По этой дороге Эме в свое время проезжал дважды, но в памяти его осталась лишь ее прелесть. Долина Теты представлялась ему более широкой, более изобильной и величественной, чем долина Теша. Сами названия подсказывают это: он — Теш — скачущий, стремительный, танцующий, а она — Тета — нежная, женственная, плодоносная. Поток-Мужчина и река-Женщина вот так и текут до самого моря, ни разу не соприкоснувшись друг с другом, текут, чтобы навсегда слиться в этом бездонном брачном союзе.

Призраки Аспры остались где-то далеко. Между ними неожиданно возникла своего рода симпатия.

Датчанин замедляет ход: колонна немецких машин. Христиансен вжимается в обочину.

— А эта Алиса недурна, — неожиданно произносит он. — Она замужем. И муж ее не обременяет. Он в плену в Силезии. Зря ты на нее не клюнул!

Эме сжимает губы. Значит, Алиса наврала ему, что ее муж живет в Бордо! И он ей поверил! Бумеранг вернулся к нему. Конечно, Христиансен не мог знать ни о чем. Все время, пока Эме был в плену, он переписывался с Натали. Он смотрел на нее как на жену. Он дал ей доверенность на получение содержания. Когда он вернется, он женится на ней. Это гнусная история, самая горькая история — в первый же вечер по его возвращении Натали призналась ему, что ждала его целых три года, но несколько месяцев назад не выдержала. И с тех пор она живет… с чиновником из министерства по делам военнопленных, с которым она познакомилась, когда составляла ходатайства о репатриации Эме! В жизни прочных привязанностей не существует, тем более когда идет война. И в довершение всего он возвращается во Францию и его прикомандировывают к министерству по делам военнопленных! Больше и думать нечего о том, чтобы снова увидеться с Натали, которая так интересно рассказывала о гекко и о планктоне! Галантный роман Арлекина закончился мелодрамой Пиксерекура! И вот Эме, который был этим потрясен, потрясен до такой степени, что даже не смог ни о чем рассказать Альберу Мелмейстеру, теперь, сам того не зная, обманывает неизвестного товарища по несчастью, оставшегося в Силезии!

Он стискивает зубы. Остается только напевать поруганную сардану:

Венса. Городок, наполненный мирной утренней суетой, великолепен. Площадь, монумент, платаны, мэрия. Эме выскакивает из машины, взбегает на крыльцо, вдыхает канцелярский запах (запах лизола, который в его краях называют лисоль). Здешний секретарь — тоже учитель, который по окончании учебного года погружается в обычное июльское безделье. Его жена присматривает за ребятишками, ну хотя бы за теми, кто не занимается сбором абрикосов. Однако, несмотря на всю свою любезность, сделать секретарь ничего не может. Гаража для грузового транспорта в Венса нет. В Праде, может, и есть. А если гаража и там нету, придется заказывать новый радиатор в Перпиньяне. Когда он будет готов? Через несколько недель, а то и месяцев.

Они снова отправляются в дорогу; Христиансен все время следит за указателем уровня бензина, так что в конце концов Эме вынужден предупредить его, что сейчас они врежутся прямо в Канигу, зелено-фиолетовую гору, которую они объезжают с самой Палальды. Вершина плохо видна. Облака раздергиваются на волокна — это пахнет грозой.

Гараж, указанный учителем из Венса, находится по дороге в Маркиксан, не доезжая города. Закрыт. Хозяйка подтверждает, что так оно и есть. Она совсем потеряла голову. Сыновей нет — один в Германии, другой неизвестно где. А у отца ведь не десять рук! Она смягчается только тогда, когда Эме говорит ей, что вернулся из лагеря. Пусть они подъедут в половине второго или без четверти два — она предупредит хозяина.

Им остается только позавтракать, что они и делают на авеню Араго, напротив фонтана, в ресторанчике, где на столах свежие скатерти в красную и белую клетку.

В Праде звонят два часа, Эме с Христиансеном ждут у гаража, как вдруг, скрипя всеми четырьмя шинами, тормозит какой-то тараск[109] и останавливается так, как это делается в вестернах. Хозяин гаража приземист, весь пропитан смазочным маслом. И на этом лице, темном, как у кочегара, на лице, где розовато-белые морщинки вырисовываются все до одной, засверкали глаза, когда посетители заговорили о Пчелином пастыре. Им надо было сразу же сказать, что речь идет об Эспарре! Они вместе были призваны. От Эспарры удрала его шлюха, когда он еще делал эспадрильи! Эспарра, конечно, не знает, что он стал владельцем гаража под Канигу в сорок первом.

К великому неудовольствию хозяйки-мегеры, содержатель гаража — Камо — впускает их в дом. Должно быть, дому этому уже лет сорок, при входе в него и сейчас еще видна реклама, на которой драгун, склонившись над велосипедистом, расхваливает автомобили «пежо».

— Тереза, самого лучшего вина! Эти господа — друзья Капатаса.

И так как толстуха брюзжит, он орет:

— Думаешь, если этот дуралей оказался тряпкой и не устерег свою потаскуху от всяких таможенников, так и ты можешь тут командовать!

Поджав губы, Тереза приносит банки из-под горчицы и бутылку, а затем удаляется; глаза ее предвещают грозу. Они пьют великолепный гренаш.

— Можно подумать, что пьешь «Богородицыны слезки»!

Механик вытирает рот тыльной стороной руки, они идут к «ситроену» и вытаскивают злосчастный бак. Ржавое железо рассыпается при первом же повороте отвертки.

— Он слишком много пил на морозе — вот и заржавел!

При мысли, что то же самое могло произойти и с его желудком, он корчится от смеха.

— Если бы она тогда меня послушала, эта чертова шлюха, жена Эспарры! Ему еще повезло, что он от нее отделался, хотя и обзавелся рогами миурского быка!

Неожиданно он помрачнел и заговорил уже профессиональным языком:

— Черт подери! Да где я достану вам такой радиатор — это же модель двадцать восьмого года!

Они садятся в «ситроен» и проезжают Прад; едут они по долине, слева гора, справа Конфланская равнина. Река плещется под крепостными стенами прекрасной Вильфранш. Хозяин гаража заезжает к одному из своих собратьев. Безрезультатно. Через Корнейя они снова направляются в Верне.

С самого утра они огибают Канигу по маршруту, похожему на большое латинское «С», только повернувшееся на 90°. Им хорошо видна гора Пайраль. С высоты двух тысяч метров спускаются на дорогу органные трубы Конка, переливаясь всеми оттенками меди, олова и золота. Дух захватывает при виде каменной громады, парящей в воздухе. Канигу так близко, что кажется, можно разглядеть резвящуюся козочку на вершине этого Казбека Пиренеев, ожидающего своего Прометея.

Отъехав от Верне на километр, они попадают на кладбище автомобилей. Осмотрев два-три автомобиля, Камо останавливается перед испанским грузовиком. Лицо его лучится смазочным маслом и радостью. Он снимает с грузовика радиатор, предварительно простучав его клещами. Теперь остается кое-где подпаять — и дело в шляпе. В шесть часов Эме и Христиансен снова трогаются в путь с полными желудками и с полным баком бензина, с четырьмя ящиками благоухающих абрикосов и с новенькой свечой в двигателе. Только вот со сцеплением наш чудотворец ничего не смог поделать.

При выезде из Бультернера ефрейтор узнает их и пропускает. В сгоревшем лесу уже и следа нет «Положения во гроб», который гнал на пастбище черных коз.

Когда спасенный караван, приветствуемый мальчишками Вильфранш-де-Конфлана, проехал сарацинский поселок, Эме и Христиансен, как родного брата, узнали терракотовый город, опоясанный крепостными стенами и сразу выведший их в долину Ротха. Сеть пенистых потоков, берега которых частенько недоступны даже для вошедшего в раж рыболова, уносят воды гиганта.