Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Быть кротким и мудрым? Соединить в себе голубя и змею? О, это великолепный совет, Кукареку!

Бауэрхан ушел. Через четверть часа к Бодене прибежал Потемкин, чтобы объявить ей о только что полученном известии, которое заставляло его сейчас же выехать из Москвы в Тулу, но при этом добавил, что через четыре дня он рассчитывает вернуться обратно.

— Возьми меня с собой! — взмолилась Бодена, ласковая и кроткая, как никогда.

— Это невозможно, дорогая, по многим обстоятельствам!

— Неужели ты бросишь меня одну здесь!

— Не беспокойся, с тобой останутся Бауэрхан и Державин. Они постараются развлечь тебя.

— Ненавижу их обоих!

— Но почему, глупая девочка?

— Потому что они — мои злейшие враги; я знаю, что они ненавидят меня оба!

— Ты очень несправедлива к ним обоим, дурочка! Уверяю тебя, оба они относятся к тебе очень хорошо… И с чего ты взяла, что они — твои враги?

— Я чувствую это.

— В данном случае чувство обманывает тебя. Ну, до свидания, дорогая моя девочка! Будь здорова! — сказал Потемкин, целуя Бодену в глаза. — Через четверть часа я уезжаю!

В последний раз крепко прижав цыганку к сердцу, словно расставаясь с ней на целую вечность, Потемкин вышел из комнаты и отправился к себе.

VIII

Вечером этого дня Державин сидел в своей комнате, погруженный в сладостное опьянение творчеством. Перед ним в облаках света носился несказанно прекрасный образ великой княгини Натальи Алексеевны, и, охваченный поэтическим восторгом, он изливал в ее честь целые каскады рифмованного фимиама. Никогда еще доселе Державину не приходилось работать с таким жаром и рвением. Не успевал он окончить одно стихотворение, как следующее уже просилось излиться, и мозг теснил рой поэтических образов.

Вдруг тихий оклик вывел его из тумана поэтических грез. Державин испуганно обернулся и увидел какую-то фигуру, закутанную в широкий серый плащ, с лицом, закрытым густой вуалью.

— Кто ты? — спросил потревоженный поэт.

— Это я! — ответила Бодена, сдергивая с лица вуаль.

— Что тебе нужно от меня? — с отвращением в голосе спросил Державин.

— Немногого… Я умоляю, чтобы ты подарил мне одну минутку внимания, чтобы ты дал мне наконец возможность высказаться перед тобой!

— Говори, но поскорей, у меня нет ни времени, ни желания выслушивать тебя! Ну-с, так что же заставляет тебя проскальзывать ко мне ночью и мешать мне заниматься?

— Я хотела спросить тебя, знаешь ли ты, что такое любовь?

— Любовь — это чистое, бескорыстное, поэтическое движение сердца, о котором такое создание, как ты, не может иметь ни малейшего понятия!

— О, как ты ошибаешься, Гавриил! Я тоже знаю, что такое любовь, потому что… полюбила тебя!

— Не лги! Ты не знаешь, что такое любовь! Ты знаешь только нечистые побуждения, ты знаешь только греховный трепет чувственности! Это не любовь; это грязь и грех, та самая грязь и тот самый грех, в которых ты родилась, в которых выросла, в которых копошишься и теперь!

— Если ты полюбишь меня, Гавриил, то твоя любовь очистит меня!

— Да ты с ума сошла?!

— Ты прав, я сошла с ума от безграничной, пламенной, мучительной любви к тебе!

— Твои признания оскорбляют меня. Уйди отсюда, Бодена, я не хочу даже и слушать тебя!

— Гавриил, сжалься надо мной! Не отталкивай меня от себя! Только ради тебя выношу я ласки ненавистного мне Потемкина, только ради того, чтобы быть ближе к тебе, я лгу ему, притворяюсь и страдаю, страдаю без конца. Я не могу жить без тебя, Гавриил! — И Бодена упала на колени перед Державиным.

— Выслушай меня, Бодена! — заговорил он. — У нас с тобой разные понятия о порядочности и долге. Ты оправдываешь своею любовью ко мне весь тот обман, которым отвечаешь на искреннюю привязанность к тебе Григория Александровича, а я говорю, что любовь не может вести ко злу и обману. Любовь — высокое, святое чувство и ведет только к добру и правде. Даже если бы я любил тебя, я все равно отверг бы твою любовь, потому что не захотел бы нарушить свой долг перед моим благодетелем. Ничто в жизни так не ценно ему, как твоя любовь. И этого должен лишить его я, который так ему обязан? Нет, никогда, Бодена, слышишь, никогда! — я не отплачу ему злом за добро… даже если бы любил тебя… Но я не люблю и не могу полюбить тебя. Ты слишком у земли, слишком доступна; мою же душу влечет к высшему, к недостижим ому.

Бодена вскочила с колен; ее глаза горели бешенством.

— А знаешь ли ты, что твоя любовь — грех, что она — государственное преступление?

Державин побледнел.

— Моя любовь? — пробормотал он. — Но о какой любви ты говоришь? Почему…

— Потому что ты любишь замужнюю женщину, и эта женщина — великая княгиня Наталья!

— Подлая лгунья! Как ты смеешь высказывать такие подозрения?

— Это не подозрение, это истина, которой тебе не скрыть от глаз ревности! Разве не видела я у тебя десятков стихотворений «К Наталье»?

— Мало ли в России женщин, которых зовут Натальями?

— Тебе не обмануть меня! Смотри, берегись — оскорбленная, отвергнутая любовь способна перейти в ненависть и жажду мести!

— Так ты еще грозишь? Вон отсюда, змея, или я кликну слуг, чтобы они вывели тебя!

— Гавриил, в последний раз умоляю тебя: не отталкивай меня. Не лишай последнего, что осталось в этой жизни. Ведь я несчастна, Гавриил, я страдаю. Я осыпана золотом, но я беднее самой бедной нищей. Гавриил, не отвергай меня, дай мне хоть надежду на то, что, может быть, ты когда-нибудь полюбишь меня! Без разделенной любви еще можно жить, но без надежды — нельзя. Гавриил, мне нечем будет жить! О, не лишай меня надежды! Скажи, может быть, когда-нибудь я стану достойной тебя, может быть, когда-либо ты полюбишь меня?

— Никогда! Я тебя презираю и ненавижу! Убирайся вон!

Бодена хотела что-то сказать, но вдруг смертельная бледность покрыла ее лицо; она схватилась за сердце и с тихим стоном рухнула на пол без чувств.

В тот же момент открылась дверь, и в комнату вошли Потемкин с Бауэрханом.

— Я все слышал, — сказал он, протягивая Державину руку. — Эту змею я давно подозревал в измене и предательстве. Сегодня я убедился в своих подозрениях, но убедился также кое в чем другом: в том, что ты дворянин не только по рождению, но и по чувству долга и чести. Ты знаешь, я умею быть благодарным, Гавриил! Вот тебе моя рука в залог того, что ты не останешься в накладе. Ну, что с ней? — спросил он Бауэрхана, возившегося над бесчувственной Боденой.

— Очень глубокий обморок — придется пустить кровь!

— Прикажи перенести ее в комнату и займись там с нею, а завтра утром приди ко мне — надо будет придумать, что нам делать с ней. Ты говорил, что эта змея грозилась раскрытием какой-то тайны? Гм! Теперь она способна, пожалуй, привести угрозу в исполнение! Ну, да мы там подумаем!

Позванные Бауэрханом слуги перенесли бесчувственную Бодену на ее кровать. Державин снова остался один.

IX

Всю ночь Потемкин не мог заснуть, думая, как бы ему наказать изменницу. По временам, когда он вспоминал, с какой ненавистью и отвращением говорила смуглянка-ведьма о необходимости покоряться его, Потемкина, ласкам, вся кровь бросалась ему в голову и он подумывал о своей угрозе обрезать ей уши и волосы и изуродовать нагайкой. Но когда он представлял Бодену в таком изуродованном виде, то ему становилось так жалко ее, его так терзала мысль, что она будет навсегда потеряна для него, что он не находил в себе сил привести в исполнение эту угрозу.

Так в нерешительности дождался Потемкин утра, когда к нему в спальню вошел Бауэрхан.

— Ну, что же мне делать? — спросил Потемкин врача.

— Прежде всего вам следует выпить стакан горькой воды, чтобы отвлечь все те вредные соки, которые выделяет организм при каждом сильном волнении!

— Допустим. Ну а дальше что, мудрый Кукареку?

— А дальше мы совместно обсудим, что следует предпринимать в случаях обострения вашей хронической болезни (ибо любовь — не что иное, как болезнь на психической почве).

12
{"b":"254566","o":1}