Юлина рука лежала на широкой ладони Виктора, и девушка ощутила, как пригнулась эта ладонь.
— Юля, — ответил, волнуясь, Виктор. — Давай договоримся: не спрашивай меня никогда о моей будущей профессии, об институте… Хорошо? У меня есть причины… Понимаешь, я сейчас не хочу тебе всего говорить, так как мне еще и самому не все ясно. Но потом я сам тебе все расскажу.
Юля пожала плечами:
— Как хочешь. Хотя это и обидно — ты прячешься от меня с какими-то мыслями. Дружба — так дружба! Не понимаю, какие там у тебя причины. А мне досадно…
— Юля, слово даю, что ничего от тебя не скрываю. Но сейчас не могу сказать. Зачем тебя беспокоить, если я еще и сам не знаю.
— Беспокоить? Что-то серьезное?
— В том-то и дело, что, может — не совсем серьезное. Со временем я сам расскажу.
— Ну, хорошо, — вздохнула Юля. — Я тебе верю…
15
Немало вечеров просидела Нина Коробейник, работая над своим рассказом. После рекомендаций Юрия Юрьевича она переделала его: действие теперь происходило в пятом классе. Но оказалось, что в рассказе нельзя механически менять героев. Ведь школьники пятого класса были совсем другими, чем десятиклассники. Они и разговаривали иначе, их мышление и ученические поступки были ни в чем не похожи на мысли и мечты десятиклассников.
Так вот, пришлось образы школьников переписывать с самого начала.
Нина теперь с радостью ходила к своим пионерам. Перед нею были живые герои будущего произведения. Ей казалось, что надо было только описать какого-либо пятиклассника, хотя бы и Николая Сухопару, и нужный образ готов.
Она так и сделала, добросовестно зафиксировав все поведение Николая.
Было уже далеко за полночь, когда Нина закончила рассказа. Утром она перечитала его и пришла в ужас: никакого Николая Сухопары в рассказе не было. Вместо живого, шаловливого мальчугана по страницам рукописи гулял какой-то школьник, сделанный из фанеры — без мыслей и ощущений, с кляксою вместо сердца.
Нина не верила собственным глазам. Неужели это она написала вчера эти страницы?
Это был страшный удар. Девушка положила себе на голову подушку и долго плакала злыми слезами. «Бездарь! Какое ты имеешь право отнимать у самой себя время на писание никому не нужный ерунды?»
Может, она ошибается, может, она слишком требовательна к себе или не понимает, что плохо и что хорошо?
Дать тетрадь Юрию Юрьевичу? Ни за что! Пусть уж она зря тратит свое собственное время. Прочитать Юле, Марийке? Конечно, им. Они искренне выскажут свои мысли. Если плохо — не будут насмехаться, если удачно — похвалят…
Да разве же знает Нина, как оно случилось, что дала она свою рукопись не троице, не Юле, а Вове Морозу?
На большой перемене Вова подошел к Нине.
— Скажи, пожалуйста, что нам на завтра задали по русской литературе? — спросил он. — Я забыл отметить.
Нина удивленно подняла брови:
— Владимир Мороз, ведь вы меня уже спрашивали об этом! На прошлой перемене. Вы что, потеряли память?
Вова ужасно смутился. Он покраснел так, что даже слезы выступили.
— Как? Неужели? — забормотал он. — Как же я забыл?.. Но почему так официально? Владимир, да еще и Мороз. Разве я…
Нина смотрела на парня, не понимая, почему он зарделся от какой-то мелочи. Ну, в самом деле, разве он не мог забыть?
— А как же не официально, уважаемый товарищ Мороз? Нет, я буду называть вас только так. Даже не Мороз, а товарищ Морозище.
— Почему же, Нина, так? Разве я такой холодный? А вспомни мой натюрморт. Ты же говорила, что у меня очень теплые краски…
Нина рассмеялась:
— Ты, я вижу, все помнишь, кто что говорит о твоих рисунках! А не забыл, что ты мне говорил о моем рассказе? Что он у меня выйдет, что я хорошо вижу своих героев… Ну так вот, я уже его закончила.
— Закончила? — обрадовался Вова. — Вот интересно!
— А хочешь прочитать? Я дам тебе до завтра.
— Почему там «до завтра»? Я его еще сегодня прочитаю на уроке физики.
— Нет, нет. Я так не хочу. Ты, Вова, должен прочитать его внимательно, очень внимательно. А то будешь одним глазом читать, а вторым посматривать на учителя. Понимаешь, для меня это так важно, так важно — каждая мысль… Обрати внимание на образ мальчика-сорванца. Он у меня, кажется, какой-то деревянный.
Утром следующего дня, перед началом уроков, Нина и Вова сели, чтобы никто не мешал, в уголке на последней парте.
— Ты не терзай, — просила Нина, — скажи сразу: плохо?
— Совсем нет, будет хороший рассказ.
— Будет? — вскрикнула девушка.
— Если немного еще поработаешь над ним. Знаешь, Нина, не хватает еще каких-то деталей, чтобы твое произведение «заиграло». Мазки еще надо некоторые найти. Школьник твой и в самом деле безжизненный, так как ты рассказываешь, а не показываешь. А хочется же его увидеть, а не услышать о нем.
— Ой, Вовка! Это, наверное, ты подсказываешь мне секрет! В действии надо показать моего героя! Я тебе так признательна!
— Признательна? А я ж — «Морозище»?
— Нет, ты просто Морозик!
— Ну, то-то. Разрешите продолжать? Какая-то у тебя очень слезливая девочка, главное лицо рассказа. Понимаешь, Нина, это не вяжется с ее волевым поступком, когда она намеренно не отвечает урок и потом требует поставить ей двойку. Подумай над этим. И дай один-два мазка образу ее матери-учительницы, а то я не вижу ее. Ну, это все.
К ним подошел Мечик Гайдай и многозначительно покашлял.
— Кха-кха, вон оно что! — пропел он. — А мы и не знали! Не знали, что наш художник имеет еще и другие таланты…
Вова Мороз встал, измерил взглядом Мечика с ног до головы и ответил:
— Да, бог — несправедливый дедушка: одному отдал все таланты, а другому оставил одно: по-модному завязывать галстук!
Мечик крутнулся и бросил через плечо:
— Не так остроумно, как ослоумно!
Но было ясно, что победа осталась на стороне Мороза.
* * *
Весь пионерский отряд пятого класса считал, что поручение, которое выполнял Николай Сухопара, самое интересное из всех. Не было пионера, который бы не завидовал Сухопаре.
Электрифицированную карту больших гидростанций решили установить в агитпункте избирательного участка. Над картой работали еще два пионера: Геня Маслов и Петя Малюжанец, но Сухопара считался бригадиром; сам себя он с гордостью называл главным инженером.
Нина Коробейник видела, что пионеры привязываются к ней с каждым днем все большее и большее, и это доставляло ученице настоящую большую радость. Она сама за короткое время крепко сдружилась с отрядом и так привыкла к своим обязанностям вожатой, что не променяла бы их теперь ни на какую другую работу.
Не пугал ее теперь и Сухопара. После того как ему поручили сделать карту, школьник хотя и не мог так быстро исправить свое поведение, но и Нина, и учителя заметили, что он стал лучше учиться и меньше безобразничать.
Нина часто заходила в комнату, где Сухопара работал с товарищами над картой. Он встречал ее веселым взглядом, и вожатая видела, что мальчику очень приятно, когда она хвалит его работу. На широком холсте уже обозначились синими лентами Волга и Днепр, уже были намечены и контуры будущих гидростанций.
— А что, — спросил как-то Сухопара, — можно будет написать на карте, кто ее сделал?
— Каждая работа у нас почетная, — ответила Нина, — так и напишем, что карту, мол, изготовили такие-то пионеры.
Лицо мальчика расплылось в веселой улыбке:
— Завтра уже будем шнур крепить!
«Хоть и маленький, а как славу любит!» — думала Нина. Не знала она, что скоро произойдет случай, который принесет ей много тяжелых переживаний.
Но пока что все шло хорошо.
— План выполняем, — говорил председатель совета отряда Ефим Кочетков. — Если успеем в этом месяце провести еще один сбор, то будет, наверное, процентов сто десять.
Кажется, ничего необыкновенного или плохого не было в том, что он говорил. В самом деле, выполнялось все, записанное в тетради отряда. Тем не менее Нина смотрела на этого всегда аккуратного, подтянутого мальчика, который осторожно снимал каждую пушинку с детского галифе, и неясная тревога заползала в душу.
