Руки Золя — в непрерывном движении.
— Господин председатель, — говорит Альбер Клемансо. — Я запомню, что честь страны позволяет офицеру совершать подобные поступки, но не разрешает обсуждать их!
И тогда происходит нечто совершенно немыслимое. Опрос окончен, адвокат Эстергази горячо обнимает шпиона. Офицеры заполняют зал суда. Они устраивают овацию тому, кто, как они убедились, имел связь с Шварцкоппеном. В лучшем случае это шпион-двойник! Они бурно приветствуют любовника потаскушки Пэи, этого сорвиголову, который ненавидит и презирает их всех. Сам генерал Пелье сопровождает каналью!
И в довершение всего некий простак у всех на глазах пожимает руку прохвосту — это принц Анри Орлеанский.
— Сцена, достойная Гомера! — восторгается Гастон Мери.
Нет. Шекспира.
Из этого необычайного эпизода, который, как волшебный фонарь, осветил годы молодости III Республики, следует выделить особую сцену — объятье принца и шпиона.
Но ее необходимо дополнить.
Именно в этот момент проститутка Пэи произнесет одну из самых замечательных фраз, когда-либо сказанных историческими проститутками:
— Ах, миленький! — восклицает она, бросаясь Эстергази на шею. — Я просто сгораю!
Тем, кто не знает точного смысла этого жаргонного словечка, нетрудно догадаться, что оно означает.
Золя только что вышел от Жанны, которая теперь живет на Гаврской улице, в доме З. Жанна стоит у окна. Ей кажется, что гудки поездов на вокзале Сен-Лазар похожи на предсмертные стоны. Небо затянуто серыми туманами. Страх сжимает ей горло. Золя получает столько писем с оскорблениями и угрозами! Она зовет Денизу и Жака, торопливо натягивает на них пальто.
— Вот твоя шляпка, Дениза! Скорее!
— Куда мы идем, мамочка? Куда? — твердит маленький Жак.
Жанна, высокая и стройная, спускается с лестницы, проходит мимо швейцарской. На улице она почти бежит. Дети в недоумении бегут следом. Дениза тащит малыша за руку. Вдруг сердце Жанны забилось еще сильнее: вот он! Он идет впереди. Какое безумие выходить одному!
Открыв зонтик, Золя безмятежно шагает под мелким, частым дождем. Хоть бы взял извозчика! Жак хочет окликнуть отца, но Жанна зажимает мальчику рот.
Прохожие узнают писателя. Еще бы! Ведь повсюду его портреты. Какой-то рабочий чуть не сбил Жанну с ног, заглядевшись на Золя. Держа детей за руки, женщина, сошедшая с картин Греза, затерявшаяся в зловещем Париже 1898 года, бредет за Эмилем Золя по Гаврской площади, по Амстердамской улице, по улице Клиши. Наконец он доходит до Брюссельской улицы и исчезает в воротах своего дома, ничуть не подозревая, что за ним следили.
Во время этой прогулки, о которой позднее рассказала Дениза Ле Блон, Жанна Розеро не заметила человека, который неотступно следовал за Золя. Полиция не дремлет. Внутренний шпионаж свирепствует вовсю. Везде шпики. За время процесса Золя получает более полутора тысяч телеграмм, в одной из них было семнадцать тысяч слов. Г-н Вигье, начальник Сюрте Женераль, читает их раньше адресата. Принц Монакский поздравляет обвиняемого. Тот незамедлительно отвечает: «Глубоко тронут выражением Вашего сочувствия! Благодарю Вас за то, что верите в мой патриотизм честного француза. Примите мою почтительную признательность». Высокое начальство приказывает: «Следить за принцем Монакским». Оскорбительные телеграммы чередуются с поздравлениями: «Признайся, Золя, сколько тебе, Иуде, заплатили?»
Эмиль Золя получает телеграммы, адреса, целые кипы листов с подписями — из Испании, Голландии, Норвегии, из Екатеринбурга, из Варшавы, от еврейских общин Центральной Европы, от одесских грузин, от русских из Аахена, от румынских евреев, из Будапешта, из Австрии и т. д. Сотни посланий из масонских лож Италии, вдвойне заинтересованной этим делом в силу национальных уз Золя и потому, что в Деле замешан Паниццарди. Еще один пример: «Масонская ложа Гарибальди, итальянского Великого Востока, свидетельствует свое восхищение мужественному защитнику прав человека». «Проверить, не масон ли Золя!» — приказывает г-н Вигье. Но через два дня начальник Сюрте отказывается от этой затеи: невозможно взять на учет всех этих корреспондентов! Он ограничивается только самыми примечательными. 23 февраля: «Англичанка воздает должное твоей смелости и обожает тебя. Приди в объятья. Эдит Роуль»[170]. Г-н Вигье, хоть и совершенно измотанный, улыбается. Но это еще далеко не все! Устанавливается слежка за газетами, особенно за «Орор», штаб-квартирой дрейфусаров. Осведомитель доносит: «Следует отметить, что все сведения, касающиеся Генерального штаба, доставляет Клемансо, у которого, говорят, есть связи в Военном министерстве». Г-н Вигье тайком звонит во Второе бюро. Но его самого подслушивают.
Фотография Дрейфуса.
Фотография Золя в 80-е годы.
«Следите за Клемансо!» — приказывает начальник Сюрте Женераль. Его агент является с докладом: два подозрительных типа повсюду следуют за Клемансо. Только на следующий день удается выяснить, что эти двое выполняют задание префекта полиции, который занимается аналогичной деятельностью. Один безыменный (впрочем, гее они безыменные) агент сообщает: «Г-жа Золя, кажется, бывшая девица легкого поведения из Латинского квартала и до замужества состояла в связи с одним из теперешних главных доверенных лиц майора Эстергази». «Чушь, — говорит Вигье, — но все-таки надо проверить. Завести досье на г-жу Золя». Каждый вечер сей сановник представляет своему министру отчет об общей обстановке. «Итак, — заключает он, — Париж и провинция против Золя, за исключением крайне левых и масонов. И наоборот, вся заграница — за Золя, исключая антисемитов».
Агенты в штатском сообщают о приготовлениях в лагере социалистов, анархистов, в Лиге патриотов и в антисемитских лигах!
«Стукачи» доносят также о некоем Герене, который сам состоит в «штате». Внутренний шпионаж заходит еще дальше: Вигье устанавливает слежку за министрами и за соперничающей полицейской префектурой, за Генеральным штабом и самим Разведывательным бюро. Нет, это не выдумки! В письменном столе г-на Вигье имеются копии телеграмм Гонза к Дю Пати[171]. У Сюрте Женераль, как и у Разведывательного бюро, своя политика. Втайне она копает яму для Генерального штаба.
Не пройдет и пяти лет, как Сюрте Женераль подчинит себе армейское Разведывательное бюро, достигнув этим одной из своих отдаленных целей. Подспудная борьба между двумя гражданскими полициями, усугубляемая их соперничеством с Разведывательным бюро, длится с самого возникновения Дела. Недаром старик Кошефер, начальник Сюрте Женераль, присутствовал на первом допросе Дрейфуса, а Лепин, префект полиции, следил за процессом 1894 года! Ничто не изменилось ни Со времен «Г-На Клода», который властвовал при Империи, ни со времен «г-на Масэ», который повелевал при Империи и Республике, ни со времен Камескасса и прочих! Подобно Разведывательному бюро, полиция была некой неизвестной железой внутренней секреции, и только процесс Эмиля Золя пролил некоторый свет на ее никому неведомую функцию.
В полдень 21 февраля, когда зал суда был погружен в полумрак, генеральный прокурор Ван Кассель произнес свою обвинительную речь, закончив ее так:
— Нет, я даже не допускаю и мысли, чтобы какой-либо офицер сумел воздействовать на совесть судей. Я даже не допускаю и мысли, чтобы семь офицеров смогли вынести приговор против своих убеждений. Только злопыхатели осмеливаются заявлять о подобной подлости. Ваш приговор, господа, изобличит их ложь. Страна, всецело доверяющая суду, ждет его, и вы, не колеблясь, осудите их!
Золя бесстрастным голосом читает заявление. Его все время прерывают.
