Я осмотрительно говорю: проблемы ведения хозяйства. Другие проблемы, вдающиеся в область хозяйствования, были рационализированы уже и прежде: мы уже видели, что в каждом предприятии более крупного размаха хорошо продуманный план находит себе полное осуществление, что невозможно без основательного продумывания, без дальнозоркой постановки соотношений целей и средств, коротко говоря — без основательной рационализации. Но теперь речь шла главным образом о том, чтобы рационализировать ведение хозяйства, под которым я в основе разумею установление разумного соотношения между доходами и расходами, следовательно, особого рода искусство экономии.
Поставить проблему означало, однако, в то же время разрешить ее в совершенно определенном смысле; этот смысл, это новое понимание хорошего ведения хозяйства не могло прежде всего означать ничего иного, как принципиальный отказ от всех правил сеньорального устроения жизни. Хозяйство сеньора было, как мы видели, расходным хозяйством: столько-то было ему нужно для ведения подобающего общественному положению образа жизни, а столько-то он проматывал и растрачивал; следовательно, он должен был иметь столько же доходов. Это расходное хозяйство превращается теперь в приходное хозяйство. Верховное правило, которым Альберти, резюмируя, заключает третью, содержащую хозяйственную философию книгу своего трактата, последние слова вообще в сочинении Пандольфини, альфа и омега всякого хорошего искусства экономии, credo каждого доброго «мещанина», девиз нового, занимавшегося тогда времени, квинтэссенция мировоззрения всех отдельных людей: все это заключено в наставлении (142): «Удержите это в памяти, сыновья мои: никогда не давайте вашим расходам превысить ваши доходы».
Этим наставлением был заложен фундамент мещанско-капиталистического ведения хозяйства. Ибо, следуя этому наставлению, рационализация превратилась в:
2. Экономизацию ведения хозяйства.
Не принудительно, а добровольно; ибо эта экономизация относилась не к частным хозяйствам маленьких людей, где «голод — повар» божьей милостью, но опять-таки к богатым. Это и было неслыханно, ново, чтобы кто-нибудь имел средства и все-таки их рассчитывал. Ибо немедленно к тому принципу: не расходовать больше, чем имеешь дохода, присоединился высший: расходовать меньше, чем имеешь дохода: копить. Идея сбережения явилась в мир! И опять-таки не вынужденного, а добровольного сбережения, сбережения не как нужды, а как добродетели. Бережливый хозяин становится теперь идеалом даже богатых, поскольку они сделались мещанами. И такой Джиованни Руччелаи, человек, имевший состояние в сотни тысяч, присваивает себе изречение своего земляка, сказавшего, что «грош, сбереженный им, принес ему больше чести, чем сто израсходованных» (143). Не обстановка сеньора делает честь деловому человеку, но то, что он содержит в порядке свое хозяйство (144). Бережливость пользуется теперь таким уважением, она в такой степени возводится в единственную хозяйственную добродетель, что понятие «masserizia», т. е. хозяйственности, часто прямо отождествляется с понятием бережливости. Два-три места из книг Альберти о семье покажут, какое центральное значение приписывали тогда бережливости.
Прежде всего теперь постоянно высказывается в тысяче вариантов та мысль, что богатыми делаются не только тем, что много наживают, но также и тем, что мало расходуют; бедными, наоборот, — тем, что живут расточительно (145) (все время кидая взгляд на расточительных сеньоров): «как смертельного врага остерегайтесь излишних расходов»; «всякий расход, который небезусловно необходим (molto necessaria), может быть сделан только в порядке сумасшествия (da pazzia)»; «насколько плохая вещь расточительность, настолько хороша, полезна и достойна похвалы бережливость»; «бережливость не вредит никому, она приносит пользу семье»; «бережливость — свята». «Знаешь ты, какие люди мне больше всего нравятся? Те, которые расходуют свои деньги только на самое необходимое, и не больше; излишек они откладывают; таких я называю бережливыми, добрыми хозяевами (massai)» (146).
Другой раз учитель отзывается о «massai» так: «Massai, т. е., скажем мы, „добрые хозяева“, — это те, которые соблюдают меру между „слишком много“ и „слишком мало“. Вопрос: Но как узнать, что слишком много, а что слишком мало? Ответ: Легко, с мерилом (misura; Пандольфини, 54, вставил здесь слово „ragione“) в руке. Вопрос: Я хотел бы знать, что это за мера? Ответ: Это легко сказать: никакой расход не должен быть больше, чем это абсолютно необходимо (che dimandi la necessita) и не должен быть меньше, чем это предписывает благоприличие (onesta)» (147).
Альберти набрасывает также схему порядка относительной важности отдельных расходов:
1. Расходы на пищу и одежду: они необходимы;
2. Другие расходы; из них:
а) некоторые также необходимы; это те, которые, если не будут сделаны, могут повредить значению в обществе, реноме семьи: это расходы на поддержание дома, сельской виллы и делового помещения в городе (botegga);
б) другие, которых, правда, можно и не делать, но которые все же по существу не являются предосудительными: если их делают, то наслаждаются, если их не делают, то не терпят никакого ущерба; сюда относятся расходы^а упряжку, на книги, на роспись лоджии и т. д.;
в) наконец, существуют расходы, которые вполне заслуживают осуждения, которые являются сумасшедшими (pazze): это расходы на людей, на пропитание клиентелы (опять скрытая злоба на все сеньориальное: такая свита хуже диких зверей!) (148).
Необходимые расходы следует делать как можно скорее; ненеобходимые следует откладывать как можно дольше. «Отчего? — спрашивают ученики учителя. — Мы хотели бы услышать твои основания, так как мы знаем, что ты не делаешь ничего без самого зрелого размышления (nulla fate senza optima ragione)». «Оттого, — отвечает Джианоццо, — что желание сделать расход, если я его отложу, у меня, возможно, пройдет и я тогда сберегу эту сумму; если же это желание у меня не пройдет, я все же буду иметь время поразмыслить, как бы мне достать желаемое самым дешевым путем» (149).
Но в законченную экономизацию хозяйства (и жизни) входит не только сбережение (его можно было бы назвать экономией материи), но также и полезное распределение деятельности и целесообразное использование времени, входит то, что бы можно было обозначить как экономию сил. Ее и проповедует наш учитель с убедительностью и настойчивостью. Настоящая masserizia должна распространяться на хозяйственное обращение с тремя вещами, которые нам принадлежат:
1. На нашу душу.
2. Наше тело.
3. Прежде всего! — на наше время.
Хозяйственное обращение означает полезное и приличное использование: «Всю мою жизнь я тружусь, чтобы делать полезные и честные дела» (149а), но прежде всего означает использование вообще: «Я использую мое тело, мою душу и мое время не иначе, как разумным образом. Я стремлюсь как можно больше от них сохранить и по возможности ничего не потерять» (150). Но самое главное — избегайте праздности. Два смертельных врага — это расточительность и праздность. Праздность губит тело и дух (151). От праздности происходят бесчестие и позор (disonore et infamia). Душа праздных людей всегда была местом зарождения всех пороков. Нет ничего столь вредного, столь губительного (pestifero) для общественной и для частной жизни, как праздные граждане. Из праздности возникает пышность (lascivia), а их нее — презрение к законам и т. д. (152).
Когда ученики однажды жалуются, что они ведь не смогут запомнить все мудрые поучения учителя и следовать им, он замечает: напротив, если только они правильно распределят свое время: «Кто умеет не терять время, тот сможет делать почти всякое дело; а кто умеет хорошо употреблять свое время, тот скоро овладеет любой деятельностью».
Джианоццо дает потом сам указания, как лучше всего можно распределить и использовать свое время: «Чтобы не потерять ничего от столь драгоценного блага, как время, я ставлю себе такое правило: никогда я не празден, я избегаю сна и ложусь только тогда, когда я падаю от утомления… Я поступаю, следовательно, так: я избегаю сна и праздности тем, что я предпринимаю что-либо. Чтобы в добром порядке совершить все то, что должно быть совершено, я составляю себе утром, когда я встаю, план распределения времени: что должен я сегодня сделать? Много дел; я перечислю их, думаю я, и каждому потом назначу его время: это я сделаю сегодня утром, это — после обеда, то — сегодня вечером; и, таким образом, совершаю я свои дела в добром порядке, почти без труда… Вечером, перед тем как лечь отдыхать, я передумываю все, что я сделал… Я предпочитаю потерять сон, чем время» (154).
