«Пугачев», свидетельствовала Н. Грацианская, был написан «в окружении эрудитных томов». В. Вольпин, посетивший квартиру Есенина в Богословском переулке, видел на рабочем столе поэта несколько книжек о Пугачеве. Достаточно напомнить, что среди действующих лиц поэмы встречается только одна вымышленная фамилия — казака Крямина, предателя, погибшего от руки Пугачева. Остальные герои сохраняют подлинные фамилии сподвижников Пугачева: Кирпичников, Караваев, Оболяев, Зарубин, Хлопуша, Подуров, Шигаев, Торнов, Чумаков, Бурнов, Творогов. Зловещая фигура предателя Крямина, «выдуманного» поэтом, не нарушает тактичности Есенина в обращении с историческими фактами.

Исследователи предполагают, что Есенину было известно и о работе В. Г. Короленко над историческим романом о Емельяне Пугачеве «Набеглый царь» (в 900-е годы Короленко, изучая исторические источники, длительное время жил в Уральске).

Не удовлетворившись только изучением документов и знакомством с опытом своих предшественников, Есенин весной 1921 года предпринимает поездку в киргизские степи и на Волгу, чтобы проделать тот исторический путь, которым шел Пугачев со своим войском. Путь этот проходил по маршруту: Москва — Самара — Оренбург — Ташкент.

Поезд шел медленно, подолгу задерживаясь на больших станциях. В Самаре он стоял несколько суток. «Вот так сутки, другие, третьи, четвертые, пятые, шестые едем-едем, а оглянешься в окно — как заколдованное место проклятая Самара, — писал Есенин с дороги. — За поездом у нас опять бежала лошадь (не жеребенок), но я теперь говорю: «Природа, ты подражаешь Есенину...»

Еще не отгремела гражданская война. Время было голодное и холодное. Не хватало хлеба, не хватало топлива, не хватало бумаги. В Оренбурге, где остановился поезд, гуляла холера. На заборах висели плакаты, призывающие к борьбе с эпидемией. Война, разруха, голод, болезни — этим темам были посвящены полосы выходящих в то время в Оренбурге газет «Степная правда» и «Коммунар». Санчасть 1-й Армии издавала журналы «Красные зори» и «Санпросвет», вокруг которых группировались оренбургские поэты: Постников, Васильев, Батрак, Шибаев, Корсаков. Активно действовал кружок пролетарских писателей, руководимый П. И. Заякиным-Уральским (умер в 1920 году).

Есть косвенное свидетельство (книга А. Мариенгофа «Роман без вранья»), что Есенин во время своего вторичного пребывания в Оренбурге вновь побывал в редакциях местных газет, выступал перед поэтами. Поэт бродил по городу, беседовал со старожилами уральского края, купался в реке Урал. Его интересовало буквально все: оренбургские казачьи песни и предания уральской старины, приметы нового в жизни, суровые очертания природы.

Возвращаясь в вагон, Есенин работал над рукописью поэмы «Пугачев». По мере накопления впечатлений в черновиках все чаще и чаще проскальзывают названия уральских городов, рек, местечек: Черемшан, Яик, Иргис, Сакмара, Оренбург, Уфа, Сарепта, Гурьев, Челябинск:

Более того, за каждым эпизодом «Пугачева» стоит реальное событие, описанное в научной литературе. Вспомним хотя бы страстный поэтический монолог казака Шигаева, за которым стоит подлинный факт:

Или монолог Зарубина, тоже имеющий фактическую основу:

Рукопись поэмы с первоначальным заглавием «Поэма о великом походе Емельяна Пугачева» отражает процесс работы поэта. Такая, казалось бы, простая строка, как «Яик, Яик, ты звал меня», имела более десяти редакций. (Напомним читателям, что Яик — старинное название реки Урал.) В целом, как подсчитали исследователи, количество вариантов вчетверо превышает основной текст. Поездка, продолжавшаяся-около двух месяцев, оказалась весьма продуктивной в творческом отношении. На обратном пути Есенин уже заканчивал работу над поэмой. На последней странице черновика, хранящегося в Центральном государственном архиве литературы и искусства, рукой Есенина обозначено время непосредственной работы над поэмой: «1921, старый стиль: февраль-август, новый: март-август». Поэму «Пугачев» сам поэт охарактеризовал как «действительно революционную вещь».

В период работы над поэмой «Пугачев» Есенин, по словам его сестры Е. А. Есениной-Наседкиной, собирался также посетить Башкирию. О ней ему много рассказывал его близкий друг, поэт Василий Федорович Наседкин, с которым Есенин близко сошелся в период учебы в университете Шанявского. Поэтов сближали возраст, общность поэтических биографий, размышления о судьбах русского и башкирского крестьянина, о путях перестройки деревни. Однокурсник Есенина и Наседкина Б. А. Сорокин рассказывал о Наседкине: «Он приехал из Башкирии. Пишет стихи. В них много солнца, ветра, тихой грусти к людям бедных деревень, разбросанных в неоглядных просторах пахучих степей».

Есенина тянуло к Наседкину, который с грустью простился с патриархальной деревней и, не колеблясь, принял новую, которую утверждал и отстаивал семь лет с винтовкой в руках. «Твои стихи близки мне, — признавался Есенин, — но у тебя степи, а у меня приокский край, мещерская глухомань, березы и рябины. У вас в Башкирии и ветел-то, должно, нет? А у нас без ветел не обходится ни одно село...» Однако Есенин на этот раз ошибся. Вот какой предстает в стихах Василия Наседкина его родная башкирская деревня Веровка, приютившаяся на речке Сухайле:

Конечно, В. Наседкин долгое время находился под влиянием С. Есенина, которого считал «величайшим лириком наших дней», и в его стихах — не редкость есенинские интонации. Но было и обратное влияние. Сестра Есенина, Екатерина Александровна, рассказывала о встрече двух поэтов после длительной разлуки в начале 1924 года в редакции журнала «Красная Новь»: «...Сергей сидел, опустив низко голову, чтобы не смущать товарища, и хвалил стихи Наседкина, особенно стихотворение «Гнедые стихи»... Есенин почти три года не был в своей деревне. «Я последний поэт деревни» — было его прощальное стихотворение. Но, черт возьми, деревня-то жива! Встреча с Наседкиным очень обрадовала Есенина, и одна из первых работ после встречи с Наседкиным называлась «Письмо к матери»: «Ты жива еще, моя старушка?..» Форма писем в стихах Есенина навеяна Наседкиным».

В. Наседкин обладал красивым голосом, знал множество народных песен. Есенин не однажды был слушателем старинных казачьих песен, исполняемых его другом. Особенно восхищала его песня «День тоскую, ночь горюю».