Крепко держа корзинку в руке, я поднялась по лестнице. Приблизившись к Снежному Цветку, я увидела, что по ее лицу текут слезы. Как и ее служанка, она была одета в серую, дурно на ней сидящую и плохо починенную стеганую одежду. Я остановилась на последней ступеньке перед площадкой.

«Ничего не изменилось, — сказала я. — Мы с тобой две половинки».

Снежный Цветок взяла меня за руку, помогла мне взобраться на последнюю ступеньку и повела меня в женскую комнату. Я увидела, что эта комната когда-то тоже была очень красива. Она раза в три превышала размеры женской комнаты в моем доме. На зарешеченном окне вместо вертикальных планок был экран из дерева со сложной резьбой. Но комната была пустой, в ней находились лишь прялка да постель. Красивая женщина, которую я видела внизу, сидела на краю постели в изящной позе, сложив руки на коленях. Крестьянская одежда не могла скрыть ее красоты и благовоспитанности.

«Лилия, — сказала Снежный Цветок, — это моя мать».

Я подошла к женщине ближе, сложила руки и поклонилась той, которая принесла мою лаотун в этот мир.

«Ты должна простить нам наши обстоятельства, — сказала мать Снежного Цветка. — Я могу предложить тебе только чай». Она встала с места. — «У вас, девочки, найдется много, о чем сказать друг другу». С этими словами она вышла из комнаты с той горделивой грацией, которая происходила от ее превосходно перебинтованных ног.

Когда четыре дня назад я покидала свой родной дом, слезы заливали мое лицо. Я испытывала печаль, радость, страх — и все одновременно. Но теперь, сидя со Снежным Цветком на ее постели, я видела в ее глазах слезы угрызений совести, сознание вины, стыда и смятения.

Мне хотелось крикнуть ей: «Расскажи мне!» Но я сидела и ждала правды, понимая при этом, что любое слово из уст Снежного Цветка станет причиной того, что она окончательно потеряет свое лицо.

«Задолго до того, как мы с тобой познакомились, — наконец начала говорить Снежный Цветок, — моя семья была самой лучшей в уезде. Ты можешь видеть, — она беспомощно повела рукой, — когда-то все это было великолепно. Мы были богаты. Мой прадедушка, ученый, получил от императора много му земли».

Я слушала, а мысли вихрем вились у меня в голове.

«Когда император умер, мой прадедушка вышел из фавора, поэтому он удалился от дел и вернулся домой. Жизнь была хорошей. Когда умер мой дед, его сын унаследовал все. У моего дедушки было много работников и слуг. У него было три наложницы, но они ему рожали только девочек. Моя бабушка, в конце концов, родила сына и сохранила свое положение. Они женили сына на моей матери.

Люди говорили, она была, как Ху Юйсю, та способная и обворожительная девушка, что привлекла к себе внимание императора. Мой отец не был императорским чиновником, но он был образованным человеком. Люди говорили, что когда-нибудь он станет надзирателем в Тункоу. Мои дедушка и бабушка видели в моем отце слабости, которые происходили оттого, что он был единственным сыном в доме, где жили слишком много дочерей и наложниц. Моя тетя подозревала, что он был труслив и склонен к пороку».

По мере того как Снежный Цветок углублялась в прошлое, которого уже не существовало, ее взгляд становился все более отсутствующим. «Через два года после того, как родилась я, мои дедушка и бабушка умерли, — продолжала она. — У моей семьи было все — великолепная одежда, много еды, куча слуг. Мой отец брал меня в путешествия, моя мать возила меня в Храм Гупо. Девочкой я много увидела и узнала. Но мой отец должен был заботиться о трех наложницах дедушки и выдать замуж четырех своих родных сестер и единокровных сестер, рожденных наложницами. Он также должен был давать еду и кров работникам, занятым в поле, и домашней прислуге. Были устроены браки всех его сестер. Мой отец старался показать всем, какой он большой человек. Каждая следующая свадьба была расточительней предыдущей. Он начал продавать наши поля крупным землевладельцам с запада провинции, чтобы заплатить за шелка и свинину. Моя мать — ты ее видела, — она красивая, а во всем остальном очень похожа на меня, ту, какой я была до встречи с тобой: изнеженная, беззаботная, не знающая ничего из женских домашних обязанностей, кроме вышивания и нушу. Мой отец… — тут Снежный Цветок запнулась, а потом выпалила: — Мой отец пристрастился к курению».

Я вспомнила тот день, когда Мадам Гао сплетничала о семье моей лаотун. Она упомянула азартные игры и наложниц, но также и то, что отец Снежного Цветка курил. Мне было тогда девять лет, и я подумала, что он курил слишком много табака. Теперь я поняла не только то, что отец Снежного Цветка стал жертвой своего пристрастия к опиуму, но и то, что в тот день все присутствующие в верхней комнате, кроме меня, точно знали, о чем говорит Мадам Гао. Моя мать знала, моя тетя знала, Мадам Ван знала. Они все знали, но решили, что мне этого знать не следует.

«Твой отец еще жив?» — робко спросила я. Конечно, она сказала бы мне, если бы он умер, но с другой стороны среди прочей лжи, может быть, и нет.

Она кивнула, но больше ничего не произнесла.

«Он внизу?» — спросила я, думая об этом странном, отвратительном запахе, которым пропиталась главная комната. Лицо Снежного Цветка оставалось неподвижным; потом она двинула бровью вверх. Я решила, что это означает «да».

«Поворотной точкой был голодный год, — заговорила она снова. — Ты это помнишь? Мы с тобой еще не были знакомы, и в тот год был ужасный неурожай, а потом жутко холодная зима».

Как я могла забыть? Самым лучшим нашим блюдом в то время был жидкий рис с сушеной рыбой. Мама экономила, Папа и Дядя питались кое-как, и мы выжили.

«Мой отец не был готов к этому, — продолжала Снежный Цветок. — Он курил свою трубку и совсем забыл о нас. Однажды наложницы моего дедушки ушли из дома. Может быть, они вернулись в свои родные семьи. Может быть, замерзли в снегу. Никто не знал. Но к весне в доме остались только мои родители, два моих брата, две мои сестры и я. Внешне наша жизнь казалась такой же изящной и красивой, но на самом деле к нам стали регулярно приходить сборщики долгов. Мой отец продал еще часть земли. В конце концов, у нас остался только дом. Но к тому времени отец больше думал о своей трубке, чем о нас. Прежде чем он заложил мебель, — о, Лилия, ты не можешь себе представить, как все тут было красиво, — он решил продать меня».

«Неужели как служанку?!»

«Хуже. Как маленькую невестку».

Для меня это всегда была самая ужасная вещь, которую только можно себе представить: тебе не бинтуют ноги, тебя воспитывают чужие люди с такими низкими устоями, что им даже не нужна настоящая невестка, с гобой обращаются хуже, чем со служанкой. А теперь, когда я была замужем, я понимала самую худшую сторону такого положения. Ты можешь быть лишь подстилкой для любого мужчины в семье.

«Нас спасла сестра моей матери, — сказала Снежный Цветок. — После того как мы с тобой заключили союз лаотун, она устроила более или менее сносный брак для моей старшей сестры, которая сюда больше не приезжает. Потом она отдала моего старшего брата учиться ремеслу в Шанхае. Мой младший брат сейчас работает в поле на семью твоего мужа. Моя младшая сестра, как ты знаешь, умерла…»

Но мне были неинтересны люди, которых я никогда не видела, и о которых слышала только ложь. «Что было с тобой?»

«Моя тетя изменила мое будущее с помощью ножниц, куска материи и квасцов. Мой отец возражал, но ты же знаешь Тетушку Ван. Кто посмеет сказать ей «нет», если она сказала «да»?

«Тетушка Ван?» — у меня закружилась голова. — Ты говоришь о нашей Тетушке Ван, о свахе?»

«Она сестра моей матери».

Я сжала виски пальцами. С самого первого дня, когда мы встретились со Снежным Цветком и посетили Храм Гупо, она называла сваху Тетушкой. Я думала, она делает это из вежливости и уважения к свахе, а потом и я стала, разговаривая с Мадам Ван, пользоваться этим почтительным обращением. Я чувствовала себя глупой и одураченной.