Я полстражи стоял и смотрел на виселицу. Потом выкупил тело, нашел в порту двух бродяг, которые брались за любой заработок, дал им денег. «Похороните мою Фалеш, как положено по местному обряду, — говорю. — Тело у вас закапывают в землю? Вот и давайте. Ученого человека пригласите, пусть почитает над ней, что нужно. Два медяка в рот сунете, так тут делают? Брат мой Милькар с вами пойдет, проверит, чтоб все чином...» Милькар молча с ними отправился, ничего не спросил, хоть и не было у нас уговора заранее. Видел, что я, как я... Ну не могу я смотреть, Аххаш и Астар, чтоб в землю ее, а не на волну! На губы ей комья падать будут, а эти губы недавно меня целовали...

Стою на причале, камень камнем. Что мне теперь? Куда ты делась, Фалеш?

Фалеш!

Тут меня мои Крысы позвали. Говорят, сходи на мыс, где маяк. Тебя там ждут. На дне, говорю им, пропадите! Нет, они толкуют, важное дело, иди. Напрасно, мол, трепать не стали бы.

Пошел. Иду, и больно мне. Бок болит. Вот какая чума! Ладно, потом посмотрю. Зашел на самый конец мыса. Старый маяк, одни развалины. Серые камни, обрыв и море. Прямо над обрывом стоит человек в дорогом плаще, пепел с серебром. Спиной ко мне. Оборачивается...

Аххаш Маггот! О, боги! Защитите! О, Аххаш!

Лицо бледное, губы синие, бровь шрамом разрезана, в шее, с правой стороны, — дыра от стрелы, кровь едва запеклась. В руках что-то... не пойму... глаз от лица оторвать не могу. Последний раз я видел своего отца, Кипящую Сковороду, когда мне едва минуло шесть лет. Или вроде того. Он был тогда трупом. Сейчас его труп стоял напротив меня, в трех шагах. Синие губы улыбаются.

— Чего ты хочешь, Аннабарка Габбал? О твоем теле позаботились. Оно ушло с почетом. Почему ты неспокоен?

Протягивает мне чашу, чаша у него была, оказывается. При жизни отец мне не сделал ничего дурного. А хорошего сделал немало, я помню. Может, и сейчас не таит зла? Ведь я его сын.

Заглядываю в чашу. Виноградное вино. Очень дорогое, такой у него запах. Красное.

Бояться недостойно. Отец, хоть и мертв, страшен, опасен, не перестал быть отцом. Надо уважить.

Я выпил вино. И впрямь, очень дорогое, нужен редкий сорт винограда. Терпкое, ни капли сладости, сушит. Тут же боль отпустила бок. Вдруг Кипящая Сковорода — хвать меня за плечо, трясет, подбородком показывает: обернись давай, сзади какое-то дерьмо. Ну, Аххаш, я уже весь в бою, у нас учат с полжеста настраиваться на работу. Разворот, шаг назад, полусогнутые, дыхание, меч в руке, нож в другой... работаем... Чаша — дзынь — покатилась. Не пойму... вскочил... нога не так идет... голова... что за чума... Проснулся! Стою посреди пещерки, головой свод на крепость пробую, Гадюка подползла и у самой ноги ерзает. А!

Ругается. Видно, хотела нож достать, веревки перерезать, да не вышло.

Смотрит на меня, в темноте лица не видно, только чувствую, совсем другая моя Гадюка. Не та, что тряслась и всхлипывала. Хочет действовать. Руки ей нужны, Аххаш.

— Развяжи меня, Крыса! Я тебе не враг, ты должен понимать. Я уже сказала и сейчас повторяю, что не хочу навредить тебе, — спокойно говорит. Не глазами, не ушами, а чем-то иным, я это хорошо умею, вбираю ее темный силуэт, голос ее, какой-то не менее темный, сухой, почти как у солдата перед делом, короче, не объяснишь так просто, но только ясно мне: не врет баба. Но испытать ее нужно.

— Обещай, что не сбежишь.

— Чего ты боишься? Я ведь смертница. Или ты, Крыса, рассказал мне не все и опасаешься теперь потерять меня для каких-то своих дел?

— Ты не умеешь ни драться, ни убегать. Выдашь нас обоих случайно. По глупости. Так обещаешь?

— Нет.

Так. Хорошо.

— Почему?

— Если я верно поняла твои речи, мастер, у тебя нет цели сделать из меня рабыню. Так дай мне волю безо всяких условий. Тебе ведь нужен союзник? Не раб, а именно союзник, если я поняла тебя правильно. Я либо стану тебе обузой, и в этом случае лучше прирезать меня сразу. Либо буду союзницей, а я знаю о Лунном острове заведомо больше, чем ты. Но мне надо быть равной союзницей, поэтому на все твои условия ты услышишь один ответ: нет!

Я придвинулся к ней, к самому лицу, к самому телу. Принцесса моя отпрянула и упала. Не хочет врать. Играет еще в какие-то игры. Играла. Торговалась. Ну да, прирезать ее, Аххаш! Ха, смешно, прирезать! Теперь боится, что я ее ударю. Тогда что ей делать? Тогда все пропало.

Я засмеялся. За весь день — первая приятная новость. Рядом со мной не самый бросовый человек. Не желает врать. Старается не трусить. Не будет вредить. Может, и сварим с ней кашу. Да что за чума!

— Не пугайся... — Я перерезал веревки на руках Гадюки.

Она села, растирает запястья. Выпрямилась. Ее голос зазвучал почти торжественно. Будто престол ей все-таки достался, принимает моя Гадюка иностранного посла, рыбья моча, речь ему говорит:

— Благодарю тебя. В свою очередь, ты можешь не беспокоиться. Поверь, я честно расплачиваюсь с теми, кому должна. Сейчас, когда я обрела свободу, могу пообещать тебе твердо: я не стану обманывать тебя или покидать... если ты сам не вынудишь меня к тому своими действиями.

— Знаю.

Она, мягче:

— Мое имя Ланин. Зови меня так.

— Это что-нибудь значит на вашем языке? Не совсем понимаю.

Поколебалась. Произнесла очень тихо:

— Не знаю, как сказать... нечто вьющееся... растение, которое вьется. «Растланин» — вьющаяся роза, «тиелланин» — плющ... А просто словом «ланин» в деревне могут назвать виноградную лозу.

— О! — Я удивился. — О! Хорошо. — Сон мой что-то да значит.

— А ты? Как тебя-то зовут? Неужели так и хочешь остаться Крысой в моих устах?

— Малабарка.

— В вашей канналане нет слова с таким значением. — Она произнесла «канналана» мягко-мягко, будто погладила кошку от носа и до самого кончика хвоста...

— Все имена — из древней канналаны. Ее мало кто знает.

— И что же?

— «Корабль, груженный золотом». Или, может быть, «золотой корабль».

— О! А вот сейчас, между прочим, ты мне дал самую вескую причину не пытаться тебя прикончить.

Прислушиваюсь к ней. Ни злобы, ни вызова. Желает прояснить дело. Отвечаю так же — без злобы и вызова:

— Самая веская причина — не как меня зовут, а я сам.

Слава Луне, проплакалась я ночью, пока мой странный напарник пребывал не то во сне, не то в трансе. У меня всегда так: пока не проревусь, не в состоянии соображать, зато после этого мозги, словно промытые слезами, начинают шевелиться вдвое быстрее. Вот и сегодня утром, доведя себя до полного онемения чувств, я как-то очень бесстрастно прикинула уровень воды у берега и осознала, что грот Кеннаам скорее всего сейчас уже вполне доступен — в этом году сезон штормов закончился рано, и восточный ветер успел как следует отогнать всю лишнюю воду от той сторо ны острова. Когда я объяснила ситуацию Орхэзу... то есть Малабарке, он согласился, что лучшее место для укрытия трудно придумать.

Это место мы с Кайсаром открыли во время одной из наших охот с ястребами, а такое странное имя я дала ему оттого, что именно в тот день Кайсар пересказывал мне плутовской роман о сводне Кеннаам.

В этом месте гора очень круто обрывается в море, и скальную стену довольно долго нужно обходить по колено, если не по пояс в воде. Зато потом откроется очаровательная бухточка, усыпанная нежнейшим белым песком, в которую стекает ручей с горы. Этот самый ручей и вымыл грот в соседней скале, расположенный так хитро, что разведенный в нем огонь не виден ни с моря, ни из леса.

Сказать по правде, сама я ни разу не пробиралась туда по воде. В самый первый раз Кайсар перенес меня на руках, потом же мы, боясь оставлять коней по ту сторону скалы, просто брали с собой длинную веревку и спускались вниз прямо с лесистого склона. Сейчас же пришлось разуться и подвернуть штаны значительно выше колена. Пару раз, когда под ногу попадались острые камешки, я чуть не оступилась на глубокое место, но ничего, обошлось...