Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Грицько рассмеялся.

— А ты садись на деревяку верхом, — гайда! Приплывешь в Усть-Невинскую — здрасте, я на бревне прискакал!

— Степа, а ты в самом деле! Плыви в станицу, а потом и нам расскажешь. Гляди, к вечеру и дома будешь.

— Вот было бы чудо!

— А ну вас, — сказал Степа. — Я серьезно, а вы смеетесь.

Бодрое настроение лесосплавщиков, которое так радовало Сергея, продержалось недолго. На шестой день в ущелье стояла тишина — не было ни шуток, ни смеха, ни веселых выкриков, слышались только звуки падающих бревен. Лица у людей стали унылыми. Чаще возникали разговоры о доме. До обеда работа подвигалась сравнительно быстро, а к вечеру усталость валила с ног, многие, отказавшись от ужина, ложились спать. Утром подымались с трудом, неохотно и молча уходили на берег. На тяжелый труд жаловались не только девушки, но и парни. Даже Грицько как-то подошел к Сергею и сказал:

— Да, тяжеловато. Это не на покосе.

— А ведь мы еще и половины не сделали. Что будет дальше?

— Я думаю, что втянемся, — сказал Грицько. — Всякое дело поначалу кажется трудным.

— А тут еще случилось несчастье — подручный бык наступил своей клешней Варе на ногу. Девушка полдня плакала и вот уже вторые сутки лежала под возом, с грустью глядя на горы. После этого случая никто из девушек не хотел становиться к быкам, и на эту легкую работу пришлось послать парня — того самого Степу, которому товарищи советовали плыть на бревне в станицу.

По вечерам у изголовья больной сидел Грицько. Просиживал он подолгу и уходил, когда Варя засыпала.

На подводе, которая привезла в лагерь продукты, вернулись Прохор, Атаманов и Кушнарев.

— Ну, вот и мы! — сказал Прохор, подходя к Сергею. — Прошли аж до Семенова лагеря.

— А где остальные?

— Они пошли дальше, до самой станицы. — Прохор наметил под бричкой Варю. — Больная? Варя, что с тобой? А-а… Бык поранил. Ах ты чертяка клешоногий.

— Придется ее с этой подводой отправить в станицу, — сказал Сергей.

— А у вас как дела? — обратился Прохор к Сергею. — Что-то лес редко идет.

— Меня это тоже беспокоит, — хмуро проговорил Сергей. — Придется что-то предпринять, а вот что — не придумаю. Эх, если бы механизировать!

Митька Кушнарев не стал интересоваться делами лагеря и подошел к Варе. Присел возле нее, поздоровался. Варя печально смотрела на него.

— Вот видишь, Варюша, осталась ты без меня, и уже с тобой горе случилось, — говорил Митька, заглядывая девушке в глаза. — Ой, чего ты такая злая?

— Невесело, — тихо сказала Варя, кусая нижнюю губу.

— А ты не печалься! Такая была веселая. Ну, засмейся.

— Да ну тебя! Отстань, и без тебя тошно.

С каждым днем все меньше и меньше уплывало леса к берегам Усть-Невинской. И мысль о том, как бы ускорить сплав, не давала Сергею покоя. «Что там думает о нас Савва? — говорил он сам себе. — Небось стоит на берегу и удивляется, почему так редко подплывают бревна». Он дождался вечера и, когда поужинали и лагерь уснул, позвал Прохора. Они уселись на бревне, вблизи берега. Река шумела и пенилась. Пахло сыростью и сосной.

— Расскажите, дядя Прохор, как там по реке?

— Там-то хорошо, — сказал Прохор. — Лес идет безостановочно. Заторов не встречали. Десятка два застряли подле берега. — Прохор помолчал, закурил, угостил Сергея. — Лес идет дружно, а все ж таки назавтра надо собирать новых молевщиков. Главарем можно назначить Атаманова. Со мной он уже напрактиковался.

— А как поживает Семен?

— Эге, хлопцы здорово поживают. У них все налажено. Дежурят по очереди на камне посреди реки. Голые, позасмолились на солнце. Курорт! Семен просил тебя приехать.

— Не смогу. Плохие у нас дела. Об этом я и хотел с вами посоветоваться.

— Труд тяжелый, вот хлопцы и сдают, а тем паче бабы.

— А что, если ночью сбрасывать? Не жарко…

— Река потянет, но кто же будет бревна турлять? За день люди так наработаются, что к вечеру у них сил не будет. Как-нибудь потихоньку сплавим.

Такой ответ Сергею не понравился, но возразить Прохору не мог. Поговорили еще немного, и Прохор, шумно зевая, ушел спать. Сергей остался один и так задумался, что не услышал, как к нему подошел Грицько.

— Сережа, насыпь табачку, — сказал Грицько, присаживаясь к нему. — Хоть на маленькую. Курить страсть хочется.

Грицько курил молча и не уходил.

— Сережа, — сказал он, — не отправляй Варю в станицу. Она скоро поправится.

— Пусть дома поправляется.

— Я по-дружески тебя прошу, — продолжал Грицько. — Понимаешь, не отправляй. Мы с ней…

— А-а-а… Понимаю. Ну, хорошо. Пусть она здесь выздоравливает. — Сергей помолчал, а потом спросил: — Ты в каких родах войск служил?

— Сперва был в пехоте, а потом танкодесантником. А что?

— Вот оно как! — обрадованно воскликнул Сергей. — Мы с тобой, оказывается, родичи!

— Родня дюже близкая. — Грицько тихонько засмеялся. — Вы сидели в броне, а мы — рядом, на броне… Соседи! Помню, мы на Сталинград шли. Танки мчались на таких скоростях, что как вспомню, так и сейчас в ушах свистит.

— На Прагу, случаем, не прорывался?

— Не-е… Тогда я уже в госпитале лежал.

Помолчали. Сергей бросил окурок и долго смотрел на реку. В темноте бурный ее поток напоминал туго натянутый ремень, — покачиваясь, он быстро проносился между скал. «Ничем не остановить бег этого ремня, — думал Сергей. — А что, если в воду бросать каждую минуту бревно, — потянет, понесет?»

— Сережа, хотел я с тобой посоветоваться, — как-то глухо заговорил Грицько.

— О чем же? Говори, если смогу — посоветую.

— Не знаю, что мне делать с Митькой Артистом…

— А что случилось?

— Да, понимаешь, пристает он к Варе, озорует. А мне через это обидно. Всю дорогу я пролежал на возу. Ты думаешь — спал? Притворялся, будто сплю, потому что не мог видеть, как он ее обнимает… Все слышал. И как она убежала от него, и как села возле меня. Думаешь, чего она пересела на нашу бричку, отчего так запела? Со мной ей хорошо, но я тогда не мог подняться — злой был. Знаю, Артист меня давно дразнит, а я все терплю, все молчу, но кипит во мне такая злость, что я уже и не знаю… Вот и зараз он примостился возле Вари, слышишь, смеется? И я снова сдержал себя и не подошел. — Грицько выругался. — Что мне с ним делать — не знаю. Или подраться? Как ты скажешь?

— Вот уж этого я не советую, — сказал Сергей. — Тут силой, Гриша, ничего не сделаешь.

— Я понимаю, — взволнованно заговорил Грицько. — Но он же обижает меня и злит.

— А ты любишь Варю? — в упор спросил Сергей.

— Угу.

— Так женись, если любишь! Вот и спору вашему конец.

Грицько тяжело вздохнул и замолчал, низко склонив голову. Сергей снова видел стремительный и шумный бег роки, вспомнил Ирину, теплый запах ее распущенной косы, ночь, проведенную с Ириной в глубоком ущелье, мягкую траву, на которой они сидели.

— Я бы женился, — не поднимая головы, заговорил Грицько, — такое намерение у меня есть, да только я не знаю, захочет ли Варя.

— А любит ли она тебя?

— Должна бы любить. Почему ж меня не полюбить?

— Разве ты об этом с ней не говорил?

— Не пришлось. Веришь, Сережа, как-то боязно. Уж очень она мне мила. Думал поговорить еще в станице, да не смог. А тут, на сплаве, можно, часто я с ней вижусь, да Митька Артист, черт его знает, чего лезет к ней.

— Эх ты, танкодесантник. Вот что я тебе скажу. В любовных делах лучше всего обходиться без посторонних советчиков. Если ты любишь Варю, так пойди и скажи ей, да пусть и она скажет все, что думает о тебе. А Митька, как я понимаю, тут ни при чем.

— Пойду! Все скажу.

Грицько встал, широко расправил плечи и не пошел, а побежал к лагерю. А Сергей задумчиво смотрел на бурлящий поток, и мысли о сплаве снова не давали ему покоя. «Что-то надо придумать. Но что? Нужны две смены. А где взять людей?» Он погрузился в размышления и не слышал, как к нему осторожно, точно крадучись, снова подошел Грицько. Молча сел на бревно, попросил закурить.

74
{"b":"256685","o":1}