Была и еще одна вещь, за которую он был себе благодарен. Он сомневался, что Стивен Кобб-Хардинг захочет вспоминать сегодняшний вечер. Валентин сел в свою карету.

– Домой, милорд? – спросил Доусон с кучерской скамейки.

– Ну конечно. Должен же я хоть немного поспать.

Когда Элинор проснулась, головная боль, на которую она притворно жаловалась вчера, стала реальностью. Когда Хелен раздвинула шторы на окне ее спальни, она застонала.

– Сколько времени?

– Семь часов, миледи.

– Немедленно закрой шторы. Я еще не готова вставать.

– Его светлость требует, чтобы все члены семьи явились в столовую, чтобы позавтракать вместе с ним, миледи.

У нее заныло сердце. Неужели он что-нибудь узнал? Ей казалось, что она говорила вполне убедительно, когда он вчера ночью распахнул перед ней входную дверь. Он, конечно, был довольно зол, но если Деверилл, то бишь Валентин, ошибся, то к этому времени весь Лондон говорил бы о том, что она добровольно поехала со Стивеном Кобб-Хардингом к Белмонту, что она там напилась и позволила ему лапать ее обнаженную грудь, а потом уехала с другим мужчиной, репутация у которого еще хуже, чем у того, с кем она приехала.

– Я не очень хорошо чувствую себя и не хочу завтракать, – пробормотала она, отворачиваясь от окна.

– Миледи, его светлость сказал, что вы должны присутствовать, иначе меня уволят за то, что не передала его указаний.

– Что-о? – возмутилась Элинор. – Да как он смеет!

– Попытайтесь, миледи, спуститесь к завтраку, не испытывайте его терпение.

Элинор и сама знала, что искушать судьбу не стоит.

– Хорошо, я сделаю это, – заявила она, – для того лишь, чтобы сказать, что пора перестать запугивать обслуживающий персонал.

Служанка вздохнула с явным облегчением.

– Спасибо, миледи.

В голове по-прежнему ощущалась тупая боль, но она оделась и направилась вниз. Чем бы ни было вызвано такое самочувствие – лауданумом или слишком большим количеством выпитого спиртного, – Элинор дала себе твердое слово никогда больше не позволять, чтобы ее заставили врасплох.

Когда она вошла в столовую, там из всех Гриффинов присутствовали только двое: Мельбурн и Пенелопа.

– Здравствуйте, – сказала она, не высказав из-за присутствия Пип того, что намеревалась. Себастьян иногда бывал чертовски проницателен.

– Доброе утро, – вежливо поздоровался он, держа в одной руке кусочек жареного хлеба, а в другой – какую-то официального вида бумагу. Она вспомнила, что сегодня у него парламентский день.

– Ты как-то странно ходишь, – заметила Пип, когда Элинор, пройдя мимо блюд с ветчиной и яйцами всмятку, взяла себе кусочек тоста.

– У меня болит голова, – сказала она в ответ. Мельбурн уже несколько раз напомнил о том, что вчера вечером от нее сильно пахло спиртным, так что лгать было бесполезно. Но и открыть всю правду она не могла.

Все-таки благодаря маркизу Девериллу у нее есть хотя бы возможность скрыть правду. Если бы Мельбурн узнал, что произошло на самом деле, то после вчерашнего вечера он немедленно отправил бы ее обратно в Девон.

Тяжело вздохнув, она села за стол рядом с Пип. Элинор была в долгу перед Девериллом за спасение ее добродетели и за еще один шанс самой найти себе мужа, или испытать новое приключение, или… вообще сделать что-нибудь такое, что ей хотелось. Разумеется, впредь ей следует быть более осторожной. После истории с ловушкой, которую устроил ей Кобб-Хардинг, ее энтузиазм в отношении выбора мужа, не заручившись чьим-либо еще мнением о его характере, значительно поубавился. Но вчерашнее приключение, каким бы неприятным оно ни, оказалось, натолкнуло ее на одну мысль. Оно имело определенную притягательную силу благодаря своей недозволенности. За кого бы она ни вышла замуж – по собственному выбору или нет, – это положило бы конец чувству радостного возбуждения и предвкушения, которое она испытала вчера. Испытать как можно больше свободы и всего, что с ней связано, за последние две недели стало основной целью ее жизни. И она совершенно точно знала, кого ей следует за это благодарить. Она была в долгу у Валентина за свое спасение и за превращение того, что могло бы стать кошмаром, в нечто непознанное и возбуждающее.

– Что происходит, Мельбурн? – спросил с порога комнаты Закери и, подавив зевок, направился к сервировочному столу, чтобы наполнить тарелку.

– Ровным счетом ничего, – ответил герцог. – Почему ты спрашиваешь?

– Потому что сейчас… семь часов утра, – проворчал он, дернув Пип за ухо и заставив захихикать.

Мельбурн отложил документ, который читал.

– Это новая семейная традиция, – сказал он. – Поскольку каждый из вас, видимо, намерен идти собственным путем, не извещая об этом остальных членов семьи, то мы возьмем за обыкновение собираться все вместе за столом. Три раза в неделю. До тех пор пока живем под одной крышей.

– В семь часов утра? – спросил Закери, жестом приказывая налить ему вторую чашку кофе.

– По утрам, когда я ухожу в парламент, – да.

– Сегодня он должен там быть, – добавила Пенелопа. – Он всегда сообщает мне о том, куда уходит. А вот я нынче иду с миссис Бевинс в парк кормить уток.

– Правда? – спросил Шей, накладывая еду на тарелку. – Это, пожалуй, веселее, чем то, что запланировал я. И компания значительно приятнее.

Пип снова засмеялась.

– Можешь пойти с нами, но тебе придется захватить с собой хлебных крошек.

Проходя мимо Пенелопы на свое место, Шарлемань поцеловал ее в щечку.

– Непременно захвачу.

Элинор взглянула на племянницу. Пип и понятия не имела, что пройдет всего несколько лет, и эта снисходительность исчезнет, каждый ее шаг будет подвергаться анализу и критике, а все вольности будут ограничены – и потому, что она женщина, и потому, что она Гриффин.

– Ну, вот мы и встретились за завтраком, – сказала Элинор, не отрывая глаз от кусочка жареного хлеба, лежавшего перед ней. – Ты приказал всем рано встать, и мы тебе подчинились. Не знаю, зачем это тебе потребовалось, но мне кажется, что тебе просто захотелось все сделать по-своему.

– Мне кажется, что после вчерашнего вечера тебе пойдет на пользу провести хоть немного времени в кругу семьи, – сказал Мельбурн все еще мягким тоном, – потому что, если с тобой что-нибудь произойдет, в первую очередь пострадаем мы.

Элинор подняла голову, посмотрев в его серые глаза.

– Я извинилась за вчерашний вечер, Себастьян. Но свою часть нашей договоренности я выполнила. Ни в каком скандале не участвовала, – сказала она. Правда, лишь благодаря Девериллу, но им незачем об этом знать.

– Прошло всего три дня, Нелл! – возразил Закери. – Ты не должна вот так исчезать, не говоря никому ни слова. Воксхолл – опасное заведение. Если тебе захочется пойти в какое-нибудь место вроде этого, один из нас может отправиться с тобой.

– Я не хочу, чтобы вы куда-нибудь ходили со мной, и не хочу спрашивать у вас разрешения пойти, – сердито сказала она в ответ, напомнив себе, что легко отделалась, потому что все могло быть гораздо хуже.

– В твоей «декларации» ничего не говорится о том, чтобы не подвергать себя опасности, – сказал Себастьян, допив чай. – Ты должна сообщать одному из нас о своем расписании. И это не подлежит обсуждению.

Элинор помедлила, но это было скорее ради того, чтобы произвести впечатление, потому что она не собиралась оспаривать его решение.

– Ладно, – сказала она, и в самом деле не желая больше никаких сюрпризов. А если она будет сообщать им, где находится, это поможет избежать в дальнейшем инцидентов вроде вчерашнего.

Герцог некоторое время молчал, но она не осмелилась бы утверждать, что ее ответ его удивил. Такого никогда не случалось.

– Хорошо, – сказал он, наконец. – А теперь, извините, мне надо идти, – сказал Мельбурн, вставая из-за стола.

Так-то вот! Еще одно правило, введенное главой семейства, причем относится оно только к ней.

– Это правило относится ко всем? – поинтересовалась она. Если бы не болела голова, она бы, наверное, промолчала, но, по правде говоря, Элинор частенько понятия не имела, где находятся Шей или Закери, а что касается Себастьяна, то, даже если он сообщал Пип о своем местонахождении, выспрашивать эти сведения у шестилетнего ребенка никому не приходило в голову.