– Видимо, вам непозволительно быть на моей стороне в этом споре, – заключила она. – Вы ведь в гостях у этих джентльменов.

– Разумеется, приличия требуют высказываться осмотрительней. Но в любом случае вам должно быть стыдно, что вы позволили Присли подойти и заговорить с вами на публике. Только не говорите, что вы просто стояли там, а он стал приставать к вам с разговором.

– Не в этом дело, Деверилл, – прервал его Закери. – Ей в любом случае не следовало брать этот браслет.

– Храброе заявление от брата, которому следовало бы подоходчивее предупредить Присли, чтобы он держался подальше от сестры, – сказал маркиз. – Кстати, это следовало сделать задолго до того, как наглецу пришло в голову соблазнить ее хорошенькой побрякушкой. Я не хочу быть ни на чьей стороне, но мне кажется, что вы, все трое, совершили ошибку.

Шей даже покраснел.

– Но нельзя же ожидать, что мы…

– Ты продолжаешь ошибаться, – прервал его Деверилл и наклонился над бильярдным столом, что бы ударить по шару. – Например, если вы заботитесь о сохранности девственной чистоты леди Элинор, то, какого дьявола позволяете мне бывать в вашем доме?

– Именно этот вопрос я сейчас задаю себе, – послышался от дверей холодный голос Себастьяна.

– Я думаю, что вам всем следует уйти, – пробормотала Элинор, складывая руки на груди.

В самом начале она думала, что лорд Деверилл хотя бы частично на ее стороне, но когда он заявил, что ее братья несут ответственность за ее действия, это ей совсем не понравилось. Откровенно говоря, это показалось ей даже более оскорбительным, чем первоначальные доводы ее братьев. В конце концов, она могла бы без труда и сама прогнать лорда Присли, если бы захотела.

Деверилл, вероятнее всего, не принимал чью-либо сторону, и ему было абсолютно все равно, к каким последствиям все это приведет. Он участвовал в споре, потому что это доставляло ему удовольствие. И он, конечно, умел это делать великолепно, как и все, за что брался.

– Я был приглашен, – сказал в ответ, как всегда невозмутимый маркиз.

– Именно так, – признался Себастьян. – Не прогуляешься ли со мною в конюшню?

Деверилл перебросил свой кий Шарлеманю.

– Значит, ты все еще хочешь выслушать мое мнение относительно своей новой лошади? – спросил он, направляясь к двери.

Герцог кивнул, отступив в сторону, чтобы пропустить Валентина.

– Откровенно говоря, я надеялся сбыть его тебе. Вчера она попыталась укусить Пип.

Элинор на мгновение застыла на месте с открытым ртом.

– Глупости! – выпалила, наконец, она. – Это моя лошадь, и Пип уже призналась, что сама дразнила ее яблоком.

Валентин остановился в дверях, переводя взгляд с одного на другого.

– Я не хочу отбирать у леди ее лошадь, – заявил он с лукавой улыбкой. – Только разве при условии, что смогу предложить ей подходящую замену.

– Валентин! – торопливо прервал его герцог Мельбурн.

– Я, черт возьми, категорически против, чтобы меня втягивали в семейную междоусобицу. Я отказался от ленча с… с одной милой молодой леди, чтобы явиться к тебе по твоей просьбе.

– Может быть, с Лидией Фрэнк? – высказал предположение Шей.

– Или с Лорин Манчестер? – добавил Закери. Маркиз хохотнул.

– Я не рассказываю о тех, с кем встречаюсь. Это нескромно.

Ну, это уже слишком!

– Извините, но мне казалось, будто мы говорили о моей лошади, – прервала их Элинор. – И если вы не верите мне, то можете спросить Пип. Она обещала впредь быть осторожнее.

Себастьян посмотрел на нее таким взглядом, от которого и у взрослых мужчин душа уходила в пятки. И хотя она выросла под его началом, ей захотелось либо ударить его, либо убежать. Видит Бог, она не просила, чтобы ее старшим братом был герцог. За последнее время это обстоятельство очень мучило ее.

– Элинор, – сказал он спокойным терпеливым тоном, который противоречил огоньку, вспыхнувшему в его глазах, – моей дочери всего шесть лет. И я предпочитаю верить себе, а не ей.

– Ты вообще никому, кроме себя, не веришь, Себастьян. И не смей забирать мою лошадь!

– Эта не я, а Деверилл ее забирает.

– Я ее еще даже не видел, – сказал маркиз, – хотя меня удивляет, почему ты думаешь, что я захочу отобрать у леди ее любимое животное.

– Этот конь не так прост, – возразил Себастьян. – Элинор приучила его ходить под дамским седлом.

– Да, я сделала это, – сказала она, уперев в бока руки. – И не смей забирать моего Гелиоса, Валентин Корбетт.

– Довольно, Элинор, – сердито обрезал ее Себастьян, в голосе, которого не осталось и намека на юмор.

– Пожалуй, действительно довольно, – поддержал его Деверилл и, чуть поклонившись Элинор, вышел за дверь. – Извини, я, возможно, еще успею на свое свидание.

Пока маркиз спускался по лестнице, братья Элинор сердито смотрели на нее.

– Злитесь сколько угодно, – сказала она, повернувшись ко всем, троим спиной. – Вы можете отобрать у меня браслет, можете попытаться отнять у меня Гелиоса, но это не говорит о том, что вы правы. Это лишь подтверждает, что вы деспоты. – С этими словами она вышла в коридор.

– Позволь узнать, куда это ты направляешься? – поинтересовался Себастьян, к которому вернулся его спокойный, сдержанный тон.

– Я решила пройтись по магазинам, – ответила она через плечо, направляясь в свою спальню. Было бы гораздо эффектнее, если бы она могла ответить, скажем: «Я выхожу в море» или «Я ухожу в армию». Это демонстрировало бы открытое неповиновение. Однако даже отправиться по магазинам было своеобразным протестом, потому что это показывало братьям Гриффин, что они не настолько безоговорочно управляют ею и ее планами, как им, возможно, хотелось бы думать.

Элинор подавила вздох огорчения. Нет, заявление о походе по магазинам ничего никому не доказывало. Это не могло уже, как прежде, удовлетворить ее желание сделать что-нибудь возмутительное, что-нибудь абсолютно… безнравственное, что-нибудь такое, что показало бы ее братьям – впрочем, как и ей самой, – что она может быть свободной личностью.

Она на мгновение прекратила поиск подходящих перчаток и посмотрела в окно спальни. Внизу Валентин взял поводья из рук грума и уселся в седло.

Пропади все пропадом! Она завидовала маркизу Девериллу, способному делать то, что он хочет, когда хочет и с кем хочет. Никто не говорит ему, что так не принято или не подобает делать, не угрожает лишить пособия на карманные расходы и даже не взглянет на него неодобрительно. Конечно, на него могут косо посмотреть некоторые старые дамы-патронессы, но он едва ли обратит внимание на их мнение. Ему вроде бы безразлично, что о нем думают.

Сделав глубокий вздох, Элинор натянула перчатки. Что бы ни говорил по этому поводу Себастьян, она старалась дорожить добрым именем Гриффинов и их репутацией. Девушка не могла, например, играть в азартные игры, курить сигары или… вступать в интимные отношения, с кем ей заблагорассудится. Но братья пока еще не убили в ней свободолюбие. В конце концов, они, конечно, одержат над ней победу – решат, что устали от ее бунтов, и выдадут ее замуж. На этот счет у нее не было иллюзий. Все именно так и произойдет, ведь Себастьян имеет настолько полный контроль над ее финансами, что она не сможет не подчиниться его воле.

Но все это было прежде, а не теперь. Сегодня Элинор была готова воспротивиться этому. В конце концов, она тоже человек.

К тому времени как Элинор спустилась вниз к ужину, Закери, Шей, Мельбурн, а также дочь Себастьяна Пенелопа уже сидели за столом. Присутствие Пип могло помешать ее планам, но Элинор была почти уверена в том, что, как только начнет разворачиваться действие драмы, Себастьян спровадит отсюда шестилетнюю дочь, прежде чем «прольется кровь».

– Добрый вечер, – поздоровалась она, довольная тем, что голос звучит спокойно. Ни истерики, ни крика, а только спокойствие и логика. Так она скорее добьется своего.

– Я, кажется, предупредил твою служанку, что ужин сегодня вечером будет в семь часов, – сказал Себастьян. – Видно, придется мне ее уволить за то, что не поставила тебя в известность.