– Изучая анатомию, вы узнали название области между носом и губой?

Пиппа раскрыла рот, борясь с желанием податься вперед. Ощутить его прикосновение.

– Philtrum, – прошептала она.

– Умница, – улыбнулся он. – Это латынь. Вы знаете перевод?

– Нет.

– Это означает «любовное зелье». Римляне считали это место самым эротичным во всем теле. Они называли его «лук Купидона» – из-за того, как он формирует верхнюю губу.

Говоря это, он провел пальцем по ее губе: скорее искушение, чем прикосновение… Голос стал мягче. Ниже.

– Они считали его меткой бога любви.

Пиппа тихо вздохнула:

– Я этого не знала.

Он наклонился ниже, рука упала.

– Готов биться об заклад, что в человеческом теле есть много всего такого, чего вы не знаете, мой маленький эксперт. И я был бы счастлив всему вас научить.

Кросс стоял так близко… слова, скорее выдох, чем звук. Она ощущала их ухом, щекой, и это обрушивало на нее миллион ощущений.

«Именно это я должна была испытывать с Каслтоном».

Мысль пришла ниоткуда. Пиппа постаралась выбросить ее из головы, решив все обдумать позднее.

Но сейчас…

– Я бы хотела научиться.

Кросс улыбнулся. Изгиб его губ… philtrum… был так близко… такое же опасное оружие, как то, в честь которого его назвали.

– Это ваш первый урок.

Пиппа хотела, чтобы именно он научил ее всему.

– Не дразните льва, – сказал он. Его слова дотрагивались до ее губ, раздвигали их прикосновением. – Ибо он наверняка укусит.

Господи боже. Она бы с радостью…

Кросс выпрямился, отступил и небрежно поправил обшлага фрака, абсолютно не тронутый столь важным моментом.

– Возвращайтесь на бал к своему возлюбленному, Пиппа.

С этими словами Кросс отвернулся, и она судорожно втянула в легкие воздух, словно долго была лишена кислорода.

И долго смотрела, как он исчезает в темноте.

Несколько часов спустя, еще долго после того, как последний игрок покинул «Ангела», Кросс сидел за письменным столом, в третий раз пытаясь подсчитать сегодняшнюю прибыль клуба. И в третий раз ошибаясь.

Ошибаясь, потому что не мог стереть из памяти образ светловолосой очкастой леди Филиппы Марбери, бегущей к нему по ступенькам заднего входа Долби-Хауса. Каждый раз, пытаясь перенести цифру из одного столбца в другой, он представлял, как ее пальцы перебирают его волосы. Как ее губы чуть приоткрываются под его рукой. И цифра тут же терялась.

С Кроссом такого не бывало. Большую часть жизни его наказывали за неспособность ошибаться в вычислениях.

Он снова склонился над книгой.

И некоторое время работал, прежде чем его внимание привлекли маятники на столе. Он вспомнил, как она запускала их легким движением руки.

Соблазн кружил голову. И Кросс представил, как эти самые руки совершают совсем другие движения. Например, расстегивают ширинку его брюк.

Кончик пера ударился о бумагу, послав россыпь клякс по странице.

«Она считала, что с ним находится в безопасности».

Любая другая женщина имела бы полное право так сказать. С ними он был олицетворением безопасности. Но с Пиппой… его самоконтроль, то, что он ценил в себе превыше всего, повисал на ниточке. Тонкой шелковой ниточке, мягкой, как ее волосы. Ее кожа. Ее голос в темноте.

Кросс со стоном запустил пальцы в волосы и отодвинулся от стола, прислонив стул к стене и широко расставив ноги. Он должен изгнать воспоминания о ней из этой комнаты. Куда бы он ни бросил взгляд: счеты, глобус, проклятый стол, – все носило ее следы. Он был почти уверен, что ощущает ее запах, аромат солнечного света и свежего белья.

Будь все это проклято!

Она уничтожила его кабинет… так, словно ворвалась в комнату и сбросила с себя одежду.

И легла на его стол, не имея на себе ничего, кроме очков и легкой кривоватой улыбки. И кожу, такую белую и прекрасную на черном дереве.

Кросс закрыл глаза, но видение не уходило. Он прижал ее одной рукой, чуть пониже прелестных белых грудок, вершинки которых были цвета ее губ: свежие персики, сбрызнутые медом.

Он не смог бы запретить себе нагнуться над ней. Взять ртом один из совершенных сосков. Он бы провел над этими грудями целый век, дразня ее, пока она не начнет извиваться под ним. Смакуя, пока она не станет отчаянно молить его двинуться ниже.

И только тогда он даст ей то, чего они оба хотят: разведет ее бедра, проведет ладонями по мягкой сливочной коже и…

Стук в дверь прозвучал выстрелом. Стул свалился на пол, сопровождаемый грязным ругательством.

Сейчас он убьет стучавшего. Медленно. И с огромным удовольствием.

– Что? – рявкнул Кросс.

Дверь открылась. На пороге обнаружился основатель «Падшего ангела».

– Теплый прием.

Кросс подумывал, не перескочить ли через стол и не удушить ли Чейза.

– Должно быть, я не так выразился. В клубе никому не позволено оставаться. Врываться можно, только если клуб горит. Ты здесь нежеланный гость.

Чейз, не слушая, закрыл дверь и уселся в большое мягкое кресло на противоположной стороне стола.

Кросс сделал зверскую гримасу. Партнер невозмутимо пожал плечами:

– Считай, что клуб горит.

– Что тебе нужно?

– Книгу.

Лондонские клубы джентльменов гордились своими книгами с записями пари, и «Ангел» не являлся исключением. Толстый альбом в кожаном переплете использовался для записи всех пари, даже самых обычных. И «Ангел» брал процент от ставок, дабы удостовериться, что стороны заплатят даже самые безумные ставки, которые только делались в этом клубе. Чейз собирал информацию и любил книгу за тайны членов клуба, которые она открывала. За страховку, которую обеспечивала.

Кросс положил на стол тяжелый том.

Чейз не потянулся к нему.

– Джастин сказал, что тебя не было почти весь вечер.

– Джастин заслуживает хорошей трепки за то, что доносит тебе о нашем местопребывании.

– В последнее время меня интересует только твое.

Чейз протянул руку и привел тяжелый глобус в движение.

Кросс молча наблюдал, как вращается глобус, ненавидя осознание того, что предпоследним человеком, касавшимся его, была Филиппа Марбери, и ненавидя прикосновения к нему Чейза.

– Не понимаю, почему.

– За Найтом легче наблюдать, когда я знаю, где его найти.

Брови Кросса поднялись. Он, кажется, не так понял!

– Предлагаешь, чтобы я проигнорировал тот факт, что он погубил моего зятя, угрожал безопасности сестры и шантажировал меня?

– Нет. Конечно, нет.

Чейз остановил глобус, ткнув длинным пальцем в Сахару.

– И мне наплевать, женишься ты на девушке или нет. Но я хочу, чтобы ты с осторожностью выбирал наказание для Найта. Полумеры его только обозлят.

– И что это значит?

Их взгляды встретились.

– Что у тебя есть только один шанс сделать это. Ты обрушишь на него всю нашу мощь, или вообще не стоит это начинать.

– У меня уже есть план. Именно всю мощь.

– Есть причина, по которой его самые козырные игроки не члены нашего клуба. Такие здесь не приветствуются.

– Может, и нет. Но респектабельность их искушает. Сила. Возможность встретиться и пообщаться с теми, у кого все это есть. И в придачу титулы. Шансы сыграть в «Ангеле».

Чейз кивнул и взял коробку с сигарами с ближайшего стола.

– Где ты был сегодня вечером?

– Мне опекуны ни к чему.

– Еще как к чему! Думаешь, я уже не знаю, где ты был?

Слова доносились из-за облака дыма.

Кросс раздраженно поморщился:

– Ты следил за мной?

Чейз не реагировал на гнев.

– Я не доверяю Найту. Он способен на все. Между вами двумя всегда была… вражда.

Кросс встал, возвышаясь над столом и партнером:

– Ты не должен был следить за мной.

Чейз покатал сигару между большим и указательным пальцем.

– Жаль, что у тебя здесь нет скотч-виски.

С Кросса было довольно.

– Убирайся.

Чейз не пошевелился.

– Я не приказывал следить за тобой. Но теперь вижу, что стоило бы.