— Есть комментарии? — спросил Гарри Гант у своей команды по работе с кризисными ситуациями, когда «Южная Борозда» на видеоэкране конференц-зала ушла под воду. Гант сидел спиной к столу, и поскольку выражения его лица не было видно, тем членам группы, которые старались выдвинуться, сложно было понять его настроение и выдать соответствующий ответ. Никто не удивился, что первым заговорил Сиваш Каспийски — коллеги из Департамента общественного мнения звали его «мастером болтологии».

— Предполагаю, что салями ненастоящая, — высказался он.

— Что?

— Ненастоящая колбаса, — повторил Сиваш. Он был шести футов трех дюймов ростом, блондин, сложен как чемпион по десятиборью, но все сходство с Адонисом портили очки в роговой оправе и клетчатый галстук-бабочка. — Даже кошерная салями, возможно, не выдержала бы такого разгона.

— У тебя репа вместо головы, — прошипела Ванна Доминго. Но Гарри Гант расхохотался. Он повернулся к ним лицом и зааплодировал.

— Великолепно, — заявил он, — это даже лучше, чем великолепно, это просто блестяще.

Клэйтон Брайс из Департамента творческой бухгалтерии откашлялся и произнес:

— Чего тут блестящего, мистер Гант?

— Да все, — сказал Гант, махнув в сторону экрана. — То, что Сиваш только что сказал. Об этом будут говорить в СМИ. Я уже представляю последующее интервью на «Си-эн-эн»: «Профессор Ньютон, расскажите о практическом аспекте стрельбы салями из рельсовой электромагнитной пушки». Уж не говоря про реакцию страховщиков из «Этны», когда мы подадим им заявку. «Помоги нам, „Этна“, злой пират Дюфрен потопил нас куском копченого мяса!»

Ванна Доминго просто не верила, что он говорит таким тоном.

— Вы этим подонком восхищаетесь?

— Дюфреном? Конечно восхищаюсь. Черт, мне бы его нанять.

— Но он же только что уничтожил вашу собственность стоимостью в несколько миллионов долларов.

— Он сделал себе рекламу за мой счет — вот что он сделал. Вы видели реакцию публики. Благодаря ему первоклассники в Канзасе учатся печатать на компьютере, только чтобы написать мне обидное письмо. Записи трансляций его налетов — ценнейшие экземпляры в любительских коллекциях. Если бы он был главой акционерного общества, а не преступной организации, сейчас бы он входил в 500 самых богатых компаний. Дюфрен — настоящий американский герой.

— Он — зло, — настаивала Ванна Доминго. — Мы должны получить за этот корабль деньги по страховке и нанять флот, чтобы выследить его. С торпедами и глубинными бомбами…

Гант воздел руку.

— Никакого физического насилия, — сказал он, — наемники, глубинные бомбы, вся эта солдатская чушь — это противоречит традициям свободного рынка. К тому же мне такая идея не нравится.

— Но ведь он прибегает к насилию против корпорации, против вас, так почему…

— Это другое. У Дюфрена насилие… творческое. Ладно, признаю, насилие есть насилие, в душе он, может, и неприкрытый анархист, но если бы я был неприкрытым анархистом в душе, я бы только мечтать мог о том, чтобы разработать такой же красивый боевой план, как тот, который мы только что видели. Ни единой смерти, никаких серьезных повреждений, а эти зайки, которыми бросался парнишка, — да их можно продавать в магазинах под Рождество, и готова новая традиция. Совершенный гений.

— Но суть в том, что мы не анархисты, а капитал-демократы, а это означает, что военные действия мы оставляем правительству. Кстати, что там Пентагон говорит?

— Ничего воодушевляющего, — ответил К.Д. Сингх, связующее звено Ганта с Вашингтоном. — Они либо слишком перепуганы, либо в замешательстве, но в любом случае официальных комментариев от них не было. Может, сегодня им больше повезет, но мои внутренние источники сообщили, что при всех прежних морских разведках даже следов субмарины не обнаружили, сколь быстро противолодочные команды ни прибывали бы на место действия. Для кучки радикальных природозащитников, действующих сами по себе, они двигаются слишком незаметно, но ни ЦРУ, ни Анти-антиамериканское подразделение ФБР не обнаружили связи Дюфрена с какими-либо иностранными державами.

— Значит, теоретически, — сказал Гант, — пиратам не может сходить с рук то, что им сходит с рук.

— Да, сэр. Что означает, по понятиям военной разведки, что «Яббы-Даббы-Ду» не существует.

— Не существует? — Ванна изменилась в цвете. — Не существует! Ее было видно на миллионе телеэкранов, какое еще доказательство им нужно?

— Они просто осторожны, — сказал К.Д. Сингх. — И, честно говоря, мистер Гант, мы еще не подняли тот шум, на который способны, учитывая богатство корпорации.

— А скажи-ка мне вот что, — ответил Гант. — Если флот или ВВС найдут Дюфрена, что они с ним сделают?

— По возможности вынудят сдаться. Передадут его вместе с экипажем ФБР, а лодку поставят в сухой док и препарируют ее, чтобы разобраться во всех секретах. А если не сдастся — потопят.

— И скатертью дорога, — вставила Ванна.

— Хм-м, — промычал Гант. — Интересно, что на это скажут первоклашки в Канзасе.

— За канзасских школьников не отвечаю, — сказал К.Д. Сингх, — но могу предположить, о чем прямо сейчас говорит президент. Он дал разрешение на проведение работ в Антарктике на условии, что мы сведем скандалы к минимуму, что было бы нелегко даже без подобного вмешательства. Полагаю, в течение часа позвонит его представитель и отменит поддержку.

Гант пожал плечами.

— Это меня не беспокоит. Честно говоря, идея бурить Южный полюс, чтобы добыть нефть, никогда меня особо не возбуждала.

— А должна бы, — сказал Клэйтон Брайс, внезапно разозлившись. — Нам нужны доходы. А причина, по которой нам нужны доходы, заключается в том, что строительство этих зданий в милю высотой не выгодно. В «Вавилон» деньги сливаются просто так; здание начнет существовать безубыточно, если такое вообще случится, не раньше чем наши правнуки выйдут на пенсию. «Минарет» окупает себя с грехом пополам, «Фениксу» до этого пока далеко, нам долгов до конца жизни не выплатить.

— Клэйтон, но ты подумай, — ответил Гант, отмахиваясь от таких мелочных финансовых размышлений. — Эта башня на милю поднимается в небо. Я представить не могу более выдающегося достижения человечества. Высочайшее здание в истории.

— А если мы из-за него обанкротимся?

— Да черт, не обанкротимся мы. Какую-нибудь новую продукцию разработаем, чтобы его финансировать. И антарктический проект тоже не обязательно бросать, если считаешь, что это так уж необходимо. Сингх сможет связаться с кем-нибудь еще из стран — участников Конвенции, и ось закрутится.

— Мистер Гант, на это могут уйти годы…

— Пусть уходят годы. Лично я планирую прожить еще лет сорок-пятьдесят. Могу подождать.

— …к тому же они в любом случае будут настойчиво требовать что-то сделать с Дюфреном, прежде чем можно будет заключать какие-то сделки.

— Так, значит, возвращаемся к Дюфрену… может, экономическая война? На такое насилие я могу согласиться. Мы разобрались, кто их финансирует?

Клэйтон покачал головой:

— Никаких успехов.

— Никаких?

— Мы попытались проверить слухи, что к Дюфрену поступают средства от террористов или наших конкурентов, что он владелец алмазной шахты в Африке или плантации коки в Южной Америке, что он бывший торговец бросовыми облигациями, который вдруг подался в праведники. Мы проверили даже заявления о том, что его поддерживает Трехсторонняя комиссия. И все безрезультатно.

— Будем продолжать попытки, — сказал Гант. — Ванна, а ты собери всех, кто занимается общественным мнением и…

— Это же смешно, — перебила Ванна. — На этом ледоколе мы потеряли миллионы. Кто знает, сколько еще потеряно миллионов — миллиардов — потенциальной прибыли от Антарктики. И все из-за одного налета этого ублюдка — а вы чего хотите? Организовать против него рекламную кампанию. Разбить его хрюшку-копилку. Погрозить ему пальчиком. Почему бы попросту не убить его?