Контора доков Наполеона приютилась у самой казармы. Порой было слышно, как военное чудовище разражалось смачной бранью. Казарма принца Евгения выходит на площадь Шато-д’О, которую теперь никто не называет площадью Республики… За час до конца работы Золя слышит, как в казарме подают сигнал к ужину. Солдат ужинает рано, на то он и солдат.
— Золя, опись в трех экземплярах должна быть готова к вечеру!
Шеф ушел. Рыжий зубоскалит:
— А его опись рогоносца тоже готова?
Шуточки товарища, как и сама работа, которую Золя выполняет механически, не трогают его. Он регистрирует заявки, ведет переписку — и за все это получает шестьдесят франков в месяц. Три луидора. Обильный, но средненький завтрак в Пале-Руаяль стоит сорок су.
Четыре часа. Наконец-то! Он спускается по грязной, липкой, узенькой лестнице и ныряет в сумерки, затянутые дождливой дымкой.
На площади Шато-д’О, у кафе, сверкающих газовыми фонарями, движется вереница карет, омнибусов, фиакров. Вокруг бурлит Париж, и Золя теряется в толпе, где снуют рабочие в блузах, девицы, солдаты… «Если бы у меня не было матери, я бы ушел в солдаты. В армии мне бы платили 1500–2000 франков. Разве я не стою этого?»
«Я сомневаюсь во всем, и в первую очередь в самом себе. Бывают дни, когда я считаю себя дураком. Тогда я спрашиваю себя: чего стоят мои столь гордые мечты? Я не получил нужного образования и даже не умею правильно говорить по-французски; я ничего не знаю…»
Проходя через Тампль, Золя как бы приобщается к тому Парижу, где еще живут воспоминания о былых злодеяниях, о подавленных восстаниях, о средневековых ужасах, к тому Парижу, где в многовековой грязи топчутся падкие на любовь женщины… Он шагает по Парижу: улица Гравийе, улица О-Мэр, улица Шапон, улица Платр, улица Ренара! У него нет денег на омнибус На работу и обратно он вынужден идти пешком. Ну что ж, тем хуже для ботинок! На углу улицы Монморанси холодный сапожник бормочет песенку:
По свидетельству умов
Жизнь — дорога. Смысл не нов,
Но, свершая жизни путь,
Этих слов не позабудь,
Ты представь — пока дойдешь,
Сколько обуви собьешь!
Хороша мораль для юного бедняка в стоптанных башмаках! А рядом, на улице Веррери, какой-то старик и женщина крутят шарманку и подпевают. Интересно, что они поют? Старик слеп, девица с гнилыми зубами окидывает Золя таким взглядом, что он невольно пятится. И все-таки он не может уйти. Нищенка тянет надтреснутым голосом, не обращая никакого внимания на людей:
Погубила дочка мать,
Запятнала землю кровью,
А потом, не дрогнув бровью,
Стала эту кровь смывать.
Подтверждает это действо:
К чистоте влечет злодейство.
Грустная жалобная песенка преследует его, как запах жареной рыбы.
Другой раз, проходя позади Сен-Мери, по улице Пьер-о-Лар, он столкнулся со странной процессией мужчин. Одетые в лохмотья, они с вызывающим видом что-то горланили пьяными голосами. Лица их производили отталкивающее впечатление. Они брали напрокат тачки, чтобы разгружать ящики на Центральном рынке. Брать напрокат тачки! Центральный рынок притягивает его. «Может быть, все-таки как-нибудь сходить туда и взять у какого-нибудь еврея чертову тачку. Я же питаюсь всякими отбросами».
Пройдя ратушу, Сену, улицу Фуар и улицу Данте, Золя попадает на улицу Сен-Жан, где обедает у матери. Обед состоит из нескольких картофелин — и это все. Пробегая мимо лицея, он поднимает воротник пальто. Он бы сгорел от стыда, если бы его узнали товарищи. И тем не менее его так и тянет побродить около лицея Св. Людовика. Да, да, он вроде тех самых нищих, которые клянчат остатки похлебки у ворот казармы.
В беспросветное отчаяние врывается проблеск надежды: Сезанн написал, что отец скоро его отпустит.
«Я хочу подсчитать, сколько примерно тебе придется тратить. Комната стоит 20 франков в месяц, завтрак 18 су и обед — 22 су, что составляет 2 франка в день или 60 франков в месяц; сюда добавь 20 франков за комнату и получишь 80 франков в месяц. Потом ты должен оплатить студию; думаю, что у Сюиса[16] самая дешевая стоит 10 франков; затем, добавляю 10 франков на холст, кисти, краски; общий итог — 400 франков. Итак, тебе остается 25 франков на стирку, свет, на тысячу мелочей, на табак, на разные развлечения…»
Сам же Золя зарабатывает только 60 франков!
«Поль! Ты непременно должен приехать! К весне!»
Весной не надо подбивать башмаки; в конторе чем-то противно пахнет; в казарме все время что-то горланят.
«Я не могу больше оставаться в доках. Или же я заболею. Завтра я не вернусь туда».
Завтра. Завтра…
И однажды утром Золя не пошел в контору.
Худой, обшарпанный, бледный до синевы, Золя часами (слонялся по набережным среди тряпичников, рыбаков и бродяг. Днем, как и ночью, он с интересом приглядывался к этим людям, мелькающим, подобно теням. Он бродил по берегам речушки Бьевр, пересекающей предместье Гобелен. Тогда река эта еще не была заключена в трубу и отравляла зловонием всю округу, так как в нее сбрасывались отходы кожевенного завода, расположенного на берегу. Собственная бедность не трогала Золя. Г-жа Золя ничего не говорила об этом, но он чувствовал, что она осуждает его. И они расстались, но часто виделись. Они любили друг друга… Золя не хотел обременять ее и содрогался от стыда, видя, как она гнет спину за швейной машинкой. Он писал: «Свеча за три су — это ночь занятий „литературой“».
Маленький Эмиль.
Золя в 1860 году.
В апреле он переселяется на улицу Сен-Виктор, 35 — «Самая высокая квартира в квартале, огромная терраса, панорама всего Парижа, прелестная комнатка; я меблирую ее по последнему крику моды: диван, пианино, гамак, турецкий кальян и т. д. Потом — цветы, вольер, словом, истинное волшебство». Еще бы! Но без денег — он же ушел из таможни — у него нет ни цветов, ни вольера. И тогда он смотрит на Париж, на «этот огромный Париж, вечный и безразличный, который всегда виднелся за его окном, — этот трагический свидетель его радостей и его печалей».
Вот примерный список (составленный Анри Миттераном) жалких меблирашек, где жил Эмиль Золя:
1858 год — улица Мсье-ле-Прэнс, 63;
1859 год — улица Сен-Жак, 244;
1860 год — улица Сен-Виктор, 35;
1861 год — улица Суфло, 11; впоследствии она послужила прообразом для описания комнаты в «Исповеди Клода»;
1861 год — улица Неф-Сен-Этьен-дю-Мон, 21.
С 1864 года Золя обитает в самых веселых кварталах — бульвар Монпарнас, улица Вожирар, авеню Клиши. Но вначале он мечется, скачет, как блоха, из дома в дом, с улицы на улицу… Подлинный перелом наступает тогда, когда он переезжает к северу от Парижа, в Батиньоль. Бедность и непоседливость гонят его с квартиры на квартиру — вот истинные причины его частых переездов.
Все эти улочки надоедали Эмилю, и он искал убежища на лоне природы. На Монмартре еще ворошили сено, а в Сюренне (собирали виноград. Он отмахивал три-четыре лье, «собирал васильки для матери, читал, растянувшись в клевере». Он недавно открыл Монтеня: «Вот тот, кто мне нужен»; он очарован Шекспиром, влюблен в «Ромео и Джульетту». Но чувство голода отвлекает его от раздумий. Глухие удары колокола извещают о вечерней молитве. Он заходит (В деревенский трактир и (там тратит десять су. Вот так-то он и узнал Витри-сюр-Сен. Его всегда влекли водные просторы. Усталый, отчаявшийся, тоскующий, он к ночи (возвращался в свою комнатушку.
