– В этой раке покоятся останки святой Адораты, – сказал мне мой гид. – Ее могилу нашли неподалеку отсюда лет шестьдесят тому назад. Очевидно, святая была одной из жертв, замученных на заре христианства, во времена римского владычества, когда население этих мест было обращено в христианскую веру диаконом Марцеллином, присутствовавшим при распятии святого Петра.

По всей вероятности, в истинную веру ее обратил сам Марцеллин, а после пыток тело мученицы было погребено римскими священниками. Предполагают, что имя «Адората» – просто латинский перевод ее языческого имени, ибо никакого иного крещения, кроме крещения кровью, она, видимо, не приняла. Имя «Адората» не похоже на христианское, но, с другой стороны, самый факт сохранности ее тела, которого не коснулось тление за столько веков пребывания в земле, свидетельствует о том, что она принадлежала к числу избранных и что душа ее находится в сонме невинных душ, славящих Господа в раю. Вот уже десять лет, как святая Адората причислена Римом к лику святых.

Я рассеянно слушал все эти объяснения. Святая Адората не слишком интересовала меня. Я направился было к выходу из церкви, как вдруг мое внимание привлек чей-то глубокий вздох, послышавшийся совсем рядом. Он исходил от невысокого, щеголевато одетого старичка, который стоял, опершись на палку с коралловым набалдашником, и, не отрываясь, смотрел на раку.

Я вышел из церкви; старичок вышел следом за мной. Я обернулся – захотелось еще раз взглянуть на его элегантную, немного старомодную фигурку. Он улыбнулся мне. Я ответил поклоном. Тогда он спросил меня по-французски, но с раскатистым венгерским «р»:

– Скажите, сударь, вы верите объяснениям, которые дал вам ризничий?

– Бог мой, – сказал я, – да я в таких вопросах совершеннейший профан!

Он ответил:

– Вы тут, сударь, человек приезжий, а мне уже давно хочется открыть кому-нибудь эту тайну. Я поделюсь ею с вами, но при одном условии: вы никогда не расскажете о ней никому из здешних жителей.

Во мне проснулось любопытство, и я обещал ему все, чего он требовал.

– Так вот, сударь, – сказал старичок, – святая Адората была моей любовницей.

Я отшатнулся, решив, что передо мной умалишенный. Он улыбнулся, заметив мое изумление, но продолжал говорить чуть дрожащим голосом:

– Я не сумасшедший, сударь, и сказал вам чистую правду. Святая Адората действительно была моей любовницей. Да что там! Пожелай она только – я бы непременно женился на ней!..

Мне было девятнадцать лет, когда я познакомился с нею. Сейчас мне за восемьдесят, но я никогда не любил ни одной женщины, кроме нее. Мой отец был богатый дворянин, владевший поместьем около Сепени. Я изучал медицину и занимался наукой с таким усердием, что довел себя до полного истощения; тогда врачи потребовали, чтобы я дал себе отдых и отправился путешествовать – рассеяться и переменить обстановку.

Я поехал в Италию. В Пизе я встретил ту, которой сразу же и навсегда посвятил мою жизнь. Она сопровождала меня в Рим, в Неаполь. Это было упоительное путешествие: любовь украшала все города, которые мы посещали… Мы доехали до Генуи: я собирался привезти ее сюда, в Венгрию, представить моим родителям и обвенчаться с нею. Однажды утром я проснулся и увидел ее мертвой рядом с собой…

Старичок на минуту умолк. Когда он вновь заговорил, голос его дрожал еще сильнее, – я его едва слышал.

– Мне удалось скрыть смерть моей возлюбленной от служащих гостиницы, но для этого пришлось прибегнуть к таким уловкам, какие под стать настоящему убийце. И по сию пору не могу вспомнить обо всем этом без содрогания. Меня ни в чем не заподозрили – поверили, что моя подруга уехала рано утром. Не хочу рассказывать подробности о страшных часах, проведенных мною у ее тела, которое я запер в сундук. Коротко говоря, я проявил незаурядную ловкость и даже бальзамирование тела сумел устроить так, что никто этого не заметил. Правда, моим действиям благоприятствовала суета, обычная в большой гостинице, – в толпе суетящихся людей чужие дела никого не занимают и каждый чувствует себя относительно свободно; в моих обстоятельствах это оказалось весьма кстати. Потом еще было долгое путешествие и всяческие затруднения на границе, которую мне, благодарение небу, все-таки удалось благополучно пересечь. Это поразительная история, сударь, уверяю вас! Домой я вернулся бледным и исхудавшим до неузнаваемости.

Проезжая Вену, я купил у одного антиквара каменный саркофаг, некогда составлявший часть какой-то знаменитой коллекции. У себя дома я мог делать все, что угодно, – никому и в голову не приходило ни интересоваться моими намерениями, ни удивляться количеству или размерам багажа, который я привез с собой из Италии.

На саркофаге, в который были заключены обернутые покрывалом останки обожаемой мною женщины, я собственноручно высек надпись «Адората» и крест.

Однажды ночью, приложив невероятные усилия, я сам вытащил саркофаг на соседнее поле и закопал его там, запомнив это место, известное мне одному на целом свете. Потом каждый вечер я в одиночестве ходил туда молиться.

Так прошел год… Однажды мне пришлось поехать в Будапешт. Я вернулся лишь два года спустя, и вообразите мое отчаяние, когда я увидел, что на месте, где хранилось бесценное для меня сокровище, высится какая-то фабрика!

Я обезумел от горя и думал о самоубийстве. Но однажды вечером наш кюре, зайдя ко мне в гости, рассказал, что, когда копали яму для фундамента фабрики, в земле обнаружили саркофаг некоей христианской мученицы эпохи римского владычества, которую звали Адората, и что эту драгоценную раку перенесли в нашу скромную деревенскую церковь. В первую минуту я чуть было не рассказал кюре всю правду, но тут же одумался, поняв, что в церкви я буду иметь возможность видеть мое сокровище сколько захочу, и промолчал. Любовь подсказала мне, что моя обожаемая возлюбленная была вполне достойна почестей, которые ей оказывались. Я и сейчас считаю, что она заслужила их своей необыкновенной красотой, удивительной прелестью и безграничной любовью, которая, может быть, и стала причиной ее смерти. Она была добра, кротка и благочестива, и я непременно женился бы на ней, если бы смерть нас не разлучила. Итак, я предоставил события их естественному ходу, и любовь в моей душе постепенно переросла в благоговение.

Моя любимая была возведена в ранг преподобной. Потом ее причислили к лику блаженных, а еще через пятьдесят лет – канонизировали. Я ездил в Рим, чтобы присутствовать на торжественной церемонии; это было самое прекрасное зрелище, какое мне довелось видеть в жизни!

После канонизации моя возлюбленная вознеслась на небо. Я был счастлив, как ангел в раю, и, полный возвышенного и в то же время какого-то странного ликования, поспешил сюда, чтобы молиться перед алтарем святой Адораты…

Тут маленький щеголеватый старичок удалился со слезами на глазах, стуча по земле своей палкой с коралловым набалдашником и повторяя: «Святая Адората! Святая Адората!..»

Это было незадолго до полудня. Впереди я увидел тень. Но, к моему удивлению, она не отбрасывалась ничьим телом, а двигалась одна, сама по себе.

Она скользила вперед, косо распластываясь по земле. Достигнув тротуара, она внезапно переламывалась надвое, а минуя стену, сразу выпрямлялась во весь рост, словно бросая кому-то вызов, – быть может, солнцу, – ведь ничто не заслоняло ей мир. Я пошел следом за тенью, – она как раз поворачивала в какую-то совсем пустынную улочку, – и мне почудилось, будто она не без колебания свернула в нее.

Но не пора ли описать эту тень, вернее, ее силуэт?

Известно, что всякая тень непрестанно меняет свои очертания – то словно худеет, непомерно вытягиваясь в длину, то, напротив, сплющивается настолько, что становится похожей на бочонок. Одинокая тень, о которой я рассказываю, в наиболее стойких своих очертаниях являла собой силуэт стройного молодого человека: вдруг мелькал кончик уса или вырисовывался изящный профиль.