражаю! Пусть идет Марийка! Она больше всех беспокоилась о том, чтобы Мечик учился, помогала нему. И вообще… Думаю, что ясно. Возражений нет? Чудесно. Передайте цветы Марийке!

Марийка вспыхнула, глянула благодарно и растроганно на Юлю и с букетом цветов пошла за санитаркой на второй этаж.

Ей хотелось спросить санитарку, как выглядит Мечик, очень ли похудел и когда его выпишут. Марийке казалось, что она не видела парня по крайней мере целый год. Как он ее встретит? Что она скажет ему, когда войдет в палату?

Дома часто вспоминала о нем и даже проводила с ним в мыслях искренние разговоры, а сейчас не могла придумать нескольких слов, с которыми надо было обратиться к больному.

В длинном коридоре стоял специфический запах лекарств. «Сейчас, сейчас увижу», — мелькнула мысль, и в Мариином воображении встало лицо Мечика, когда он провожал ее к трамвайной остановке, когда рассказывал о своих чувствах к Лиде Шепель.

Казалось, что она увидит сейчас совсем другого Мечика, не того, которого знала раньше.

— Вот здесь! — сказала санитарка и отворила дверь в палату.

Мечик сидел на постели, опираясь спиной о подушку. Худые и словно удлиненные руки лежали поверх одеяла. На коленах у него лежала шахматная доска. Увидев на пороге Марийку, он улыбнулся, и по его щекам расплылся бледный румянец.

— Видишь, сам с собой играю. Придумываю здесь одну интересную комбинацию.

Он осторожно отставил в сторону доску и указал Марийке на стул.

— Вот ты и пришла, — сказал так, словно давно ждал ее и будто именно она, Марийка, и должна была прийти к нему. — А всех не пустили? Жаль! Оберегают мой покой. Тем не менее я уже совсем здоровый. Только не хотят выписывать, говорят, чтобы полежал еще с неделю. Целая вечность!

Марийка справилась с тихим волнением и с притворной суровостью пригрозила ему:

— Ну, ну, «здоровый»! Лежи и слушайся врачей!

— И ты, Брут, в заговоре с врачами! А еще дружбу предлагала! Марийка, ты скажи все-таки, кто остался за дверью этого симпатичного учреждения? Или они ждут на улице? Ой, ой, сколько цветов! Разве можно так опустошать магазин? Да ты садись, садись, Марийка.

Он замолк, румянец исчез. Марийка увидела теперь, что парень стал бледным и похудел. Болезнь оставила свои глубокие следы.

Мечик поднял руку и утомленно провел по лбу. И рука тоже была такая худая, детская, что у Марийки появилось желание поддержать ее и тихо опустить на место.

Девушка ждала, что сейчас он спросит о Лиде Шепель. В лице его, в глазах было что-то невысказанное, глубоко скрытое. «Грустит по Лиде, — подумала, — а она не пришла даже проведать. Злопамятная».

— Кто же пришел? — повторил он вопрос.

Марийка ощутила, что не может, ни за что не должна огорчить его.

— Кто же? — промолвила она по возможности равнодушным голосом. — Лида Шепель, Перегуда, Жукова, Нина Коробейник, Вова Мороз…

— Спасибо. Ну, ты же передай привет им всем, передай привет…

Марийка начала рассказывать о следующем экзамене, как готовятся к нему десятиклассники.

Парень слушал с тем же выражением лица, словно затаил какую-то горькую мысль. В конце концов он тихо опустил голову и так продолжал молча слушать.

Марийка опомнилась и тоже замолкла. Она поняла, что то невысказанное и скрытое чувство, которое она видела в Мечиковых глазах — не грусть по Лиде, а что-то другое, совсем другое.