— Сережа, все уходят по реке, — как-то раз сказал Грицько, — а когда ты меня пошлешь? Сколько сбросил я в воду бревен, а не видел, как они там плывут.

— Еще посмотришь, — успокаивал Сергей. — Мы с тобой пойдем по реке, когда будем вести зачистку.

Однако через некоторое время, посоветовавшись с Прохором, Сергей решил послать по реке и Грицька. «Пусть прогуляется», — подумал он. В тот день обе смены спустили на воду большую партию леса. Обрадованный такой удачей, Прохор стал поговаривать об отправке молевщиков на лодке.

— Вот теперь нам и лодочка понадобится, — сказал он. — Надо проехать по всему руслу, осмотреть берега, а вот кого послать?

— Поезжай ты, дядя Прохор, — сказал Сергей, — а в помощники себе возьми Грицька и Степу.

— Еще бы какую-нибудь девчушку, чтоб обед варила.

— Возьмите Варю, — посоветовал Сергей, вспомнив свой ночной разговор с Грицьком. — Она еще прихрамывает, но в лодке ей ходить не придется.

Широкая лодка с плоским дном терлась черным, жирно просмоленным боком о каменный выступ берега. Еще ни заре в нее погрузили продукты, два багра, укрепленных вдоль бортов, веревки, бурку, плащи, брезент. С восходом солнца, когда долина реки очистилась от тумана, четверо сплавщиков, поудобней усевшись в лодке, покинут лагерь. У берега, как перед отплытием корабля в дальнее плавание, собралась толпа людей. Они долго провожали ласковым взглядом лодку, видели, как она покачивалась на стремнине реки и как потом исчезла за крутым поворотом.

Лодка сделала рывок в сторону и неожиданно попала в водоворот. Грицько не успел поднять левое весло, и она закружилась. Потом, как бы опомнившись, секунду постояла на месте. Грицько налег на весла, и лодка понеслась вперед мимо отвесных стен, источенных родниками, струйки которых, чистые как серебро, стекали по камням. Потом поплыли в тени, под склонившимися на воду ветками, под густой кровлей листьев, так что людям приходилось низко нагибать головы. Наконец выбрались на середину реки, залитой слепящими лучами выглянувшего из-за скалы солнца.

Да, красива речная дорога! Кругом, куда ни взглянешь, лежит живописный горный пейзаж! Там, где скрылись меж гор берега, разливается жаркий блеск на воде, и кажется: в этом месте собрались, как в фокусе, все лучи солнца и отразились в зеркале реки с такой силой, что все вокруг вот-вот воспламенится. А дальше — лабиринт гор и перевалов, прячется в них река, как ручей среди камней.

Все здесь радует глаз, все удивляет, и трудно сказать, какой из этих видов самый красивый. То ли вот эта нарядно одетая в зеленый плющ пирамидальная сопка с острой, как шпиль колокольни, вершиной, на которой вместо креста стоит удивительно стройная сосна; то ли эти оранжево-темные, без конца и края полотнища лесов, укрывшие собой отлогую, уходящую к небу ложбину, над которой стаями кружатся орлы; то ли эта голая скала из темной бронзы, повисшая над водой в виде огромной птицы, у которой крылья окаменели в тот момент, когда она сделала ими широкий размах, — трудно сказать!

А вот еще стоит, упираясь в небо, утес из желтого известняка. Срез у него от вершины до подошвы ровный, точно кто-то одним взмахом сабли отсек вторую его половину, которую давно размыла и унесла река, и весь этот срез теперь рябит норками, как стена крепости бойницами. Всю могучую грудь утеса источили птицы, образовав на ней свой шумный город. Над утесом тучи щуров, — они то стаями взлетают ввысь и, описав дугу, с разгону влетают в порки, как пули в мишени, то стрелой вылетают из норки и сверлят воздух, чертя на синеве неба такие причудливые круги и линии, что рябит в глазах. Лодка кажется щепкой у ног этого великана — она проплывает вдоль стены, а вверху поет такой оглушительный птичий хор, что кажется — в эту минуту весь мир объят одним этим разудалым щебетанием.

— И до чего же крикливая птица, — заметил Прохор, глядя в небо. — Пужануть бы по ним из берданки.

Вот и утес позади. Мимо прошли холмы, покрытые кустами терна, бузины, низкорослым карагачом, и вдруг горы раздвинулись, и река потекла по долине — в зелени и в солнечном сиянии. На ее левом берегу — станица. Широкими кварталами растянулась она вдоль Кубани. Сады, местами тронутые желтизной ранней осени, подходят к самой воде, и с лодки хорошо видны ярко-желтые, точно облитые медом, ветки с созревшими яблоками. И за садами стоят дома, прячутся в зелени улицы. Где-то стучит мотор, — видимо, поблизости находится мастерская МТС. К берегу тянется узенькая, поросшая бурьяном улочка. Она обрывается у некрутого спуска, ведущего на отлогий и каменистый берег. Мальчуганы поят коней, купаются. На камнях стоят две бабы и стирают белье, подобрав подолы юбок выше колен. Заметив сплавщиков, они распрямляют спины и, приложив щитком ладони к глазам, с любопытством смотрят на плывущих в лодке людей. Пристальные их взгляды точно говорят: да кто такие эти люди? Откуда они? Почему плывут мимо нашей станицы?

— Здорово булы, казачки! — крикнул Прохор.

— Здоров, колы не шутишь!

— Подплывайте к нашим берегам!

— Эй, люди добрые, откуда вы?

Бабы еще что-то кричат, машут руками, но вода, плескаясь о борта лодки, заглушает их голоса… А река уже сделала дугу, и Варе показалось, что станица закружилась и перебежала на другой берег.

— Гриша, — сказала она, обращаясь к Грицько, — посмотри, где станица!

— А она там, где и была, — ответил Грицько, занятый послами. — Это ж река завернула.

Сады, хутора, улочки, подходившие к воде, скрылись. На гористом берегу лежали кошары, серой тенью двигались по взгорью овцы, на перекате стояли коровы, зайдя по брюхо в воду и отбиваясь от липких оводов мокрой метелкой хвоста.

За все это время сплавщикам ни разу не попадались застрявшие в пути бревна. Обычно бревна плыли то впереди лодки, то сзади, а то и рядом с бортом, так что Прохор мог похлопать по мокрому стволу и сказать: «Плыви, браток, плыви». Прохор был доволен. «Хорошо идет лес, — думал он. — Воды много, вот он и несется курьером».

Плыть в лодке было куда приятней, чем возиться с застрявшими бревнами. Однако вскоре спокойному путешествию пришел конец. Отплыв от станицы, они увидели за поворотом, в широком озерке стоячей воды, с десяток бревен — они прибились к берегу и не могли сдвинуться с места.

— А, вот они где! — сказал Прохор. — Давай, Грицько, к берегу.

Лодка причалила к берегу. Первым выскочил на землю Прохор, за ним Степа. Грицько отвязал багры и сбросил их на камни. Прохор подошел к бревнам, держа наизготове багор.

— Ага! Вот вы где! — повторил Прохор, обращаясь к бревнам. — Значит, решили отдохнуть? Дорога дальняя, и вы, голубчики, приморились. Надоело плыть? Ай, стыдно, стыдно. А мы вас вот так, вот так, — багром да в бок, да по затылку. Идите на быстрину. Степа, Грицько, а ну, подсобляйте! Сперва мы проводим этого толстяка. Ишь какой гордый! Иди, иди, чего гордишься? Пошел. Теперь этих приглашай.

Бревна вышли на быстрину и поплыли по течению. Следом за ними ушла лодка. Прохор повеселел еще больше. Закручивая усы, он всматривался в берега и как только замечал в затоне бревно, тотчас приказывал Грицьку подгонять к нему. Не сходя на берег, он выталкивал бревно из затишка, называя его самыми ласковыми словами. Одно длинное бревно он почему-то назвал «гусочкой», толкнул его багром и сказал:

— Вот так и плыви, дурочка!

Толстую сосну, так застрявшую в корчах, что ее с трудом оттуда вытащили, Прохор вначале назвал «чертом полосатым», а когда дерево уже ласкалось у борта лодки, гнев у Прохора прошел, и он, поглаживая рукой жесткую мокрую кору, сказал:

— Ах, ты кабанчик эдакий! Ну, маршируй, маршируй, стервец!

— Какой же это кабанчик? — заметила Варя.

— А твое дело здесь, дочка, десятое, — сердито проговорил Прохор. — Ты лучше подумай, как нас обедом накормить.

Однако вскоре Прохор забыл не только о еде, но и обо всем на свете. Опытный глаз старого молевщика еще издали заметил подозрительную темную массу на воде, как раз на крутом повороте Кубани. Сердце у Прохора дрогнуло. Когда же лодка подплыла ближе, все увидели скопление бревен. Бревна сбились в угол, как стадо испуганных овец, запрудили собой половину реки. Вода наваливалась на залом и всей своей тяжестью сжимала, прессовала бревна. Иные из них, не выдерживая натиска, становились вертикально, как мачты на корабле, иные упирались носами в берег, иные садились на дно. По залому с баграми бегало человек пять молевщиков. Среди них Грицько узнал Митьку Кушнарева. «От этого Артиста никуда не уедешь», — горестно подумал он, широко взмахивая веслами.