— Ты ошибаешься только в одном. Мы не хотим убить одного императора, чтобы заменить другим, нашим. Остальное, к несчастью, верно.
Он опять вздохнул, на этот раз — как ослик с тяжелой поклажей на спине.
— О боги, я не предполагал, что наша слабость до такой степени очевидна со стороны...
— Я уже не со стороны. Я внутри.
— Сколько ты... внутри? Всего ничего. Малабарка! Наша цель — продвинуть достойных людей, где только можно. И защитить от разрушения старые законы. Империя похожа на очень большую катапульту: машина из дерева, металла и ремней. Мы хотим, чтобы она работала. А для этого при ней должны быть сведущие люди. Те, кто знает, как она работает.
Я ему поверил... не до конца. Сменится император — сам собой, без них. Сменит чиновников. Опять начинать заново? И так каждый раз упираться рогами без видимой цели? Не поверю. Другие, его же люди, может быть, поверят. Да еще и корысть свою в таких делах отыщут. А я Крыса по рождению, мне все надо проверять на зуб. Должен быть тут какой-то особенный смысл, потроха карасьи, смысл — для него одного, для Наллана Гиляруса. Префект смотрит на меня и понимает, Аххаш. Умный.
— Послушай меня, князь пиратов... Империя стара, и она умирает. Рано или поздно умирает все: деревья, люди, народы и даже боги. Она прожила девятьсот лет. Ей пора.
Он поглядел на меня, словно хотел удостовериться, принадлежат ли ему мои уши. А может, ему очень не хотелось, Аххаш, увидеть улыбочку у меня на лице. Ну понятно. Для него это важнее жизни.
— Я слушаю тебя.
— Многие народы поднимались высоко, выше гор, вровень с облаками. Но никто не бессмертен. На месте Империи дважды великие царства раскидывались, подобно могучим дубам, под кронами которых можно уместить целые рощи... Их нет. Там, где сейчас маг’гьяр, когда-то жили кочевники, потрясавшие ойкумену от края до края. Куда они пропали? Даже имени не осталось. Десяток нищих приморских деревень да древнее прозвище — «Черные Повязки»...
Что-то говорила моя Лоза о людях, которые построили белую галерею... Тоже, наверное, были вроде дубов.
— Малабарка, ты должен бы спросить: а лунные? а Милан? Они еще старше Империи, почему они не гибнут?
Молчу. Срать мне и на лунных, и на Имлан. Честно тебе скажу, префект: срать.
— Так вот. Имлан — странное место. У них как будто есть источник жизни. Черной, страшной жизни, ты ведь, наверное, знаешь о них...
— Знаю.
— Но при всем ужасе их существования судьба Имлана бесконечно длинна. Стоит ли одно другого?
— Не знаю. По мне так лучше подохнуть в свой срок, но достойно. Незримый из кого хочешь сделает раба. Или ходячего мертвеца еще при жизни.
— Незримый? Какой-то их культ?
— Источник их долгой, как ослиный член, жизни.
— Не знал... Я не раз натыкался в рукописях то на Незримого, то на его дела, то на его слуг, но везде это как-то смазано. Нигде толком ничего не объясняется. Он и тут, и там, но в то же время, нигде. Он могуществен, кажется, и он никто...
— Писать о нем — уже опасное дело. Даже говорить, Аххаш, как мы с тобой. В бездну. Давай о твоих делах.
— Хорошо... Не стану обещать, что мы не вернемся к этому разговору... Но сейчас действительно уместнее обратиться к нашей теме. Итак, лунные. У них не столь много земли, как у нас, да и не так уж она хороша. Соответственно, и охотников отбивать их города и острова, их землю и их скот — мало. Но лунные, думаю, протянут ненамного дольше нас... Найдутся для них свои провожатые в царство мертвых.
О простых вещах так долго рассуждает! Дохлятина лунные, точно. Что тут еще говорить?
— Спасти нас может только чудесное вмешательство богов. Или необыкновенная удача. Мы можем протянуть еще довольно долго, если повезет. Империя — очень большое и очень сложное здание. Оно намного прочнее, чем кажется извне, хотя и намного менее прочно, чем думает большинство самих имперцев... Мы... этерия... нужны по-настоящему и всерьез только для одной цели. Когда богини, ткущие нити судеб, помашут перед носом у высокого престола, у базаров и казарм, у богатых вилл и нищих горских деревень чудом... ну, хотя бы удачей, должен быть кто-то, способный разглядеть это и как следует ухватиться. Чудо тоже надо уметь удержать в руках, Малабарка.
Тут и спорить нечего.
— А если не будет ни чуда, ни удачи?
— Тогда мы исполним свой долг до конца. Так, чтоб помнили: умирающая Империя оставалась Империей. Те, кто когда-нибудь напишет о нашей гибели в хрониках, не должны усомниться ни в нашем мужестве, ни в способности прямо стоять под ударами судьбы. Пусть они скажут о нас: «И в последнем возрасте государства добродетель не иссякла; существовали люди, чей дух не утратил отваги и благородства, они были энергичны, выносливы и подготовлены ко всяким обстоятельствам так, что даже смерть, губя, не побеждала их». Ты понимаешь меня?
Я понимал. Тут половина самого Гиляруса, треть толстого Арриана, а все остальное и впрямь, снасть камбалья, от старости. Они тут через одного устают жить за полсудьбы до дряхлых лет. Заранее старятся. Дельный человек Гилярус, но думает не о том. У наших, у Крыс, было как? Допустим, двое по закону должны выйти на поединок. Всем ясно, кто кого убьет. Но даже самый слабый поединщик, про которого все знают, что он не жилец, да и сам он знает, все равно, Аххаш, не к смерти готовится, а все думает, как бы ему изловчиться и зарезать второго, хоть бы и против судьбы. Ладно. Наллан Гилярус был откровенен со мной.
— Если тебе понадобится моя помощь и если нам с Ланин это не будет стоить рабства, казни или унижения, можешь рассчитывать.
— Я благодарен тебе, Малабарка. Я рад твоему решению.
Мне и до твоей Империи дела нет, префект. Испустит она дух, не испустит, когда испустит... Нергаш ведает. Но сам ты мне по душе.
— Вот что, Малабарка. У нас есть древний обычай... Очень древний, еще с тех времен, когда Империя была не больше Мунда с окрестностями, слова «император» не существовало, а правили цари. Понимаешь, Малабарка, мы не любим отменять древние обычаи, если они не слишком сильно мешают нам жить...
В первый раз он говорил вот так об имперцах: «мы», «нам». Как о своем народе. В его голосе не было фальши. И в первый раз, Аххаш, я почувствовал тоску: нас с Ланин только двое...
— Этот обычай называют «налог кровью». Тот, кто служит в действующей армии, на войне, считай, выплачивает налог собственной кровью. Если он чужак вроде тебя, но не берет денег хотя бы за три месяца службы, то становится одним из нас. Я, конечно, повел разговоры о вашем прошении. Это дело долгое и не до конца верное. Может быть, ты пожелаешь решить все проще и быстрее? Война — вот она, заглядывает нам в глаза...
«Одним из нас...» Макрель потрошеная! Все вроде верно. Только, мне кажется, Аххаш, это ему надо стать одним из нас. Одним из... не знаю кого. Из тех, кого сейчас только двое. Чума! Тут нет никакого смысла. Но как-то... оно... правильнее.
Конечно, этого я ему не сказал.
— А Ланин? — Как бы тебе это объяснить... Мы находимся в состоянии вечной вражды с лунными. Э-э... в состоянии непрекращающейся войны. Никому и в голову не приходит предложить им мир. Они, кстати, придерживаются того же мнения. Э-э... в сущности, мы похожи на двух стариков, которые живут по соседству и смертно друг другу пакостят. Один никак не может задавить другого. И вот они приглашают других соседей — помочь в драке... Кончится тем, что соседи помоложе задавят обоих... Впрочем, я увлекся. При всем том важнее иное: Ланин, кем бы она ни была, прежде всего женщина. Если она станет женой императорского подданного, никто не станет задавать вопросов.
Я ожидал какого-нибудь дерьма в этом роде. Ладно, мы на их земле. По какому обряду нам с Ланин соединяться? По нашему? По лунному? По имперскому? Под рукой какого бога? Того, чье имя нам, снасть камбалья, не открыто? Надо бы крепко поразмыслить. Есть тут какая-то уловка, какая-то хитрость...
— Кем я буду?
