— О разбитом не жалеют, — ответил Ле Куанг, улыбаясь, — даже если это любовь. Но для себя я сделал вывод, может быть, несколько идеалистический: любить, счастливо жить друг с другом могут только люди, имеющие одинаковое мировоззрение, общую судьбу. Если у любящих разные взгляды, то любовь рано или поздно уходит.

Это признание Куанга, казалось, разбередило любовную рану Ле May Тханя.

— Ты сказал абсолютно верно, — заметил он после небольшой паузы. — У меня почти то же самое. Я пока не порвал со своей девушкой, но думаю, что в будущем мне придётся это сделать. — Тхань подробно рассказал Куангу об истории своей любви к Ван Ань. Он поведал ему, что пренебрёг личным благополучием, беспечной, зажиточной жизнью, автомобилями, виллами и ушёл в Сопротивление. Рассказал о том, что дядя Ван Ань посылал её учиться во Францию и она, вернувшись на родину после окончания учёбы, пришла в освобождённый район, чтобы встретиться с любимым человеком. — Она по-прежнему красива и, как раньше, любит меня, — продолжал Тхань. — Какая нужна была любовь, чтобы, пройдя испытания, трудности, вновь найти меня! Как бы было здорово, если бы она смогла вместе со мной принять участие в движении Сопротивления! Я бы любил её во сто крат сильнее. Но, к сожалению, это невозможно. Я тебе признаюсь, она просила меня бросить воевать, вернуться в город и пожениться. Она говорила о медовом месяце в Ницце, о прекрасной вилле на берегу реки Ароматной, о матине новой марки, о кафедре профессора университета с жалованьем в несколько десятков тысяч франков в год. Но всё это мне уже знакомо, я бросил всё и ушёл в Сопротивление, потому что, как говорил поэт, «зачем дворцы, красавица жена, когда в несчастии страна». Ничто не может столкнуть меня с выбранного пути. Раньше, в Хюэ, живя в роскошной, благоустроенной вилле, я задумывался над тем, можно ли быть счастливым, если в твою страну пришли грабители можно ли отделять личное счастье от счастья борющегося народа. Ван Ань дарила мне часы, авторучки, дорогие сувениры… Но я от всего отказался и ушёл в Сопротивление. Я о многом говорил в эти дни с Ван Ань и убедился, что она не сможет отказаться от окружающих её вещей, от комфорта, в котором она живёт. Она не сможет справиться с трудностями, с которыми связана борьба в рядах Сопротивления. Она хочет, чтобы её семейная жизнь была во всех отношениях устроенной, чтобы жить обязательно в городе. Она говорила: «Мы уже давно живём вдали друг от друга. Молодость быстро проходит. Я хочу только, чтобы мы всегда были вместе. Мы должны пользоваться тем счастьем, имя которому — молодость. А если ты не можешь спокойно смотреть на то, как французы сжигают дома, давай уедем за границу».

Высказавшись, Ле May Тхань лёг на кровать, откинул голову назад, глубоко затянулся сигаретой, уставил взгляд в потолок.

— Ну и что ты ответил на это Ван Ань? — спросил его Куанг.

— Что ответил? — Тхань выдохнул табачный дым. — Я сказал, что всё, это самообман. Нельзя выступать на стороне врага и не быть замешанным в его преступлениях. А бегство за границу — это бегство от ответственности перед своим народом, родиной. Я не смогу так жить. В конце концов она не выдержала и уехала. — Тхань снова уставился в потолок. Куанг молчал в знак понимания той сложной борьбы, которая шла и душе Тханя. Спустя некоторое время Тхань продолжал: — Ни она, ни я не говорили о том, что любви пришёл конец, но я понял это. Мы живём по разные стороны фронта, идём разными путями. Нас ждут разные судьбы. Я не могу следовать за пей. Я не могу отказаться от своих идеалов, предать родину ради личного благополучия.

Некоторое время стояла тишина. Ни единого шороха. Глубокая ночь.

— Конечно, какое-то время тебе будет тяжело, — сказал наконец Ле Куанг, — но я уверен, что ты найдёшь успокоение в работе, в общении с друзьями. Твоя история не похожа на мою. Девушка, которую я любил, вышла замуж. У неё есть дети. Она наверняка уже позабыла о пашей любви. Ван Ань же любит тебя, ждёт. Если ты повстречаешь её, попробуй убедить в своей правоте… Ну что же, уже поздно. Пора спать.

— Верно, ты извини меня, я совсем забыл, что ты здорово устал, — согласился Тхань, как будто вспомнил об этом только теперь.

— Да что ты, я тоже с удовольствием с тобой беседовал. Думаю, у пас установились добрые отношения и мы сможем ещё поговорить по душам.

Тхань заправил москитник. Куанг погасил свет и тоже улёгся в кровать. Ночь окутала деревню тишиной, словно опасаясь нарушить сон уставших людей. В окна заглядывал тусклый свет луны, по лику которой время от времени пробегали лёгкие тучки. Ровное дыхание Ле Куанга говорило о том, что он спит глубоким сном. Около двух часов ночи Ле May Тхань повернулся на бок. Куанг продолжал спать. Ле May Тхань сел. Куанг по-прежнему издавал ровный храп. Ле May Тхань поднял полог москитника, встал. Делая вид, что продолжает спать, Куанг чуть-чуть приоткрыл глаза. Он увидел крадущегося к его вещевому мешку соседа. Затем Ле May Тхань надел сандалии, вышел во двор. Куанг спокойно лежал. Прошло несколько минут. Тхань вернулся в комнату. Легко стукнула дверь. Скрипнул засов. Куанг внимательно наблюдал за тенью Тханя. Тот тихо подошёл к своей кровати и снова лёг. Ровное дыхание Куанга говорило о том, что он по-прежнему спокойно спал. Ночь была тихой-тихой.

Ле Куанг, молодой человек лет тридцати, сидел перед By Лонгом.

— Продолжайте, товарищ Чан Май, — сказал ему By Лот, улыбаясь.

Чан Май, который назвал себя в беседе с Ле May Тханем Ле Куангом, докладывал:

— Вот информация учреждения, в котором работает Ле May Тхань. Товарищи из спецотдела этого учреждения никаких особенностей в его поведении не заметили. Руководитель учреждения товарищ Нгуен Фонг положительно характеризует его отношение к работе, к товарищам. Коллектив с ним дружит. Всё, что принесла Ван Ань из зоны противника, Тхань представил руководству учреждения, был готов уплатить за это необходимый налог, В общении ведёт себя достойно. Излишнего любопытства к моей работе не проявлял, «совершенно секретных» материалов читать не стал! Более того, он не скрывал, что Ван Ань предлагала ему вернуться в город.

By Лонг нахмурил брови, задумался. Он легонько постукивал карандашом по разложенным на столе листам бумаги.

— Всё, что ты доложил, — сказал он неторопливо, — требует дополнительного анализа, взвешивания. Но я хотел бы напомнить, что мы не должны недооценивать способностей таких людей, как Ле May Тхань. Приходи завтра утром, мы ещё раз всё тщательно взвесим.

Было утро. Фан Тхук Динь шёл от гостиницы по направлению к мосту Чангтьен. Лёгкий ветер от реки Ароматной приятно дул в лицо. Река Ароматная делит Хюэ на две части. На одном её берегу находится старый королевский дворец, вокруг которого возведены высокие каменные стены. На коньках дворцовой крыши причудливо изгибаются драконы, птицы-фениксы, тёсанные из камни, вырезанные из прочнейших пород древесины. При входе в цитадель вас охватывает чувство, будто жизнь отодвинулась на несколько веков назад. Вы попадаете в окружение храмов, часовен, покрытых лаком, золотом. По другую сторону реки возвышаются высокие современные здания, построенные французами: гостиницы, балки, учреждения, школы… Поражают воображение недавно возведённые доты, военные казармы.

Оба района связаны между собой мостом Чангтьен, перекинутым через реку Ароматную. Фан Тхук Динь смотрел на прохожих: одни шли на работу, другие на рынок. По мосту пробежала в школу стайка мальчишек. На всех жителях города Хюэ лежит какая-то особая печать. Нудь то старуха с сигаретой в губах, идущая на рынок, или же студентка в светло-фиолетовом платье. Всех их отмечает неторопливая уверенная походка. Фан Тхук Динь любил воздух этого города. Здесь он дышал глубоко, полной грудью набирая в лёгкие утреннюю прохладу. Каждый уголок этого города, каждый изгиб его улиц были памятны Диню. За время странствий за рубежом он привык к торопливому, напряжённому ритму, постоянному шуму городом Европы и Америки. Поэтому, возвратившись в Хюэ, он удивился его спокойствию, удивился, хотя хорошо знал свой любимый город, где он родился и вырос. Хюэ не похож даже на Сайгон. Тот по своей архитектуре, образу жизни — скорее европейский город. Та же суета, тот же напряжённый ритм, тот же звон и гул и ночью и днём. Такси снуют по городу, словно челноки. Такие же, как в Европе, многоэтажное дома, неоновая реклама, бешеный грохот музыки, вырывающийся из дверей и окоп ресторанов.