Так, например, мы узнаем следующее о влиянии эмиграции уроженцев Лукки на развитие венецианской шелковой промышленности:

«Новый фазис развития наступил с эмиграцией купцов и рабочих шелковой промышленности из Лукки, когда эта отрасль промышленности только и достигла полного расцвета; одновременно коммерческий элемент выступил более на первый план: купцы сделались руководителями производства; они передавали свое собственное сырье мастерам для переработки в различных стадиях производства» (364). И о генуэзской шелковой промышленности: «Подобно тому как в Венеции с эмиграцией уроженцев Лукки, в Генуе шелковая промышленность пережила большой подъем только благодаря братьям Перолерии и другим купцам, привлекшим в начале XV столетия к себе на службу рисовальщиков узоров из Лукки. Им даже вообще приписывалось введение шелковой промышленности. Одновременно тогда был введен новый социальный строй в генуэзской шелковой промышленности — именно капиталистическая домашняя промышленность, которая нашла свое выражение в основании шелкового цеха в 1432 г.» (365).

В Болонье, как полагают, в 1341 г. неким Багоньино ди Барчезано из Лукки была основана, быть может, первая современная фабрика-шелкопрядильня, «в которой одна-единственная машина делала работу 4000 прядильщиц» (366).

Лионская шелковая промышленность ведет свое происхождение равным образом от итальянских пришельцев, которые вначале, наверное. занимались ею в чисто ремесленной форме. Для нас интересно, что переход к капиталистической организации в XVI в. опять-таки обязан инициативе двоих иноземцев (367).

То же самое действительно и относительно швейцарской шелковой промышленности: в 1575 г. Пеллигари основывают шелковую мануфактуру с 15, позднее с 30 работниками: «производство с 15 или 30 подмастерьями было до тех пор неслыханным даже в выделке бумаги и в типографском деле» (368); то же самое и в австрийской шелковой промышленности (369).

Шелковая промышленность только главный пример; наряду с нею бесчисленные отрасли промышленности основывались то там, то здесь, то немцами, то голландцами, то итальянцами в чужих странах, и притом по большей части всегда в момент перехода их к капиталистической форме (370).

Еще сильнее, однако, чувствуется влияние иноземцев на ход хозяйственной жизни в тех случаях, когда дело идет о массовых переселениях из одной страны в другую. Таких массовых переселений мы можем с XVI столетия, в котором они начинаются, различить следующие три группы:

1) переселение евреев;

2) переселение преследуемых за религию христиан, в особенности протестантов;

3) колонизация заморских стран, особенно Соединенных Штатов Америки.

Я хочу со всею краткостью — так как подробнее изложение фактического элемента отклонило бы нас от прямого пути нашей мысли — дать необходимейшие указания о ходе тех переселений, поскольку без этих указаний нельзя обойтись, чтобы доставить себе приблизительно верное представление о внешним путем устанавливаемом значении названных передвижений.

Евреи — странствующий народ со времен вавилонских. Те пространственные перемещения еврейского народа, которые здесь преимущественно имеют значение, начинаются с конца XV столетия, когда, как предполагают, 300 000 евреев из Испании эмигрировали в Наварру, Францию, Португалию и на восток. Значительная часть этих испанских евреев переселилась в Англию, Голландию и в немецкие города Франкфурт-на Май-не и Гамбург (тогда как в то же время много верхненемецких, а также итальянских городов изгнали своих евреев). Со времени казацких преследований в XVII столетии начинается затем уход восточных евреев из Польши, куда они в течение средних веков бежали из всех стран земли. Этот процесс распыления русско-польских евреев принял довольно медленное течение, когда к концу XIX столетия кратер внезапно опять выбросил большие массы: те бесчисленные сотни тысяч, которые в последние десятилетия искали себе убежища в Новом Свете. В общем, речь идет в этом исходе восточных евреев о движении миллионов. Потеря, понесенная одними только областями восточной части Пруссии из-за эмиграции евреев, за время только с 1880–1905 гг. составляет свыше 70 000 человек.

Что же касается той решающей важности роли, которую евреи играли в истории современного капитализма, направления и объема влияния, оказанного ими на развитие капиталистического духа, то все это мы в ходе настоящего изложения неоднократно имели случай выяснить. Кто стремится узнать больше, того я снова должен просить обратиться к моей книге о евреях, основное содержание которой как раз сводится к выяснению того, что участие евреев в создании в особенности высококапиталистического духа было весьма значительным.

Переселения преследуемых за религию христиан, в особенности протестантов (372), приняли с наступлением Реформации характер массовых переселений. Все, пожалуй, страны отдавали и принимали эмигрантов, но известно, что наибольшие потери понесла Франция и что другие страны приняли больше французских эмигрантов, чем потеряли своих жителей. Точное цифровое установление объема этих переселений невозможно. Но можно с уверенностью сказать, что дело шло о многих сотнях тысяч, которые — только внутри границ Европы — переменили свою родину, потому что не хотели менять своей веры. Число одних только тех протестантов, которые после отмены Нантского эдикта (1685) покинули Францию, Вейс (373) оценивает в 250–300 000 (из 1 000 000 вообще протестантов, живших тогда во Франции). Но переселения начались уже в XVI столетии, и Франция была не единственной страной, из которой исходила эмиграция. Однако дело не столько в том, чтобы знать, на сто тысяч больше или меньше принимало тогда участие в переселениях, сколько в том, чтобы уяснить себе значение, которое эти переселения имели для обновления хозяйственной жизни (что нас здесь интересует). А его легко учесть, если взять на себя труд проследить деятельность эмигрантов в странах их назначения. Тогда выясняется, что они повсюду принимали живейшее участие в строительстве капитализма и что в банковом деле и особенно в промышленности все страны обязаны пришельцам значительным шагом вперед; доказывать это в отдельных случаях значило бы писать хозяйственную историю XVII и XVIII столетий. Но я все же хочу по меньшей мере выделить некоторые важные факторы, знакомство с которыми безусловно поможет читателю хотя бы в некоторой степени уяснить себе крупное участие преследовавшихся за религию переселенцев в строительстве капитализма.

Германские государства принимали, как известно, беглецов более крупными массами из Австрии, Шотландии и Франции. Шотландцы и французы преимущественно имеют значение в качестве представителей капиталистического духа.

Шотландцы приходили в течение XVI и XVII столетий в Восточную Пруссию и Познань большими группами. Они были реформаторского и католического исповедания, но в обоих случаях они покидали свою родину, так как не могли выносить притеснений за свою веру. (Мы помним, что эта народная волна выбросила на прусский берег и предков Иммануила Канта: Kant-Cant!). Шотландцы в Восточной Пруссии были в большинстве «зажиточными и интеллигентными» и считались опасными конкурентами (374). Но они устремлялись и внутрь страны: к концу XVI столетия мы находим постоянные шотландские колонии в Кракове, Бромберге, Познани; везде шотландцы были из видных купцов. В начале XVI столетия более половины познаньских крупных купцов были шотландцами; еще в 1713 г. из 36 членов купеческого сословия их было 8. В одной петиции познаньских купцов к графу Гойму от II августа 1795 г. сказано (375):

«Город Познань был обязан своим прежним блеском и размерами своей торговли тем из своих обитателей, которые эмигрировали из Шотландии и, сохранив многие привилегии, устроились здесь в качестве купцов».

Беглецы из Пфальца и Голландии, реформаторы и меннониты, заложили основы крефельдской шелковой промышленности (сразу организованной на капиталистических началах). Члены эмигрировавшей около 1688 г. семьи фан-дер-Лейен должны считаться основателями шелковой промышленности в Крефельде. В 1768 г. фирма Фридр. и Генр. фан-дер-Лейен давала занятие 2800 человекам в шелковой промышленности (376).