Черт бы все это побрал!

Он хотел касаться ее.

Но нет.

– Что еще? – спросил он, шевельнув рукой и выведя ее из транса.

Пиппа встретила его взгляд. Глаза широко раскрыты, щеки порозовели.

– Я… – Она осеклась. Набрала в грудь воздуха: – Я бы хотела тоже вас коснуться.

Его самообладание держалось на ниточке. Тонкой. Последней. Он слишком близок к ней. Ему стоило бы отойти. На безопасное расстояние. Но вместо этого он спросил:

– Где?

Кросс знал, что слишком многого просит от нее, от этой невинной девушки, которая изучала тело человека, ничего о нем не зная. Но не мог удержаться. Он не мог получить ее. Но получит хотя бы это.

Даже если будет гореть за это в аду.

«Ад покажется блаженным местом по сравнению с той пыткой, что он терпит сейчас. Здесь».

– Где бы вы хотели коснуться меня? Пиппа? – снова спросил он после долгого молчания.

Пиппа покачала головой, и на секунду ему показалось, что она сейчас сдастся. Вернется домой.

Жаркое, смешанное с досадой разочарование охватило его.

И тут она сказала. Просто и отчетливо.

– Везде.

Кросс мигом обессилел, задохнулся и окончательно потерял самоконтроль. Не зная, что делать. Отчаянно желая ее.

Отчаянно пытаясь показать ей, что такое наслаждение. Хоть каким-то способом. Любым.

– Подойди сюда.

Он сам расслышал хриплые нотки в своем голосе, настойчивость и был потрясен, когда Пиппа поспешила подчиниться и остановилась почти в нескольких дюймах перед ним.

Ее платье было многослойным, а талия перетянута широким зеленым поясом.

– Расстегни его, – велел Кросс.

Боже, помоги ему! Она так и сделала, словно это было самой обычной в мире вещью.

Края платья разошлись, открыв более тонкую зеленую ткань.

– Сними его.

Она стянула верхнее платье, которое легло озерцом у ее ног, и задышала чаще.

Как и он.

– Снимай все.

Пиппа повернулась к нему спиной. Значит, говорит «нет». Проявляет силу там, где он проявил слабость.

Кросс порывисто протянул руки, но тут же замер, не смея дотронуться до нее, сорвать одежду и притянуть к себе.

Конечно, она откажется. Она леди. И ему нельзя находиться рядом с ней. Он – негодяй и мерзавец, и его следует выпороть за то, что он сделал. За то, чего потребовал.

Тяжелая зеленая шерсть ее платья лежала у его ног, и Кросс присел, чтобы поднять его, в отчаянии гладя ткань, словно ее кожу. Словно этого достаточно.

«Должно быть достаточно».

Он проклял себя, обещая себе и небу, что немедленно натянет на нее платье и отошлет домой. Но было слишком поздно.

К тяжелой ткани присоединилось все еще теплое от ее тела белье, задев его пальцы. Обжигая.

У него перехватило дыхание.

Кросс замер, зная: этот момент станет его гибелью.

Зная, что не должен поднимать глаз.

Зная, что не сможет остановиться.

Пиппа осталась в корсете, панталонах и чулках. Руки скрещены на груди, щеки пылают – румянец обещания, перед которым невозможно устоять.

Он упал на колени.

Пиппа поверить не могла, что сделала это.

Даже сейчас, стоя в этой чудесной порочной комнате, ощущая, как холодный ветерок овевает разгоряченную кожу, она не могла поверить, что разделась, просто потому что Кросс приказал это мрачным, суровым тоном, пославшим по телу странный трепет.

Ей стоит изучить этот трепет.

Позже.

Сейчас ее больше интересует стоящий перед ней на коленях мужчина. Сжатые руки лежат на красивых длинных бедрах, глаза пожирают ее тело.

– Вы сняли одежду, – глухо пробормотал он.

– Вы просили меня об этом, – ответила Пиппа, подталкивая очки на переносицу.

Кросс слегка улыбнулся и провел рукой по губам, медленно и вальяжно, словно готов был ее проглотить.

– Просил.

Трепет стал отчетливее.

Он смотрел на ее колени, и Пиппа вдруг вспомнила, что на ней простые чулки из кремовой шерсти, выбранные больше по соображениям тепла, чем…

Они, конечно, уродливы по сравнению с шелковыми, которые носят его женщины. У мисс Тассер наверняка есть чулки всех цветов, да еще и кружевные.

Пиппа всегда старалась носить практичное белье.

Она стиснула колени и крепче прижала руки к груди, втайне желая, чтобы он потянулся к ней. Но Кросс даже не шелохнулся. Может, что-то разочаровало его – она далеко не так красива, как женщины, к которым он привык. Но никогда не считала себя уродиной.

Почему он не коснется ее?

Пиппа проглотила вопрос, ненавидя себя за то, что вообще подумала об этом. За то, что ее попеременно бросало в жар и холод.

– Что дальше? – выдавила она более резко, чем намеревалась. Зато Кросс мгновенно отвлекся от ее ног и взглянул в лицо. Долго смотрел, и она тоже смотрела. Ему в глаза. На этот раз скорее цвета олова, с маленькими черными искорками, обрамленные длинными рыжими ресницами.

Кросс повернул голову и глянул на большое кресло в нескольких футах справа от нее.

– Садись.

Такого Пиппа не ожидала.

– Спасибо. Я предпочитаю постоять.

– Хочешь получить свой урок или нет, Пиппа?

Ее сердце так и подскочило.

– Да.

Опять эта полуулыбка. Кросс кивнул головой в сторону кресла:

– Тогда садись.

Пиппа шагнула к креслу и села так чинно, как позволяла обстановка: спина прямая, руки крепко сжаты на коленях, ноги вместе, словно она не наедине в казино с одним из самых прославленных повес Лондона, да еще и осталась в одном корсете и панталонах. И очках.

При этой мысли она зажмурилась. Очки. Что может быть соблазнительного в очках?

Она потянулась, чтобы снять их.

– Нет.

Пиппа замерла. Руки застыли на полпути к лицу.

– Но…

– Оставьте их.

– Они не… – начала она.

«Они не обжигают страстью. Они не обольстительны».

– Они идеальны.

Кросс снова оперся о тяжелый стол и, подняв колено, положил на него руку.

– Откиньтесь.

– Мне вполне удобно, – быстро заверила она.

– Тем не менее откиньтесь.

Пиппа исполнила и это желание. Кросс неотрывно наблюдал за ней, прищурившись, ловя каждое движение.

– Расслабьтесь, – приказал он.

Она глубоко вдохнула и выдохнула, пытаясь следовать наставлениям.

– Это нелегко.

Он снова улыбнулся:

– Знаю.

И, помолчав, добавил:

– Вы прекрасны.

– Вовсе нет, – вспыхнула она. – Это белье довольно старое, – пояснила она. – И его не следовало…

Она осеклась. Корсет вдруг стал еще теснее.

– …никому видеть.

– Я говорю не об одежде, – тихо сказал он. – А о вас. О коже, которую я хочу погладить. Этого хотите и вы.

Пиппа закрыла глаза, сгорая от унижения и еще чего-то, куда более опасного.

– Я говорю о ваших прекрасных длинных руках и ногах совершенной формы. Я обнаружил, что ревную к этим чулкам, которые знают ваше тепло.

Пиппа заерзала, не в силах сидеть смирно под его упорным взглядом.

– Я говорю об этом корсете, который обнимает вас там, где вы так прелестны и мягки… Он неудобен?

Она поколебалась:

– Обычно нет.

– А сейчас?

Он, кажется, уже знал ответ.

Пиппа кивнула:

– Очень тесный.

Кросс покачал головой, и она открыла глаза, мгновенно встретившись с его жарким взглядом.

– Бедная Пиппа. Скажите, что думаете об этом вы, с вашим знанием человеческого тела.

Она пыталась вдохнуть поглубже. Но не смогла.

– Все потому, что сердце угрожает вырваться из груди.

Снова улыбка.

– Вы слишком напрягались?

– Нет.

– Что же тогда?

Она не глупа. Кросс подталкивает ее к ответу. Пытается увидеть, как далеко она способна зайти.

Она сказала правду:

– Думаю, дело в вас.

Кросс зажмурился. Сжал кулаки и откинул голову на край столешницы, открыв шею и крепко сжатые челюсти. Во рту Пиппы тут же пересохло. Ей не терпелось дотронуться до него.

Когда он вновь вернулся к ней взглядом, в серых глубинах сверкало что-то неукротимое… одновременно пугавшее и поглощавшее ее.