С ее точки зрения, это звучало великолепно. И только в самой глубине сознания, где все еще сохранилось здравомыслие, она ощущала беспокойство: а если для него это всего лишь приключение и он только из ревности не хочет отдавать ее другому мужчине? Пока было достаточно того, что он принадлежит ей, но если он ее не любит, если она для него всего лишь очередная пассия, ей будет значительно хуже, чем если бы она вышла замуж за Джона Трейси. Ведь если бы Трейси бросил ее и завел любовницу, он бы всего лишь разочаровал ее. Но если бы она потеряла Валентина, это бы ее убило.

Они остановились на постоялом дворе, чтобы позавтракать и сменить лошадей. Постоялый двор находился на главном лондонском почтовом тракте, поэтому Валентин не удивился, увидев там толпу пассажиров, высыпавших из остановившегося почтового дилижанса. Они были на виду у всех, к тому же Мельбурн все равно абсолютно точно знал, куда они направляются. Как ни нервничала Элинор, узнав, что Валентин оставил записку, она понимала, что совесть не позволила ему поступить иначе.

Совесть. Он сам был удивлен больше всех, узнав, что у него она есть. Как только их экипаж остановился, он выскочил из него, опустил ступеньку и, предложив руку Элинор, помог ей спуститься на землю.

Она права относительно своего гардероба. Он втиснул в объемистую сумку пять платьев по своему выбору, но ни одно из них не было пригодно для дневного времени. Однако когда он увидел ее в голубом шелку с глубоким декольте при ярком солнечном свете, его сердце сделало сальто-мортале.

– Люди смотрят, – процедила сквозь зубы Элинор и взяла его под руку.

– Пусть смотрят. Дилижанс скоро отправляется. Они уедут. – Он взглянул на нее. Что-то волновало ее, кроме погони братьев, и у него было подозрение, что предмет ее беспокойства – он сам. – Я возьму отдельный кабинет, – решил он.

Как ни странно, чем больше времени он проводил с ней, тем больше ему хотелось находиться рядом. Обычно после близости с женщиной он довольно быстро с ней расставался. С Элинор же дело не ограничивалось только постелью, хотя она его безумно возбуждала. Нет, он испытывал наслаждение даже оттого, что находился рядом, смотрел на нее, разговаривал. Его отец, наверное, переворачивался в гробу от изумления, но ведь он потерял счет женщинам, с которыми спал, и умер совершенно безумным. Нет, у Валентина теперь не было ни малейшего желания следовать его примеру.

Хозяин постоялого двора провел их в небольшую отдельную комнату со столом и горящим камином.

– Я вернусь через минутку, милорд. Отходит почтовый дилижанс, и мне надо проверить пассажиров.

– Пришлите нам для начала чаю, – кивнув ему, сказал Валентин. – Мы подождем завтрака.

– Хорошо, милорд.

– Он как-то странно посмотрел на меня, – заметила Элинор, потягиваясь, когда хозяин вышел из комнаты.

У наблюдавшего за ней Валентина взыграла кровь. Ишь вздумал пялиться на нее!

– Неудивительно, ведь на тебе такое соблазнительное платье.

Она показала ему язык.

– Я видела, что ты зарегистрировал нас как лорда и леди Смит. Ты даже не пытаешься скрыться от Мельбурна.

– Нет. Я рассчитываю на то, что мы опередим его. Ведь как я рассудил? Твоя служанка решит, что миледи нужно как следует выспаться, и не станет будить тебя до одиннадцати часов. Потом она увидит записку и отнесет ее дворецкому. Тот передаст ее Мельбурну. Твои старший брат прочитает ее около половины двенадцатого. Он прикажет привести к нему Шея и Закери. Они обсудят план действий. Потом сядут на коней и пустятся в погоню примерно к половине первого. – Он достал карманные часы и открыл крышку. – Пройдет еще четыре часа. Значит, мы опережаем их где-то на десять часов. Мы приедем в Шотландию вовремя?

– Даже если бы мне пришлось идти пешком и тащить лошадей за собой под уздцы.

– А если события начнут развиваться не столь благоприятно для нас?

– Будут, через десять, – усмехнулся он. – Но я намерен быть оптимистом. Это моя новая философия.

Элинор фыркнула.

– Силы небесные! В любом случае тебе есть, чем гордиться.

Она подошла к окну, чтобы посмотреть на пассажиров отправляющегося почтового дилижанса, и Валентин искоса взглянул на нее. По мере того как они удалялись от Лондона, она проявляла все больше доверия к нему. Что ни говори, но если бы она действительно захотела остаться в Лондоне, он бы, конечно, повернул назад. Она не выглядела легкомысленной, наивной девушкой, которая верит мужчинам, не задавая вопросов. Глаза у нее широко открыты, и иллюзий она не строит. К нему она относится с теплотой и доверием, но все происходящее, разумеется, беспокоит ее. Как сложатся события?

В комнату вошла служанка с чаем, сделала книксен и, поставив поднос на стол, вышла из комнаты. Ни слова не говоря, Элинор налила две чашки чая и положила один кусок сахара в свою чашку и два – в его.

– Ты помнишь, что я люблю сладкое, – сказал он, указывая на сахар.

Ее нежные губы дрогнули в улыбке.

– Я с детства была увлечена тобою. Валентин встал и подошел к ней сзади.

– А как теперь? – тихо спросил он, целуя ее в шею.

– Когда мне было пятнадцать, ты казался мне совершенно неотразимым. – Ощутив его поцелуй, она тихо застонала, и он сразу ощутил желание. Господи, он не мог насытиться ею!

– Не потому ли ты всегда давала мне лимонный бисквит, на котором было много сахарной пудры? – вспомнил он, продолжая свои легкие игривые поцелуи. У нее участился пульс.

– Ты замечал даже это?

Развернув девушку лицом к себе, он поцеловал ее в губы – нежно, но крепко. Этого, конечно, недостаточно, но у них будет время, как только они продолжат путь к северу.

– Я очень наблюдателен.

– Оно и видно. – Она забросила руки ему на шею и потянулась к его губам.

– А вот и я, милорд, – сказал, открывая дверь, хозяин. – Я взял на себя смелость принести немного свежего горячего хлеба.

– Спасибо, – сказал Валентин, которого позабавило, что Элинор, отпрянув от него, удалилась в самый дальний конец комнаты. Он заказал яичницу с ветчиной и свежие персики для двоих и таким приемом снова выпроводил хозяина из комнаты. – Ты так и будешь стоять там? – спросил он, снова взглянув на Элинор. Она послушно уселась возле камина.

– Знаешь, мне хотелось бы задать тебе несколько вопросов, прежде чем я соглашусь стать твоей женой.

– Вот как? – медленно произнес он, чувствуя, как замерло в ожидании его сердце, с которым никогда особенно не считались. – А я-то рассчитывал на внезапность, когда решения принимаются вопреки всякой логике и здравому смыслу.

Элинор улыбнулась.

– И тебе это удалось. Тем не менее, вопросы остались.

– В таком случае спрашивай, – с обреченным видом кивнул он.

– Ладно. – Она сделала глубокий вдох. – Во-первых, дети. Ты хочешь иметь детей?

Валентин, собравшись, было дать обычный шутливый ответ, остановил себя. Она говорила серьезно, и если он не ответит той же монетой, может ее потерять. Зачем Элинор легкомысленный муж?

– Месяц или два назад, – начал он, опираясь на край стола, – я бы признался, что хочу сына, который унаследует после меня титул. Но теперь мысль о семейной жизни очень мне по душе. Свить с тобой гнездышко – прекрасная идея. И мы ее осуществим. Я хочу, чтобы у нас с тобой были дети, Элинор. – Он немного помедлил, надеясь, что говорит не как идиот и что она примет во внимание тот факт, что он не ожидал подобного откровенного разговора, тем более экспромтом. – Не знаю, каким я стану отцом, но я надеюсь быть лучше моего старика.

Она кивнула, посмотрела в сторону, потом продолжила:

– А когда я стану старше, перестану быть привлекательной для тебя, и мои волосы поседеют? Что тогда?

– Мои волосы поседеют гораздо раньше, чем у тебя, Элинор, – прервал он ее. – Я могу даже стать этаким веселым толстячком на старости лет.

– Речь идет о другом…

– Нет, – снова прервал ее он. – Мы говорим сейчас о главном. Ты заставила меня по-иному смотреть на многие вещи. Я не могу объяснить толком, потому что, наверное, для этого еще не изобрели слов. Просто мое сердце стало по-настоящему биться только недавно. И если я, не дай Бог, обижу тебя, оно остановится снова. И я помру.