Епископ Нго Динь Тхук сидел ровно, на груди его покоился крест. Глаза его были слегка прищурены. Слушая младшего брата, он изредка кивал головой в знак согласия. Томас, осушив очередной стаканчик, тоже кивнул головой и похвалил Кана:

— Верно! Именно так! Мы должны заставить ветер повернуть вспять, чтобы он вымел всех коммунистов, всех, кто выступает против нас, всех, кто призывает к консультациям, всеобщим выборам и не признаёт американского влияния на этой земле. Все они будут либо уничтожены, либо посажены в тюрьмы… Нужен план для полного их искоренения.

Похвала Томаса словно опьянила Нго Динь Кана.

— Полностью искоренить Вьетконг? Это же наша государственная политика! Президент Нго ввёл указ десять дробь пятьдесят девять и создал чрезвычайный военный трибунал. Мы приступили к непосредственному уничтожению коммунистов и всех оппозиционных сил — это вам, господа, наверняка известно, но этого ещё недостаточно. Как сказал однажды мой старший брат Нго Динь Ню, политический советник президента Нго: „Нужно подавить ненависть масс и идти вперёд“. Что касается коммунистов, то паша рука никогда не дрогнет. Мы приветствуем вашу искреннюю помощь и признательны за неё, господа. План „ветер меняет направление“ будет нами осуществлён. — Он замолчал на мгновение, взглянул на Томаса, пытаясь определить его реакцию, и, понизив голос, добавил: — Только бы Соединённые Штаты Америки предоставляли нам достаточно средств.

Томас посмотрел на Чан Ким Туена: тот слегка ухмыльнулся, затем рассмеялся и, не меняя позы, словно каменная статуя, сказал:

— По предложению ЦРУ американская миссия экономической помощи соглашается выделить нам пятьдесят миллионов долларов для реализации этого плана.

Лицо Нго Динь Кана просветлело. Томас посчитал нужным дополнить сказанное Чан Ким Туеном:

— Мы, американцы, просим вас, господа, лишь о том, чтобы эти деньги были целиком и эффективно использованы для целей умиротворения.

— Господин Томас, — вмешался шутливым тоном епископ Тхук, — в библии, как известно, Томас олицетворял сомнения и отсутствие веры!

Это ничуть не задело самолюбия Томаса.

— Прошу прощения, ваше преосвященство, но такова наша профессия.

Нго Динь Кан, сделав вид, что он ничего не знает, заявил:

— Есть ещё одно обстоятельство, которое вызывает у нас заботу и о котором я хотел бы сказать вам, господа: нам нужно несколько способных человек, которым можно было бы доверять.

Чан Ким Туен, вертевший в руках хрустальный стакан, поставил его на стол и выпрямил спину:

— Об этом уже побеспокоился президент Нго. Он направит сюда человека, к которому чрезвычайно благоволит, человека, который вместе с ним находился в дальних скитаниях, человека, испытанного нами, обладающего всеми способностями, человека, имя которого вы определённо слышали, господа… Это Фан Тхук Динь.

У этих юношей ясные глаза, энергичный и собранный вид, таким никакая преграда нипочём. Рядом с ними изящные и нежные девушки в длинных белых платьях, но лица их серьёзны и решительны. В руках молодёжи плакаты: „Мы против вмешательства иностранной державы во внутренние дела Вьетнама!“, „Независимость прежде“ всего!», «Обеспечить демократические свободы!».

На трибуне, позади алтаря Отчизны с благовонными дымящимися палочками, во всю ширь стены протянулся большой плакат: «Вьетнамские студенты и учащиеся борются за интересы Родины».

Аудитория «В» института города Хюэ постепенно наполнялась. Здесь собирались студенты и учащиеся четырёх высших учебных заведений города. Были среди них и те, кто не состоял в общественных организациях, и просто любопытные. И, конечно, сюда затесалось немало и агентов, которые даже не знали друг друга.

Радостные приветствия, искренний смех, твёрдые заверения, летучие совещания, сочувствующие взгляды. Но были здесь и блуждающие взгляды, перешёптывания, и уши, прислушивающиеся к каждому слову, и лица, высматривающие что-то своё…

Самыми деятельными здесь были журналисты. Вот иностранные корреспонденты. У каждого свой неповторимый вид, одежда, причёска. У одного два, у другого три фотоаппарата сразу, у третьего магнитофон, четвёртый не расстаётся с кинокамерой. Местные корреспонденты заняты в основном взятием интервью. Спрашивают одного, задают вопросы другому и строчат, строчат в своих блокнотах. Тут же и несколько профессоров: стоят молча, погрузившись в свои думы.

Фан Тхук Динь находился среди любопытствующих. Глядя на молодые, задорные лица, он чувствовал симпатию и волнение. Неожиданно вспомнился состоявшийся накануне разговор с Нго Динь Каном.

По прибытии В Хюэ он был встречен по-особому. Ему направили личную машину Нго Динь Кана. На аэродроме его ожидало несколько высокопоставленных чинов из представительства при канцелярии президента. Тут же была и военная полиция для охраны. Наблюдая из окна машины, он заметил большие изменения в облике города. Аэродром Фубай расширили. Вертолёты, выстроенные в ряд, похожи на огромных стрекоз. Повсюду много военнослужащих. То в одном, то в другом месте громоздятся горы ящиков с военными грузами. Всюду военные посты, казармы. И везде колючая проволока, доты и разношёрстная солдатня. То тут, то там расставлены артиллерийские орудия с чёрными стальными стволами.

А вот и центральная часть города. Да, многое исчезло из старинной архитектуры. Появились какие-то новые корпуса. Современные многоэтажные здания тянутся вверх и смотрят на заросшие мхом дворцы на противоположном берегу Ароматной реки. По водной глади, где раньше размеренно, будто в растянутых местных напевах, плавали только лодки, теперь носятся катера республиканского флота. И на катерах этих опять же солдаты, оружие. Улицы в центре города наполнены грохотом армейских машин. Машины американских советников, машины республиканских войск.

Десятиколесные бронетранспортёры чем-то напоминают слонов. Из джипов торчат чёрные туфли и штанины брюк американских офицеров. «Мерседесы», «бьюики» и «кадиллаки» появились здесь недавно. Открыты магазины по продаже предметов роскоши, работают пивные бары, кафе, магазины с полуевропейскими-полуазиатскими названиями по продаже армейского барахла. Английские слова перемешаны с вьетнамскими. Традиционные длинные фиолетовые платья, какие раньше носили здешние женщины, куда-то исчезли. На смену пришли длинные одеяния из нейлона различных оттенков с яркими цветами или брюки в обтяжку и блузки с открытой шеей и короткими рукавчиками. А пот кинотеатр с огромной рекламой, изображающей полуобнажённую женщину с дико растрёпанными волосами и похотливым взглядом, которая подмигивает краешком глаза, соблазняя прохожих. На этой же рекламе ниже женщины несколько мужчин в широкополых шляпах целятся друг в друга из пистолетов. Рекламу сопровождает дешёвенький текст: «Великое зарубежное кинотворение в цвете. Интригующе, сногсшибательно, захватывающе от начала до конца». Несколько юнцов стоят вытаращив глаза. По улицам бродит много детей. Но больше всех всё же солдат: парашютисты, морские пехотинцы, танкисты, солдаты частей особого назначении.

Фан Тхук Динь вдруг испытал какое-то, смятение, будто он чего то лишился, он словно почувствовал боль расставания с чем то на области мечтаний и тишины, с тем, что прошло и никогда не вернётся.

В тот же вечер его принял Нго Динь Кан. Жуя бетель и пытливо поглядывая на Диня, правитель Центральной зоны сказал:

— Очень рад, что вы присланы президентом сюда на помощь, Но я должен заранее сказать вам одну вещь: обстановка здесь несколько отличается от тамошней.

Динь знал, что тот хочет и напугать, и в то же время проверить его. Перед тем как приехать сюда, Динь внимательно расспросил многих об этой личности. Нго Динь Кан был крайне подозрителен, своенравен и жесток. Он подозревал даже самых близких к нему людей, подозревал и тех, кого присылали к нему Нго Динь Дьем и Нго Динь Ню. Он не хотел, чтобы кто-либо знал о том, что он уже сделал и что он делает. Насторожённость и своеволие его были схожи с подозрительностью и произволом, характерными для феодалов средневековья.