Все хорошо. Моя мама в порядке. Это стандартная процедура.

– Да. Я сейчас спущусь. Дай мне минутку.

Она сомневается, но потом уходит. Я пишу записку, что переночую у Скай, и оставляю ее на стойке. Затем собираю несколько вещей и закрываю за собой дверь.

***

Мы заходим в практически пустой «Скрим Шаут». Скай спрашивает у бармена о группе, он указывает на дверь рядом со сценой, и мы направляется к ней. Музыка из комнаты просачивается в зал, и мы следуем за ней. Ребята сидят на диванах в маленькой комнатке и, когда мы заходим, поднимают глаза.

– А вот и она, моя красивая девушка, – нежно напевая и аккомпанируя себе на гитаре, Генри приветствует Скай.

Она улыбается и втискивается между ним и подлокотником дивана.

Мэйсон подмигивает мне.

– Приветик, Кайман.

– Привет. – Я кидаю рюкзак к стене и устраиваюсь на полу. Мне хочется, чтобы земля разверзлась, и я исчезла с ее лица на некоторое время. Похоже, моя мечта сбывается, потому что ребята сосредотачиваются на тестах и музыке. Я позволяю себе раствориться в миксе ритма и аккордов.

Барабанщик Деррик что-то бессвязно поет о своем дне. Как он ехал в машине и слушал радио. Как пошел в магазин, купил молоко и так далее. Я уже его не слушаю, когда он спрашивает:

– А что рифмуется с «пожарным краном»?

Лицо Мэйсона принимает серьезный вид, и мне кажется, что он сейчас скажет: «Не будь идиотом. Зачем ты поешь о кране?». Но вместо этого он выдает:

– Не знаю, «проволочный тиран»?

– Проволочный тиран? – спрашивает Генри.

– Ну, знаешь, человек, который коллекционирует провода. Обычно эта мания прогрессирует.

У меня вырывается смешок.

– А как насчет «тихий балаган»? – говорит Скай. – Попробуй, хорошо рифмуется.

– Наш тихий балаган о бесполезном пожарном кране, – поет Генри.

Мэйсон смеется.

– Наш тихий балаган о Генри – проволочном тиране.

– Как балаган может быть тихим? – говорю я. – Разве балаган не подразумевает под собой шум?

Генри берет аккорд, несколько секунд задумчиво смотрит в потолок, играя на гитаре еще пару тактов, и поет:

– Я так устал от этого постоянного балагана, когда мне нужен лишь второй шанс.

Мэйсон указывает на него пальцем.

– Да. Давайте назовем эту песню «Пожарный кран».

Они смеются, но Деррик начинает записывать в блокнот все строчки, которые они выкрикивают. Просто не верится, я только что стала свидетелем рождения песни, начавшееся со слов «пожарный кран». Странно наблюдать за тем, как из ничего рождается что-то. Мои мысли переключаются на то, как Ксандер пытается сотворить что-то из моей жизни. И как ему это удается? Он взял такую нелепость, как пожарный кран в этой песне, и показал мне, что это может быть чем-то большим.

После такого тяжелого дня эта мысль делает меня счастливой, и я начинаю выкрикивать вместе со всеми строчки новой песни. Они сочинили уже довольно много, когда кто-то выкрикивает очередную глупость:

– И почему ты только не даешь мне съесть черепаховый суп?

Скай ахает от возмущения, но потом все опять начинают смеяться.

К десяти часам смех так и не прекращается. Мы лишь сильнее расшумелись и стали молоть всякую чепуху. Скай подползает ко мне.

– Мне лучше отвезти тебя домой, малышка, – говорит она. – Завтра в школу.

– Я ночую у тебя! – кричу я.

– Правда?

– Ага, раз я написала это в записке для мамы.

– Ура! Пижамная вечеринка!

– Мы просто обязаны закидать чей-нибудь дом туалетной бумагой, – говорю я.

– Ты права! Только чей дом?

– Не знаю, – отвечаю я, а потом поднимаю руку, как будто она учительница, а я ее прилежная ученица. – Ксандера!

Скай смеется.

– Ребят, кто с нами пойдет закидывать туалетной бумагой дом Ксандера?

Парни только поднимают головы и стонут.

– Обойдемся без вас. – Я встаю. – Пойдем.

Скай выбегает первой, но, как только я миную дверь, меня хватают за руку. Я поворачиваюсь и упираюсь в грудь Мэйсона. Мы стоим за дверью в тусклом коридоре.

Он целует меня в щеку.

– Ты ушла не попрощавшись.

Я отстраняюсь и смотрю ему в глаза.

– Я...

Он медленно моргает.

– Ты с Ксандером, так?

– Кажется, да.

– Ты уверена, что ему подходишь?

Мне понятно, что он имеет в виду, но, как только образ Ксандера мелькает у меня в голове, я киваю.

Он пожимает плечами.

– Ты знаешь, где меня найти. – И с этими словами он исчезает в комнате.

Мы со Скай держим в руках по два рулона туалетной бумаги и смотрим на забор перед домом Ксандера.

– Не слишком ли рано для туалетной бумаги? – спрашивает Скай. – Даже половины одиннадцатого нет. И в доме везде горит свет.

– Для этого никогда не рано. Вопрос в том, как мы проберемся во двор? – Я пытаюсь протиснуться между двумя кованными железными прутьями, но застреваю и начинаю смеяться.

– Ты когда-нибудь в жизни вела себя столь безответственно? – интересуется Скай.

– Не думаю.

– Мне нравится твоя легкомысленность. – Скай хватает меня за подмышки и пытается вытащить. Она звонко хохочет и наконец освобождает меня. Я наваливаюсь на нее, и мы обе шлепаемся на землю.

– Давай обмотаем туалетной бумагой только ворота.

– А Ксандер тоже сочтет это смешным? – спрашивает она.

Понятия не имею.

– Конечно.

Сейчас очень темно, но нам удается обмотать ворота туалетной бумагой. Когда такое легкомысленное поведение доставляло мне столько веселья? Через некоторое время результат наших трудов становится виден гораздо лучше, и я понимаю, что кто-то освещает на забор. Мужчина с фонариком покашливает.

– Девушки. Наслаждаетесь?

– Да, очень, – отвечает Скай, и мы поворачиваемся к охраннику, который осуждающе смотрит на нас.

– Как мило. Коп-частный-охранник, – говорит Скай.

Он хмурится.

– Коп-частный-охранник, который знает номер полиции. Поболтаем с мистером Спенсом?

Эта новость должна стать ложкой дегтя в бочке меда, но нет. Может быть, потому что в темноте все кажется нереальным? Однако действительность настигает нас на крыльце под пристальным взглядом мистера Спенса. Тогда почему я все еще не могу перестать смеяться?

– Что мне с ними делать, сэр? – спрашивает коп-частный-охранник.

Мистер Спенс переводит взгляд на меня и наклоняет голову. Интересно, вспомнит ли он меня? С какой стати? Он видел меня лишь мельком несколько недель назад.

– Кайман? Верно? – Как только он произносит мое имя, шок вытесняет мою улыбку.

Кивок.

Ну конечно же он меня помнит. Я – символ неповиновения его сына и последняя девушка на земле, которую он бы одобрил. Вероятно, мое лицо и имя укоренились в его памяти.

– Розыгрыш для моего сына?

Снова кивок.

Он смеется.

– Буду честным. Никого из моих детей не обкидывали туалетной бумагой. Так ведь говорится? – Он поворачивается к копу-частному-охраннику. – Все хорошо, Брюс, – а потом снова обращается к нам, – почему бы вам не зайти?

Моя грудь сжимается в панике, когда я смотрю на рулоны туалетной бумаги все еще сжатые у меня в руках.

– Нет. Не стоит. Мы лучше пойдем. Если вы дадите нам мусорный мешок, мы даже наведем здесь порядок.

Он отмахивается.

– Не надо. Для этого у нас есть уборщики. И я настаиваю. Вы должны войти.

– Уже поздно. Мы...

– Кайман?

От голоса Ксандера меня бросает в жар. К щекам приливает кровь. Он подходит к двери в пижамных штанах и футболке. Даже его пижама выглядит дорого. Его взгляд падает на рулоны туалетной бумаги в моих руках, а затем перемещается на рулоны Скай.

– Это была шутка, – вырывается у меня. – Мы не думали, что нас поймают. – Скай начинает хихикать, и я к ней присоединяюсь.

В его глазах появляются смешинки.