Она полагала, что это заставит ее почувствовать себя лучше.

Они молча вернулись в дом, прошли через кухню в фойе за чайной комнатой, откуда доносился тихий смех. Каслтон предложил оставить ее здесь, но Пиппа поняла, что хочет идти к собравшимся еще меньше, чем в начале дня.

Вместо этого она проводила жениха до входной двери, где тот остановился на пороге и серьезно взглянул на нее:

– Я очень жду нашей свадьбы, знаете ли.

Он говорил правду.

– Я знаю.

Каслтон слегка улыбнулся:

– Об остальном я не беспокоюсь. Все придет.

«Должны ли мы действительно ждать, пока все придет?»

– Спасибо, милорд.

Он торжественно поклонился:

– Миледи.

Пиппа наблюдала с верхней ступеньки крыльца, как отъезжает его экипаж. И продолжала думать о его поцелуе. Каслтон ничего не почувствовал. Она видела это в его глазах, остававшихся терпеливыми и добрыми, совсем не похожими на глаза Кросса при последней встрече. Нет, в глазах Кросса бушевала буря, океан эмоций, непонятных Пиппе. Но она с радостью провела бы жизнь, изучая их.

Эмоций, изучить которые у нее не будет шансов.

Снова эта боль в груди… и Пиппа рассеянно подняла руку, чтобы утишить ее. Думая о высоком сероглазом мужчине, который показал ей, что такое наслаждение, не отдав при этом ни дюйма себя.

Ей не нравилась эта боль. Не нравилось думать о том, что она означает.

Пиппа со вздохом сняла очки, чтобы протереть, и закрыла дверь, оставив Каслтона и весь мир за порогом.

– Леди Филиппа?

Филиппа попыталась разглядеть смутный силуэт леди, спускавшейся по парадной лестнице Долби-Хауса. Наверняка это заблудившаяся гостья.

Она подняла руку, чтобы остановить даму, и на ходу надела очки. С деланой улыбкой подняла глаза и встретилась со взглядом Лавинии, баронессы Данблейд.

Пиппа едва не споткнулась:

– Леди Данблейд?

– Я твердила себе, что не приду, – ответила баронесса. – Твердила, что буду держаться подальше от всего того, что связано с Джаспером.

С Джаспером?

– Но потом я получила приглашение вашей матушки, – продолжала баронесса. – Ваша сестра была так добра ко мне, с тех пор как стала маркизой Борн. Полагаю, не стоит удивляться.

В ее словах было что-то, какой-то намек, который Пиппе следовало понять. Но она не понимала.

– Леди Данблейд…

Прекрасная женщина оперлась на трость, и Пиппа потянулась к ней.

– Не хотите сесть?

– Нет, – мгновенно и не колеблясь ответила она. – Со мной все в порядке.

Пиппа кивнула:

– Вот и хорошо. Боюсь, у вас сложилось впечатление, что я ближе к мистеру Кроссу, чем на самом деле.

– Мистер Кросс, – грустно рассмеялась баронесса. – Я все еще не могу свыкнуться с этим именем.

– Свыкнуться? – повторила Пиппа.

В глазах Лавинии мелькнуло удивление:

– Он не сказал вам.

Слова встревожили ее. Возможно, они и были для этого предназначены. Так или иначе, Пиппа не устояла:

– Его настоящее имя не мистер Кросс?

Теперь они вдвоем стояли лицом к лицу на середине широкой лестницы, в самом центре Долби-Хауса.

– Думаю, вы единственная, кто обращается к нему «мистер».

«Кросс. Нет необходимости в слове «мистер».

– В таком случае просто Кросс. Это не его имя?

– Нет, – усмехнулась баронесса. – Как мило, что вы этому поверили.

Конечно, поверила. У нее не было причин не верить. Он не давал ей этих причин. Но мысль о том, что Кросс мог лгать, не была невероятной. Он лгал ей с самого начала. Кости. Пари. То, как он соблазнял ее, а сам даже не коснулся… все было ложью. Имя – еще одна ложь. Неудивительно.

И почему-то более ошеломительно, чем все остальное.

В животе у Пиппы все перевернулось. Но она не обратила на это внимание.

– Что вы хотели сказать мне?

Лавиния помолчала, очевидно удивленная твердостью тона Пиппы.

– Вам нужно остерегаться его.

Урок, который Пиппа уже усвоила.

– Джаспер… любит женщин. Больше чем следовало бы. Но когда настает время держать слово… он отступает.

Поколебавшись, баронесса добавила:

– Не хотелось бы видеть, как он губит вас только потому что вы ему поверили.

В ее словах слышалось столько печали, и Пиппе не понравилось, что в груди опять вспыхнула боль. От сознания того, что эта женщина хорошо ему знакома. Слышала от него обещания. А он ее предал.

И еще от многого, ей непонятного.

Пиппа застыла при этой мысли. Ей не следовало не хотеть, чтобы он ее предал. Ей следовало не хотеть его обещаний. Не хотеть его. Это всего лишь наука, разве нет? Исследования. Ничего больше. И уж точно ничего эмоционального.

Мелькнуло воспоминание: сухие теплые губы графа Каслтона на ее губах.

«Ничего эмоционального».

Пиппа покачала головой:

– Между нами ничего нет.

Рыжая бровь баронессы изогнулась в знакомом жесте.

– Вы прошли потайным коридором в его кабинет.

– Кросс не знал, что я его найду. Он не ожидал увидеть меня. И не хотел, чтобы я приходила.

Поколебавшись, она добавила:

– Ясно, что он глубоко любит вас, леди Данблейд. Думаю, что его любовь искренна.

Не то чтобы Пиппа что-то знала о любви. Но она вспоминала звуки его голоса в темноте потайного хода. Выражение серых глаз, когда Лавиния сражалась с ним, стоя прямо и гордо в его кабинете.

Если это не любовь, тогда что же?

А ее он так и не коснулся.

Горло перехватило спазмом, и Пиппа попыталась сглотнуть.

Баронесса рассмеялась. Неприятный звук.

– Джаспер не знает, что такое любовь. Желай он нам добра, держался бы подальше.

И опять в груди Пиппы что-то сжалось.

– Может быть, и так, – сказала она, – но совершенно не важно, что случилось в прошлом. Ясно, что вы – очень важная часть его…

Она поколебалась. Как в вежливом обществе называют любовниц?

Пиппа была уверена, что матери не понравилось бы слово «любовница».

Но она и леди Данблейд находились здесь одни, никто их не слышал, так что Пиппа не стала ходить вокруг да около.

– Он ваш любовник?

Карие глаза леди Данблейд широко раскрылись.

– Он не мой любовник.

– В любом случае значения это не имеет. У меня нет никакой власти над этим джентльменом. Он должен был помочь мне в одном исследовании. Которое теперь закончено.

– Джаспер не мой любовник, – перебила баронесса.

Пиппа отмахнулась:

– Возможно, не сейчас, но одно время… и опять это не ва…

– Леди Филиппа, – перебила баронесса настойчиво. – Господи боже! Он не мой любовник…

Баронесса осеклась. На лице были написаны паника, отчаяние и немалая доля страха.

– Он мой брат.

Кросс стоял в кабинете владельца «Падшего ангела», наблюдая за происходящей внизу игрой. Там делала ставки половина Лондона. Очень богатая половина Лондона.

В зале было полно людей. Женщины в дорогих шелках и атласах, с лицами, скрытыми изящными масками, сделанными специально для этого случая. Мужчины с тысячами фунтов, прожигавших карманы. Всем не терпелось играть и выигрывать, и наслаждаться теми моментами, когда удавалось перехитрить казино.

Пять лет, с первого Столпотворения, мужчины становились жертвами искушения «Ангела» и ставили на карту все, призывая удачу. И каждый год большинство этих мужчин проигрывало. Выигрывали владельцы «Ангела».

Чейз любил повторять, что они выигрывают, поскольку им особенно нечего терять. Но Кросс считал: они выигрывают потому, что больше ничего не оставалось. Они продали свои души и теперь обыгрывают лондонских джентльменов.

Однако сегодня Кросс засомневался. Засомневался в их постоянной неукротимой способности выигрывать.

Засомневался в себе.

Слишком многое происходило сегодня на Столпотворении. Слишком много того, чего он не мог контролировать. Слишком много того, что заставляло его отчаянно желать выигрыша.

А отчаяние всегда вредно влияет на возможность выигрыша, даже когда его план срабатывал.