— Но мужчина должен сам…

— Ка-а-атя! — усмехнулась я. — Запомни, мужик современный — инфант! Я дядю Ника сама за шкирку взяла и в загс затащила! А Генерал? По секрету тебе скажу, только меня не выдавай. Если бы твоя мать не завалила бы Вальку на его собственный начальственный стол, не было бы у тебя отца и брата. Так бы ходил и вздыхал, облизываясь на Регину. Все слова подбирал. Но! — я для убедительности подняла палец. — Бывают исключения. Например, Пашка. А в основном — мужик сидит и ждет, когда баба сама придет и все устроит. Так что, иди и бери! А уж там, как фишка ляжет. Пробуй, мать, сухого асфальта тебе под колеса, семь футов под килем, флаг в руки, плакат на плечо!

— Как с вами просто, тетя Таня, — засмеялась Катя. — Тогда я поехала?

— Вперед! В любом случае, потом позвони. Напьемся или с радости или с печали. Ты на машине?

Месяц назад Генерал подарил дочери старенькую «девятку». Регина ворчала для виду, но в душе была согласна с мужем. Катя очень хотела водить сама. Даже права втайне от родителей получила.

— Да нет, — печально улыбнулась Катюша. — Моя старушка опять приболела.

— Бери мою, — решительно сказала я.

Я быстро начеркала доверенность, выдала Катюшке ключи и документы и отправила с Богом.

…— Катюня приехала!!! — заорали Манюня с Дашуней. — Ура-а-а!

Катя расцеловала девчонок. Они обожали друг друга. Девочки делились с подругой брата всеми своими секретами, а Катя шила для них потрясающие платья.

— А мама уехала в Москву, — отрапортовала Манюня.

— А Сашка дома. А где Пашка?

Катя не успела ответить. На высокую веранду вышел Саша.

— Пельмень? — он радостно улыбнулся. — Какими судьбами? А Большой где? Пиво что ли решил по дороге прихватить? — его взгляд упал на машину. — Кать, а почему ты на маминой машине?

— На какой вопрос отвечать первым? — улыбнулась Катя, хотя улыбка ей сейчас давалась с трудом.

Внутреннее напряжение было столь велико, что ей казалось, пройдет еще мгновение, и сердце разорвется. Они стояли и молча смотрели друг на друга.

Манюня с Дашуней что-то говорили, вновь спрашивали о Павле, дергали Катю за руки, но она не отвечала, все так же глядя в темные глаза Сашки.

— Пап! Быстрей сюда! — заорала Манюня. — Мне кажется, на них напал ступор. Требуется срочная реанимация.

— Это не ко мне. Это к маме, которой нет в… — Ник остановился около Кати. — Здравствуй, детка, — но видя, что никакой реакции не последовало, Ник удивленно взглянул на сына. Потом вновь на Катю. После чего громко сказал:

— А что, дочки мои любимые, пташки сизокрылые, не поехать ли нам на то озеро, о котором вы мне уже целую неделю рассказываете. Как раз и машину Катерина подкатила.

Девчонки завизжали от радости. Прекрасное, совершенно круглое озеро с прозрачной, словно слеза младенца, водой, находилось в десяти километрах от нашего поселка. О нем нам рассказывали наши соседи, но ни я, ни Ник никак не могли выбраться туда и свозить девочек. Смешно ездить на какой-то еще водоем, когда речка под боком. Но сейчас вдруг Ник решил срочно на него посмотреть.

— Ура-а-а! — закричали девчонки. — Пап, поехали!

— А собираться вам не надо? — удивился отец.

— Мы как пионеры. Всегда готовы. Как ты думаешь, пап, имеет смысл говорить вот этим, — Манюня кивнула головой в сторону Кати и Сашки, — что мы на озеро едем.

— Так, давайте в машину, — распорядился Ник. Он поднялся на одну ступеньку и тронул сына за плечо. Сашка оторвал наконец взгляд от Кати и тупо уставился на отца.

— Мы на озеро. Будем часа через три. Когда соберемся выезжать домой, я позвоню. — Он взглянул на Катю и уже ей сказал. — Картошечки пожаришь, а, Пельмень? — Катя кивнула. — Вот и ладушки.

Он соскочил с веранды, подошел к машине и еще раз обернулся на ребят.

— Пап, а чего это с ними? — спросила Дашуня.

— Мне кажется, девочки, что скоро у нас будет масса приятных событий в семье.

— Это каких, интересно? — вскинула черные брови Манюня.

— Все-то тебе знать надо. — Ник щелкнул дочку по облезлому от солнца носу и сел за руль.

Сашка проводил глазами машину, спустился с веранды и закрыл ворота. Вернувшись, он взял Катю за руку.

— Пойдем, я кое-что тебе покажу.

Его горячие пальцы словно обожгли Катину ладонь. Она вздрогнула и медленно пошла за ним.

В Сашкиной комнате стояло старое, довоенное пианино. На этом инструменте великих немецких мастеров играла еще моя бабушка. Сашка мучил его гаммами до того момента, когда вдруг в нем проснулась настоящая страсть к музыке. Поняв, что этот инструмент уже не потянет девятичасового измывательства (а иногда мой сын сидел за ним до тех пор, пока я не взбешусь), мы купили рояль. Настоящий «Стенвей», а старенький «Шредер» перевезли на дачу. Правда, на зиму мы перетаскивали его к нашим соседям, в теплый дом. Иначе бы инструмент погиб.

Сашка подошел к инструменту.

— Кать, сыграй, пожалуйста, вот эту вещь, — и он поставил на пюпитр исписанные нотные листы. — Мне еще рука не позволяет. — И он улыбнулся.

— Саш, я… — начала Катя.

— Сыграй.

Катерина села за пианино, руки привычно легли на клавиши. Ее педагог всегда восхищалась виртуозным умением Кати играть с листа. Катя пробежалась по всей клавиатуре, пробуя инструмент. И через мгновение наш домик наполнился чарующей музыкой. Это была история неразделенной, тихой любви, рвалась вместе со звуками из фортепьяно. Это было так захватывающе и печально, что к последним аккордам у Кати перехватило горло.

— Что это, Сашка?

— Это песня о парне, который влюблен в девушку много-много лет, а она любит его друга. И он не имеет права сказать ей о своей любви и страдает.

Катя сняла руки с клавиатуры и тихо сказала:

— А может, этот парень не прав, и девушка не любит своего избранника, и не знает, как сказать об этом тому парню. Что нет на свете дороже человека для нее, чем герой этой песни. И что она хочет быть с ним всю жизнь, в радости и печали, рожать детей, строить дом и сажать деревья.

Сашка подошел к ней и положил руки ей на плечи. Наклонился и, касаясь губами нежной кожи ее шеи, прошептал.

— Тогда надо написать другую песню. Где все будет хорошо.

Она повернулась и посмотрела ему в глаза.

— А все будет хорошо?

Он притянул ее к себе и поцеловал. Долго, медленно, словно пил ее дыхание, растворяясь в запахе ее волос и падая в сладостный, невероятный омут запретных желаний.

— Я люблю тебя, Пархоменко. Я люблю тебя так давно, что даже сама этого не знала. — Катя оторвалась от его губ и подняла глаза.

Он взял ее лицо в свои большие горячие ладони.

— Нет, Катька, так, как я, любить никто просто не сможет. Я…

Она закрыла его рот рукой и покачала головой. Слова были не нужны.

Он подхватил ее на руки и осторожно понес к большому старому дивану. Никого и ничего больше не было вокруг. Только бархатные глаза, волна каштановых волос на белизне шелковой подушки и его прерывистое «Катенька, Катенька…»

— Саш, телефон. — Катя открыла глаза и зажмурилась. — Хватит на меня так смотреть, Пархошка. У меня аж мурашки по спине. Ты слышишь? Это, наверное, дядя Ник. Саш!!! — Он с сожалением оторвался от нее, но не выпустил ее руки.

— Только никуда не уходи, — предупредил он, словно спасаясь, что она сказочный миф, и если он сейчас отпустит ее руку, она растворится.

— Я никуда не исчезну. Да ответь же ты, дурила!

Сашка нашарил на тумбочке надрывающийся телефон.

— Да, пап… А что уже прошло два часа… Три?… М-да, я и не заметил… — Ник что-то говорил. А Сашка смущенно улыбался. — Ох, все-то вы, предки, знаете… ладно, понял, — он отключил телефон. — Кать, надо жарить картошку. — Он запустил руки в ее волосы и прижался к ним лицом.

— Эй, народ, вы где все? — неожиданно раздался веселый голос Пашки. — Я машину новую купил!

Они даже не успели прикрыться. Пашка стоял на пороге комнаты во весь свой гренадерский рост. В руках он держал большие пакеты с пивными банками. Широкая улыбка сползла с круглого лица Большого. Он шагнул к двери, так ничего и не сказав, захлопнул ее за собой.