Выступая в центре, Кейси начал со слов генерала Джорджа Вашингтона в поддержку секретности разведывательных операций. «От секретности зависит успех большинства предприятий такого рода, а из-за недостатка секретности они, как правило, обречены на неудачу, будучи даже хорошо спланированными и обещающими успех». Затем Кейси перешел к обстановке в мире. Мир сегодня, сказал он, «полон тревог из-за действия разрушительных сил: адской смеси дестабилизации, терроризма и мятежей…». Во всем этом Кейси обвинил Советский Союз, Кубу и Ливию. Он утверждал, что СССР после Вьетнама начал в 1974–1975 гг. проводить более агрессивную стратегическую линию в «третьем мире», будучи хорошо осведомленным о политической ситуации в этих странах. Сторонники Советского Союза в 70-х гт. добились успеха в Анголе, Эфиопии, Камбодже, Никарагуа. И произошло это потому, что значительно дешевле поддерживать мятежи, чем нам и нашим друзьям противостоять им. Требуется сравнительно мало людей и совсем небольшая поддержка, чтобы нарушить внутренний мир и экономическую стабильность какой-либо малой страны.

Сенатор Патрик Лихи, долговязый демократ из штата Вермонт, член сенатского комитета по разведке, видел, как на комитетских брифингах иногда порхают некоторые скудные секретные сведения, но при этом он чувствовал себя так, словно ему показывали фокусы с колодой карт, когда ты не знаешь, следует ли тебе верить тому, что ты слышишь и видишь, или нет. Члены комитета получали краткое изложение мнений и позиций, некоторые второстепенные сведения из шпионских каталогов, пункты для включения в бюджет. Иногда им сообщалась внутренняя информация о главе какого-нибудь государства.

Лихи был порождением «уотергейта». Его избрали в сенат в 34 года после отставки Никсона. В истории Вермонта он оказался единственным демократом, избранным в сенат от этого штата. Он привык к положению аутсайдера. Скептически относясь ко всякой концентрации секретной власти, особенно в правительстве Рейгана, Лихи часто задавался вопросом, что бы он увидел, если бы оказались раскрытыми все карты разведки. Будучи в течение восьми лет прокурором одного из округов своего штата, он лично вел наиболее важные дела. Единственная возможность разобраться в происходящем — это иметь в руках и перед глазами все доказательства и улики.

При каждом сенаторе состоял выделенный ему сотрудник администрации комитета, так называемый назначенец, который вел его по сложному, перегруженному жаргонными выражениями лабиринту разведывательных проблем. Лихи унаследовал от выбывшего члена комитета его «назначенца» Тэда Рэлстона, который сообщил ему, что, если он хочет разобраться в рзззедывательных делах, он должен познакомиться с Агентством национальной безопасности и перехватом. Спутник под кодовым названием ВОРТЕКС был нацелен на специальные районы мира и имел аппаратуру подслушивания, эквивалентную той, что устанавливалась на постах подслушивания в американских посольствах в различных странах. АНБ являлось источником наибольшей по количеству и наилучшей по качеству информации. Обработка материалов перехвата требовала многочасовой кропотливой работы по прослушиванию, определению диапазонов, частот, новых методов передач, связующих звеньев коммуникационных линий, по расшифровке текста.

Вот где идет настоящая работа, сказал Рэлстон. Сбор разведывательной информации претерпел техническую революцию. Надо узнать, что и как можно сделать, уметь быстро схватить то, что еще только должно родиться. Рэлстон предложил Лихи посетить объекты АНБ за рубежом и запланировал поездку в Европу.

Рэлстон поддерживал тесные отношения с Инмэном еще в то время, когда адмирал с 1977 по 1981 г. возглавлял АНБ, а он сам осуществлял в комитете наблюдение за контролем над вооружениями и являлся одним из трех административных сотрудников, хорошо знакомых с деятельностью АНБ. Когда Инмэна как заместителя Кейси повысили в звании до полного адмирала, Рэлстон купил ему в подарок нашивку с четырьмя звездами. Обычно новые звезды повышенному в звании морскому флаг-офицеру дарила его семья.

В течение многих лет Инмэн руководил Рэлстоном в изучении всех тонкостей технической разведки, а Рэлстон снабжал Инмэна информацией о том, что происходило в сенатском комитете по разведке. Таким образом, когда Инмэн шел на очередной раунд бесед с сенатором или устраивал брифинг, он знал, чем дышит каждый из них.

Как два офицера-ветерана в запасе, они хорошо сработались. У каждого были и причины, и нужда в том, чтобы кое-что знать. Если Инмэну во многих, а то и во всех случаях удавалось чего-то добиться от сенаторов, что иногда бывало страшно трудно, это обоим облегчало жизнь. Если Инмэн производил на сенаторов, как республиканцев, так и демократов, сильное и благоприятное впечатление, то это шло на пользу комитету и процессу осуществления надзора. Никто ни на что не жаловался, хотя некоторые сотрудники административного аппарата считали, что их профессиональная общность нарушена личными отношениями по типу «властелин-вассал». Но в конце концов, как предполагалось, Инмэн работал на Кейси, а Рэлстон на Лихи.

Сенатор Лихи и Рэлстон посетили объект АНБ под Хэррогэйтом, в 200 милях к северу от Лондона, в болотах Йоркшира.

У Лихи был ряд практических вопросов относительно возможностей внедряться в каналы связи. Вот русские сосредоточивают танки у границы с Польшей. Лихи хотел знать, может ли станция в Хэррогэйте слушать радиопереговоры между танкистами.

— Сколько мегаватт у этой экзотической подсистемы? — спросил Рэлстон, прежде чем хозяева сообразили, как ответить Лихи.

Рэлстон везде совал свой нос и сыпал техническими вопросами, которые показывали его незаурядные познания. Лихи хотел все же услышать ответы на свои вопросы, но Рэлстон, видимо, потерял контроль над собой. Он громогласно спрашивал о всяких системах, включая космические, и даже о том, может ли эта станция связаться с объектом АНБ на противоположной стороне мира, под Пайн Гэп в Австралии.

— Ты не можешь помолчать? — едко спросил Лихи. — Дай же мне задать вопросы.

По пути в Западную Германию Лихи предавался грезам о том, как он выбрасывает Рэлстона из самолета. В Турции Рэлстон прихватил пригоршню сигар из ящика американского посла. Лихи сказал своему техническому помощнику: «Я не знаю, что делать с этим сукиным сыном».

Вернувшись в Штаты, Лихи понял, что надо делать. Он уволил Рэлстона.

Рэлстон подал заявление о приеме на работу в административный аппарат центральной разведки — область, которую Кейси оставил за Инмэном. Как сотрудник сенатского административного аппарата, Рэлстон не подлежал проверке на детекторе лжи. Однако процедура оформления предусматривала рутинную проверку в письменной форме. Некоторые из вопросов касались обращения Рэлстона с секретными материалами. Брал ли он когда-нибудь такие материалы домой?

В этом ничего необычного не было. Чересчур занятые правительственные чиновники иногда брали на дом секретные документы. Вот поэтому и задавался такой вопрос. Практика работы с секретными бумагами дома была настолько обычной, что вопрос предоставлял отличную возможность проверить человека на честность. Цель заключалась не в выявлении незначительных ошибок, а в обнаружении серьезных нарушений правил секретности, источников и каналов утечки информации или, в редких случаях, шпиона. Но вопрос действительно ставил в затруднительное положение, поэтому такая проверка многим не нравилась. Ответ должен быть: да или нет. Большие дела и мелочи — все смешивалось воедино. Либо признать, либо утаить с риском не пройти тест — другого выбора не было.

Рэлстон не прошел. Он брал домой копию секретного доклада о деятельности американских разведслужб в Иране со времен второй мировой войны, который сам же и написал.

Провал Рэлстона явился ударом и для него, и для Инмэна. Мало того, что он потерял возможность устроиться на работу, вдобавок к этому новый начальник административного персонала сенатского комитета по разведке Роб Симмонс запустил расследование на Рэлстона. Одним упомянутым докладом дело не ограничивалось. Рэлстон брал домой около 500 страниц секретных документов. Некоторые из них были совершенно секретные. Часть документов он вернул начальнику отдела комитета по режиму, а часть — непосредственно в ЦРУ. Доклад по Ирану давал возможность опознать несколько глубоко засекреченных источников. Их имена не назывались, но кое-кто мог на основании документа установить их личность.