— С любовью?

— Витя, неужели ты смеешься?

— Ну, как тебе не стыдно? Это совсем не смешно, Юленька. Мне вспомнилось, как ты говорила, что наши чувства надо беречь.

— Беречь, Витюсь, так как это дорогое сокровище.

— Вот я и думаю: разве тогда, когда я буду работать на заводе, а ты будешь учиться в университете… разве тогда мы не сохраним нашей любви, нашей дружбы? А может, в университете встретится тебе кто-то…

— Витя!..

— Хорошо, не буду, Юля!

И они снова целовались, не замечая, что с березы посыпалась целая снежная туча. Ее сбила рыжая белка, которая изумленно поблескивала на них глазками, не понимая, что делают здесь эти двое неизвестных…

Собрание партийной организации школы начались поздно вечером. Давно кончили работу многочисленные кружки, ученики разошлись, и во всей школе настала необыкновенная тишина. Только где-то на втором этаже уборщицы передвигали в классах парты.

Эта звонкая тишина, когда каждый звук возникает неожиданно, эти пустые коридоры всегда вызывали у Юрия Юрьевича чувство неуютное и неспокойное.

Он быстро прошел длинным коридором, отворил дверь в учительскую комнату и с удовлетворением увидел, что большинство товарищей уже собралось.

Татьяна Максимовна рассказывала какой-то эпизод из своего учительствования. Возле нее примостились на диване Надежда Филипповна и Олег Денисович. Зинаида Федоровна и учитель рисования Яков Тихонович рассматривали за столом рисунки в тетради какого-то ученика. Другие учителя потихоньку разговаривали в разных уголках этой большой комнаты.

— Вот и Юрий Юрьевич, — сказала Татьяна Максимовна. — О, какой вы пришли нарядный, торжественный! Словно именинник.

— Именинник и есть! — улыбнулся старый учитель. — Для меня эти сборы — знаете, какие!?

В самом деле, для него эти сборы были необыкновенные. Классный руководитель должен был отчитываться перед партийной организацией о своем классе, о том, как десятиклассники готовятся к экзаменам на аттестат зрелости.

Успехи были высокие. Юрий Юрьевич приготовил выписки оценок, полученных его воспитанниками за последнее время, хотел рассказать о дополнительных занятиях, устраиваемых самыми учениками, чтобы помогать друг другу, о тех многочисленных организационных мероприятиях, что дадут выпускникам возможность лучше всего подготовиться к экзаменам.

Но учителя мучило какое-то непонятное неудовлетворение. Он еще раз перечитал аккуратно написанный на листке план отчета. Как будто все в порядке. Но почему не исчезает это чувство, будто он не выполнил какое-то важное поручение?

Он тихо сказал Надежд Филипповне:

— У меня почему-то вдруг появилась мысль, что я не готов к отчету. Странно!

Надежда Филипповна не успела ответить. Собрание началось, председательствующий Олег Денисович предоставил слово Юрию Юрьевичу.

Всем показалось, что старый учитель сегодня слишком долго раскладывал перед собой материалы отчета. Олег Денисович прервал паузу:

— Расскажите про ваших комсомольцев!

Юрий Юрьевич выпрямился, весело глянул на товарищей, и все увидели, что он решительным движением отодвинул в сторону и план отчета, и материалы, которые только что разложил перед собою.

Комсомольцы! Ученики! Конечно, о них прежде всего надо говорить — о бодрых, разумных, пытливых юношах и девушках, о Юле Жуковой, Викторе Перегуде, Марии Полищук… Весь десятый класс за какой-то миг промелькнул перед глазами.

— После подготовки отчета, — начал Юрий Юрьевич, — я остался удовлетворенным оценками в табелях моих десятиклассников и разными организационными мероприятиями, о которых рассказать, конечно, тоже нужно. Но вот, видите, в последнюю минуту мне хочется говорить иначе, чем я себе наметил. И отчет мой сегодня, наверное, будет не похожим на другие подобные отчеты. Я, например, хочу рассказать здесь об ученице Лиде Шепель…

Юрий Юрьевич на мгновение замолк, черты его лица словно смягчились, глаза потеплели и, когда он обычным движением снял пенсне, стали по-детски простодушными; в этот миг, как никогда, со своей бородкой он был похож на Чехова.

— …И о Варе Лукашевич. Вы их обеих знаете, не забыли, как в свое время вся наша партийная организация беспокоилась об их судьбе. Здесь мне хочется сказать и о других прекрасных комсомольцах, которые так помогли нам в воспитательной работе.

Учитель рассказывал, как школа и классный коллектив боролись за Лиду Шепель, за Варю Лукашевич, как обычная «средняя» ученица Мария Полищук стала одной из лучших учениц школы.

Очень тихо было в комнате. Учителя-коммунисты внимательно слушали отчет своего товарища. Им была близка судьба каждого ученика, о котором говорил Юрий Юрьевич, каждого ученика они знали. Более того, о судьбе каждого из названных заботилась вся партийная организация школы.

— И еще хочу рассказать вам, товарищи, — говорил дальше Юрий Юрьевич, — об одной ученице, отличнице, судьба которой меня очень беспокоит. Нина Коробейник — круглая пятерочница, у нее никогда не было четверки, замечательная память, способности, юная литераторша.

— Ну как же, Коробейник — одна из лучших учениц в школе!

— Верно, Татьяна Максимовна. И именно за нее я серьезно опасаюсь.

Среди присутствующих непроизвольно возникло движение. Татьяна Максимовна изумленно подняла брови, Олег Денисович промолвил:

— Что вы, что вы? Коробейник? Медалисткой будет!

Юрий Юрьевич минутку подождал, и когда снова заговорил, его начали слушать с особым, напряженным вниманием.

— Я давно замечал, что Коробейник очень честолюбива. Это чувство сбило ее в последнее время на кривую дорожку. Оно породило в ней такую мучительную зависть к успехам Марии Полищук, такую острую раздраженность, что у нее уже наметился глубокий конфликт с классом. Более того — Коробейник уже осталась одна, и это она будет ощущать с каждым днем все острее… Скажите же мне, товарищи, — почти воскликнул Юрий Юрьевич, — может ли она отлично сдать экзамены, не ощущая локтя подруг, оставшись в одиночестве, без поддержки классного коллектива?

Никто не проронил и слова.

— Вот вам и круглые пятерки! — вдруг сказала Зинаида Федоровна. — Сначала я восприняла слова Юрия Юрьевича как парадокс. Но в самом деле, если так обстоит дело, ученица попала в серьезное положение. О какой же здесь медали говорить! Мне кажется, что Юрий Юрьевич нисколько не преувеличивает значение коллектива, дружбы и общества. Если ученица поставит себя в стороне от класса, помогут ли ей даже собственные способности? Думаю, что нет.

— Именно так! — подхватил Юрий Юрьевич. — Вот об этом я и говорю! С каким же подъемом, с какой уверенностью она пойдет на экзамены, если будет знать, что от нее отвернулись одноклассники? Она же будет чувствовать себя, как на безлюдном острове. Мне, страшно за эту девушку, друзья! Конечно, мы не оставим ее, комсомольцы еще скажут свое слово, но это может еще и углубить конфликт — Коробейник упряма и горделива!

Слово взяла Зинаида Федоровна.

— Мы имеем все основания тревожиться, — сказала она. — Коробейник работает в моем классе вожатой. В последнее время она очень зазналась. Я не узнаю ее. Это совсем не та скромная вожатая Нина, которую я когда-то впервые знакомила со своими пионерами. А отсюда берет начало и все другое. Но какой бы она ни была честолюбивой и упрямой, я беспредельно верю в силу коллектива.

— Я не отрицаю его силы, — заметил Юрий Юрьевич, — сам на коллектив всегда опираюсь в работе.

— Знаю, знаю, Юрий Юрьевич, и это совсем нелегко так сразу схватить и вырвать из сердца такого паука, как лихая зависть! Я думаю, что мы поручим сегодня вам как коммунисту, классному руководителю направить комсомольский комитет, весь десятый класс на спасение Коробейник. Сознательно употребляю это слово — спасти. И надо, думаю, начать с отчета Коробейник на комсомольском комитете о ее вожатской работе. Есть о чем поговорить. А говорить надо прежде всего искренне, страстно, как умеют комсомольцы!