В сутках два дня и две ночи — этой формулой, думается, объяснена вся сложность пограничной службы на высокогорной заставе. В этом и разреженный горный воздух, когда надо помнить (сколько раз сам забывался!), что без привычки лишние полсотни метров не пробежишь. Что полсотни! На одном из перевалов, когда наш «уазик» застрял в снежном заносе, попытался я копнуть снег лопатой — после нескольких взмахов хватал открытым ртом воздух, как рыба на льду Шершневского водохранилища. Да и на заставе — чуть поспешишь и та же картина — долго потом взволнованно бьется сердце. А чуть привыкнув, не удивляешься, что не с первой спички раскурил сигарету — пшикнет головка спички, а лучинка и не думает заняться огнем.

В «двойном коэффициенте» — и эти горы без зеленой краски лета, и ежедневные пограничные вахты (ежедневные — это значит и днем, и ночью), и обязанность выходить в наряд в любое время года и в любую погоду…

…Наше возвращение, наш спуск с гор в Пржевальск, зависели от тех, кто находится там, внизу, от командования отряда. Алма-Ату и Пржевальск в этот день завалило снегом и, глядя в сторону невидимых за снежной пеленой гор, командование не спешило давать «добро». Потому что не знало, как там на перевалах-четырехтысячниках? Если снежный заряд задел их тоже, значит, в путь трогаться нельзя. Мы поначалу удивлялись — у нас, на нашей стороне, за стеной этих перевалов светило солнце и соблазняло выйти на улицу без куртки, но когда утром проснулись от того, что кто-то самовольно распахнул тамбур и двери комнаты для приезжих, и поняли, что этот кто-то — ветер, дующий в самых неожиданных направлениях, когда увидели, как его вихри метут снег над вершинами, удивление прошло моментально, и мы поняли — внизу правы.

Но мне было просто — можно было включить телевизор, поиграть в шахматы, постучать на машинке, записывая первые впечатления от поездки. Мне было просто — во имя нашей безопасности спуск с гор отменили, но ведь никто не отменял (и не отменит никогда!) выход в пограничный наряд. И я видел, как вместо стеганых курток ребята надевают дубленые шубы (вот тебе и юг Средней Азии!), покрепче завязывают шапки-ушанки и становятся похожими на ночных сторожей. Но этим «сторожам» не сидеть в затишке от ветра или в будочке, им идти километры и километры по тем же горным кручам, им также вслушиваться в тишину, да еще бдительнее — нужно прослушать насквозь ветер и заметить чутким ухом любой необычный шум…

Видел, как на качающуюся от ветра тонкую мачту поднимался связист — закрепить на ее макушке оборвавшуюся проволоку антенны, ведь связь необходима каждую минуту. Многое видел и многого… не видел, потому что в этот ветер, метущий снежную крупу, находился в Оазисе. Потом, когда придет за нами вертолет и на месте его посадки встретимся с ребятами из Орлиного гнезда, узнаем от них, что посрывало шифер с крыши, что-то вывернуло, отнесло, уронило… Там ведь гораздо выше, и ветер свирепей, как из сопла реактивного двигателя вырывался из зажатого скалами ущелья. Наступал с тыла, а ребята должны были в это время, не отрывая внимательных глаз, обеспечивать положенную охрану с фронта…

Это тоже учитывает «двойной коэффициент». А ребята служат на заставе два года. Значит, возвращаются они домой не только со многими умениями, о которых рассказал, но и с двойной закалкой, с двойной проверкой на стойкость и мужество, с испытанной горами, непогодой и временем оторванностью от большой земли, наконец, дружбой.

И вот что поразительно: сколько ни наблюдал за ребятами, не слышал каких-то особых команд, громких приказов — все делалось как бы само собой. Независимо от времени суток и состояния погоды служба шла, как раз и навсегда заведенный часовой механизм. Отправляясь на поиск Ильгара Зейналова, вдруг узнавал, что он в это время уже в наряде, идет по маршруту горными тропами, а вечером вдруг заставал его, опять же неожиданно для себя, на коротком совещании сержантов… У каждого в любой момент было дело, каждый был занят, и перемещались ребята во времени и тесном пространстве заставы, как-то взаимодополняя, взаимозаменяя друг друга. Это тоже достигается непросто. Но ведь так и должен работать механизм охраны нашей границы — без шума, четко, слаженно и, главное, постоянно. И это тоже достигается теми высокими требованиями, которые и определяют, что у пограничников на заставах в сутки вмещаются два дня и две ночи…

Челябинск — Тянь-Шань — Челябинск

Оренбургскому литобъединению имени Мусы Джалиля исполнилось тридцать лет. Всесоюзное признание получило оно на VIII совещании молодых писателей. О работе одного из лучших литобъединений страны писали С. П. Залыгин и П. Н. Краснов на страницах газеты «Комсомольская правда». Профессиональная зрелость произведений воспитанников литобъединения подтверждается постоянными публикациями в центральных издательствах «Современник», «Молодая гвардия» и на своей родине — в Южно-Уральском книжном издательстве.

За последние пять лет лучшие произведения изданы в коллективных сборниках «На своей земле», «И дым отечества», «Тепло чужого очага», «Сенокосы».

Лауреатом журнала «Литературная учеба» за 1986 год стал молодой прозаик Игорь Пьянков, главы из его исторического романа предлагаются и читателям сборника.

Год 1987-й в жизни литобъединения ознаменован новым событием: всесоюзный журнал молодых литераторов крупно представил наше литобъединение, отдав свои страницы поэтам и прозаикам Оренбурга, со многими из которых можно продолжить сегодня знакомство и в «Каменном Поясе».

Геннадий Хомутов,

руководитель Оренбургского

областного литобъединения

имени Мусы Джалиля

Валился я на доски неоструганные,

Стянув в полудремоте сапоги.

В ушах гудели басовыми струнами

По гравию дневального шаги.

Едва касался головой шинели,

Шеренгами накатывались сны.

А звезды и мерцали и синели,

Чисты по-деревенски и ясны.

И в снах шагал я в сторону рассвета,

К далекой и родимой стороне,

Где девочка, прильнувшая ко мне,

В голубенькое платьице одетая,

Чертила что-то веткой на луне.

Ее волос созвездия касались

И россыпью подснежников цвели.

И реки с океанами сливались,

Как наша юность с юностью земли.

Распахнут мир, и нету тайн в природе —

Мы их открыли с девочкой вдвоем…

Не досмотрев, я слышал на восходе

Пружинное солдатское:

                   — Подъем!

Неширокий двор военкомата,

По углам заросший полынком.

— Вы еще пока что не солдаты, —

Говорил нам рыжий военком.

Мы еще полны домашней лени,

Знать не знаем власть военных слов.

В эшелоне душно от сирени

И светло от стриженых голов.

Мимо пролетают полустанки,

И весна врывается в окно.

Из рассказов знаем мы про танки,

И войну мы знаем по кино.

В нас еще слепая бродит сила,

Мы по интуиции одной

Связываем с именем Россия

Все, что остается за спиной.

И пройдем немало километров,

И сойдут с нас тысячи потов,

Прежде чем — осознанное — это

Врежется в нас намертво потом.

И тогда придем мы к пониманью

Твердо, на сомненьях не скользя,

Что предать Россию поруганью

И отдать кому-нибудь нельзя.

Я напишу, ты только подожди,

Немного выжму воду из шинели.

У нас опять проклятые дожди

И льют, и льют четвертую неделю.

Я расскажу, как дики здесь места

И как суровы люди и рассветы,

А жизнь, как штык, нацелено-проста