В былые времена, когда экономика очерчивалась национальными границами и даже границами района, богатые и бедные, проживавшие в границах страны или города, обычно в равной степени разделяли чувство общности национальных или городских интересов. Независимо от размера конфликтов между ними, их судьбы переплетались. Промышленники были заинтересованы в системе образования, которая готовила для них кадры, а также в материальной инфраструктуре транспорта и других общественных служб, от которой зависели их производственные предприятия. Пусть и с большой неохотой, они принимали на себя обязанность по выплате налогов для поддержки необходимой общественной и материальной инфраструктуры.

В последние годы одной из демографических реалий Соединенных Штатов стало все увеличивающееся географическое разделение по уровню доходов. Те, кто относится к более обеспеченному слою, поселяются в богатых пригородах, организованных как независимые в политическом смысле юрисдикции, где они пользуются средствами обслуживания, общими лишь для членов их собственного привилегированного класса. Таким образом, они могут финансировать хорошие школы и другие общественные службы без необходимости платить дополнительные налоги, чтобы вносить вклад в обеспечение подобных заведений для семей с низким доходом. Семьи с низким доходом, подобным же образом, селятся в административных районах, гораздо более нуждающихся в социальных службах, чем богатые районы, однако не обладающих достаточной налоговой базой для их финансирования  .

Последствия этого разделения по политической юрисдикции еще более ухудшились в Соединенных Штатах в 1980-е годы, когда федеральное правительств во стало все больше перекладывать ответственность за финансирование социальных услуг на местные административные районы. В 1978 году, когда федеральные отчисления местным правительствам были максимальными, почти 27% финансирования штатов и муниципалитетов поступало из федеральных фантов. К 1988 году федеральное финансирование сократилось до 17%. Все это было частью более крупной программы администрации Рейгана по разрушению механизмов перераспределения доходов, которые создали предшествующие администрации Америки в годы демократического плюрализма. Роберт Рейх называет этот процесс отделением привилегированных классов от остальной части Америки. В результате этого расширилась пропасть в качестве образования и других общественных услуг, которыми пользуются богатые и бедные; произоийти до углубление классового расслоения, обычно усугубляющегося по расовому признаку, и усилилась изоляция богатых в своем мире иллюзий.

Из всех стран, которые мне довелось посетить, Пакистан наиболее ярко демонстрирует пример того, как элита проживает в анклавах, оторванных oт местных корней. Три современных города страны — Карачи, Лахор и Ислам бад — являют собой анклавы пятизвездочных гостиниц, современных торговых центров и модных жилых зон, окруженных феодальной сельской местностью, управляемой местными главарями, которые содержат целые частные армии на доходы от процветающего бизнеса — торговли наркотиками и оружием — и готовы убить любого чиновника центрального правительства, который рискнет ступить на их территорию. Показатели здравоохранения и образования в сельской местности Пакистана сравнимы с самыми бедными африканскими странами.Во время двух своих поездок в Пакистан я был гостем некоторых из наиболее процветающих бизнесменов страны. Посетив много стран и закончив самые лучшие университеты Великобритании и Америки, они ходят и говорят с уверенностью, манерами и чувством гостеприимства, характерными для космополитических аристократов, чувствующих себя совершенно непринужденно имея такие деньги и такое положение. Мои хозяева регулярно путешествовали по миру, для того чтобы контролировать свои широкие деловые интересы, вращаясь в кругах глобальной деловой элиты и так же свободно чувствуя себя как дома в Нью Йорке или Лондоне, в Карачи, Лахоре или Исламабаде.

Самым поразительным, однако, было то, насколько мало, в противоположность их знанию и интересу к остальному миру, они знали и интересовались тем, что происходит в их собственной стране за границами их анклавных городов. Как будто остальной Пакистан был малозначимым иностранным государством, недостойным внимания и упоминания. У них почти напрочь отсутствовало чувство национального интереса. В тот момент я даже не понимал, что это явление не есть какое-то нарушение, связанное с недостаточным экономическим развитием, а, скорее, сверхновая глобальная общественная и политическая тенденция — слияние мировых финансовых элит в некое безродное сообщество в облаках, удаленное от мира, в котором проживает абсолютное большинство обыкновенных смертных.

Мы долгое время считали, что мир разделен на богатые и бедные страны. По мере развития процесса экономической глобализации мы обнаруживаем растущие островки огромного богатства в бедных странах и растущие океаны бедности в богатых странах. Разделение на Север и Юг сейчас более оправдано как обозначение реальности того, что мир разделен не столько по географическому, сколько по классовому признаку.

Глобальная экономическая система вознаграждает корпорации и их управляющий аппарат щедрыми доходами и привилегиями за то, что они организуют потогонные системы производства с нищенской зарплатой, за сплошную вырубку девственных лесов, за внедрение технологий, позволяющих экономить рабочую силу и увольнять сотни тысяч рабочих, за свалки токсичных отходов, а также за проталкивание корпоративных интересов в ущерб интересам человека. Система защищает тех, кто принимает подобные решения, освобождая их от платы за издержки, вызванные их решениями, перекладывая эти расходы на более слабых членов системы — на уволенных рабочих, на тех, кто пришел им на смену и зарабатывает гроши, на которые невозможно прокормить семью, налесных жителей, У которых разрушена среда обитания, на бедняков, ютящихся вблизи свалок ядовитых отходов, на разобщенных налогоплательщиков, которые оплачивают все эти расходы. Последствия разъединения доходов и издержек заключаются в том, что система сигнализирует наиболее влиятельным лицам, ответственным за принятие решений, о том. что их решения приводят к созданию нового богатства, в го время как на самом деле они лишь перераспределяют большую часть имеющегося на земле богатства в свою пользу за счет остальных людей и всей планеты.

Системные теоретики, которые задумываются над пониманием динамику сложных, саморегулирующихся систем, сказали бы. что экономическая система дает этим ответственным за принятие решений лицам положительную обратную связь, вознаграждая их за решения, которые нарушают динамическое равновесие системы и вызывают ее бесконтрольное расшатывание, угрожая со временем разрушить ее окончательно. Стабильные системы опираются на сигналы отрицательной обратной связи, которые поощряют исправление ошибочного поведения и возвращают систему в состояние равновесия.

Гениальность рыночной концепции Адама Смита состоит в том, что, хотя он никогда не использовал кибернетической терминологии системных теоретиков, он одним из первых выявил основные принципы сложных саморегулирующихся систем. Он без колебаний применил эти принципы к созданию идеальной модели саморегулирующейся экономической системы, которая эффективно размещает ресурсы общества для производства вещей, наиболее необходимых большинству людей, без вмешательства влиятельной центральной власти. Это было блистательное достижение интеллекта, имевшее невероятную притягательную силу для интеллектуалов, увлекающихся элегантными теориями, для народников с их глубоким недоверием к сильной власти — и для состоятельных элит, которые нашли в ней моральное оправдание жадности!

К сожалению, экономические рационалисты, которые являются интеллектуальными последователями Смита, приняли более узкий и механистический взгляд на экономические системы и восприняли рыночную свободу как идеологию — без оговорок, сделанных Смитом в отношении условий, необходимых для поддержания саморегулирующегося равновесия рынка. Из идеологов выходят плохие создатели систем, поскольку они ориентированы на упрощенные рецепты, а не на создание равновесных, саморегулирующихся систем.